Это была, разумеется, шуточная мысль. Просто Вадиму Брилеву нравилось ощущать себя в «Достоевской» роли.

Брилев выпил, не чокаясь. Стал снимать куртку и обнаружил, что стекло на часах разлетелось вдребезги. По периметру циферблата торчали острые осколки.

— Вот сволочь, еще и «клоки» швейцарские раскокал!.. Придется стекло менять. С-сука...

— Кто раскокал? — спросил Стукалов. Свою рюмку он еще не выпил, держал в руке. Брилев молча опрокинул чужую водку в рот.

— Короче, я у тебя с четырех дня,— сказал Вадик.— И все это время мы квасили. Вдвоем. Понял?.. Вот тебе деньги, сгоняй до ларька... дружище.

— С Кощеем-то что? — растерянно спросил Стукалов, принимая деньги.

— После,— Брилев величественно повел рукой,— Сначала за водярой сходи. И пожрать купи. Горячего хочу. Чебуреков, может?..

— Там кура-гриль есть у вокзала. Готовая...

— Значит, кура. И салат, может, какой...

Труп Кощеева всплыл ранним утром. Прямо на глазах у сторожа, лениво совершающего первый обход. Удивился сторож — что же это такое поднимается из воды, подошел поближе, а тут оно и поднялось целиком...

Лицо знакомое, но какое страшное!..

С вечера сторож выпивал, поэтому на всякий случай глазам своим сначала не поверил и несколько раз шлепнул себя ладонями по щекам. Не помогло. Побежал звонить.

Короче, уже в десять утра Жора Любимов и судебный медик сидели на корточках у мертвого тела. Тут же валялась резная трость. Любимов держал в руках прозрачный пакет с содержимым карманов Кощеева (паспорт, бумажник, ключи от квартиры — немудреный холостяцкий набор).

— Черепно-мозговая травма,— определил медик.— Ну, сам видишь.

— Ловко тюкнули,— согласился Любимов,

— Могли кастетом ударить, а могли чем-то другим,— продолжал медик.— Да вот этой же тростью...

— И трость, поди, его собственная.

Медик пожал плечами. Он тоже так думал, но думать в этом направлении не входило в его компетенцию. — Время смерти установил? — спросил опер.

— Точно — нет. Он же в воде валялся. Но, скорее всего, вчера вечером.

— Скорее всего,— согласился Жора.

Не любил он, когда убивают стариков. То есть он никаких убийств не любил, хотя и получал за их расследования зарплату, но убийства старых людей его как-то особенно смущали. Была в них какая-то... несправедливость, что ли. И так человек одной ногой — в лучшем из миров. Или в худшем. Неважно. Уже на берегу, короче. А тут....

Такие происшествия навевали невнятные мысли. А Любимов любил внятность. Ему не нравился роман про убийство старухи-процентщицы, автор которого восхищался, какая тонкая у «мокрушника» душа...

Но этот-то вряд ли был процентщиком.

Простой нищий пенсионер.

Любимов еще раз посмотрел на лицо Кощеева. Его искривила яростная гримаса. Неспокойно умер старик...

По травянистому склону между тропинкой с лавочками и берегом Лебяжьей канавки аккуратно передвигались Шишкин, Стрельцов и Семен Черныга.

— Вот, видите,— след волочения,— показывал рукой Семен.— А начало у скамейки. Вон у той, у ближней.

— Там ему, значит, и приложили,— догадался Стрельцов.— Сидел, значит, куковал, а ему и приложили...

— Похоже на то,— кивнул Семен.

— Семен, следы снять сможешь? — спросил Шишкин.

— Вряд ли. Здесь трава, а там, на тропинке, мелкий гравий.

— Все ж попробуй,— попросил начальник.

Поднимаясь по склону, Семен столкнулся с Роговым. Вася уже возвращался из дома Кощеева, благо это было рядом.

— Ну? — коротко спросил Шишкин.

— Никто дверь не открыл. Соседи говорят, один живет. Преподает в машиностроительном институте.

— Это тут рядом,— Стрельцов махнул рукой в сторону Эрмитажа.— Там в прошлом году повар в столовой окочурился. Думали — умысел, а оказалось — сердечник... А потом у него в кармане пальто две котлеты на косточке в пакетике нашли. Мертвеца в воровстве изобличили. Неудобно было...

— Доцентом работает,— продолжал Рогов.— Работал, то есть. Тихий, аккуратный. А в саду каждый вечер гулял, как заведенный. Больше, говорят, никуда не ходил — на работу да в сад. Еще в баню на Чайковского, пока она не закрылась...

