— Не наверное, а наверняка! Скоро почувствуешь. И тачку себе возьмешь, и оденешься, и в Турцию съездишь.
— Лучше в Японию. Там сакэ и сакуры,— с горькой иронией отозвался Виригин.
Можно подумать, Турция для него — предел мечтаний. Что-то Мыльников его совсем за нищего держит. В Турции он не был, но в Египет они с Ириной летали. И этой зимой собирались снова, если бы не дурацкая история с экзаменами и пистолетом. А прошлой зимой Юльку с молодежной группой в Хельсинки отправляли. И сама Ирина в Финляндию ездила лет пять назад. Не все так плохо...
— В Японию? — хохотнул Мыльников.— Да хоть на Луну! Главное — цель иметь и быть готовым к переменам. Вот думаешь, эта бранзулетка в моем вкусе?..— Мыльников повертел пальцем, украшенным массивной печаткой.— Но — солидняк. Внешний вид адвоката — его визитная карточка. Клиент больше ценит.
— И платит,— продолжил Виригин мысль партнера.
— И платит! — кивнул Мыльников, продолжая разглядывать перстень. Наврал, похоже: вполне в его вкусе оказалась вещица.
— Адвокатура — это же шоу-бизнес! Думаешь, все наши «золотые» адвокаты, что по телевизору мельтешат, умнее меня? Или тебя?.. Или образованы лучше?.. Хрен там! Просто более «раскручены». Отсюда — и связи, и клиентура, а, в конечном счете, большие бабки. А вся их болтовня о справедливости — от лукавого. Тоже мне борцы сумо...
Виригин вспомнил, как Жора Любимов припечатал тогда, в июне: «Адвокат — тоже человек». Улыбнулся.
— Чего смеешься-то?..— забеспокоился Мыльников.
— Ничего, все в порядке. Скажи, Борь, а цинизм — необходимый атрибут нашей профессии?..
— Здоровый цинизм, Виригин, ни в одной профессии не повредит. Цинизм принципам не помеха. Я, между прочим, ментов бесплатно защищаю. Это свято. Тебя куда отвезти?
— В главк забросишь? Хочу мужиков своих проведать.
— А вот это правильно,— одобрил Мыльников.— Надо поддерживать старые связи. Дружи со своими. Пригодится