— Рядовой гоп-стоп, похоже,— выдвинул версию Стрельцов.

— Бумажник-то на месте,— возразил Шишкин.— И деньги целы — триста десять рублей. Вряд ли их там было намного больше...

В нескольких метрах от оперов и от трупа стоял в новенькой форме работника прокуратуры следователь Мурыгин и весело болтал по мобильному. Весело и громко. Ничуть не смущаясь, что его могут услышать. Более того, не услышать его было трудно: голос у Мурыгина был очень напористый. Черты лица острые, как у лисы. Волосы вороные, а вот ресницы почему-то белесые, как у альбиноса, и длинные, будто у куклы Барби.

— А мы чё, мы потом на Большом тачку поймали — и в кабак на Марата,— жизнерадостно трещал Мурыгин.— Знаешь, с манекенами в витрине? «Настоящая стерва», что ли... Прикинь: Толик, пока ехали, совсем вырубился. Еле из тачки выволокли. Так вышибала нас пускать не хотел, прикинь! Так я ему ксиву прокурорскую в зеник вдвинул, так он так потух, так потух, смехопанорама прям!.. Обижаешь, Светуля, обижаешь! Напрасно обижаешь, скажу тебе. Какие бабы?! Стервы?.. Не было никаких стерв. Ты у меня одна такая!.. Да, а потом мы еще грамм по двести на рыло приняли, и по домам. Я не поздно вернулся-то — до мостов. А Толик до сих пор дрыхнет, прикинь... Нет, сейчас не могу, я на трупе. Да деда одного пристукнули. Так, ерунда. Дедок такой вяленый...

Опера переглянулись.

— Совсем без масла,— скривился Любимов.— Я бы, знаете... тут ведь все свои... как раз этого придурка — и в Лебяжью канавку. Вместо дедка... вяленого. Вот была бы смехопанорама.

— Отставить! — с видимым сожалением сказал Шишкин.— Нельзя в канавку. Всплывет. Такие не тонут... Зато весь «убойный» отдел посадят за убийство. Вот уж точно будет... Евгений Степанян.

— Петросян,— поправил Рогов.

— Один хрен — армяне!

Любимов махнул рукой и отошел в сторону. От греха подальше.

Среди прокурорских были нормальные трудяги, но и уроды попадались. И все больше и больше в последнее время. Хотя бы перед ними-то не выделывались!..

— Господин следователь, вы протокол осмотра собираетесь делать?..— громко спросил Стрельцов.— Или нам за вас отдуваться?..

Рогов сформулировал этот посыл энергичнее:

— Хватит болтать, ёшкин кот!..

— Все, Светуля, надо вкалывать,— сказал Мурыгин трубке.— Вкалывать, говорю! Работать надо, трудиться... Целую-целую. Пока-пока. Вечером увидимся...

Закончив разговор, Мурыгин сделал обиженное лицо. Дескать, позвонить не дадут. Что за дела...

— Куда вы спешите, мужики? Еще весь день впереди. Работа — не волк.

— Убийство раскрывать спешим,— сплюнул Вася.

— Так раскрывайте! — прокурорский следователь развел руками.— Я вам мешаю, что ли?.. Не мешаю.

— Видите ли, господин следователь... — с сарказмом начал Стрельцов.

— Александр Васильевич,— сухо представился Мурыгин.

— Господин Александр Васильевич... Вы же, согласно уголовно-процессуальному кодексу, на осмотре старшим являетесь!

— Я знаю,— подбоченился Мурыгин.

— Может, указания ценные будут? — Стрельцов явно издевался.

Шишкин, чтобы не нагнетать конфликт, спросил миролюбиво:

— Давно в прокуратуре?

— Три месяца,— Мурыгин выпятил грудь и стал похож на цаплю.— Ну и что?.. У меня университет за плечами.

И гордо повел этими самыми плечами. А говорил он с вызовом, свойственным неуверенным в себе людям.

В это время вернулся Любимов. Кивнув на Мурыгина, но не глядя на него, он сказал Любимову:

— Наверняка в адвокаты готовится!

— Думаешь? — переспросил Стрельцов.

— Дедукция подсказывает. Впрочем, сейчас и в прокуратуре нормально...

— А что плохого, если в адвокаты? — по-детски обиделся Мурыгин.

— Да нет, ничего,— отвернулся Любимов.— Наверное...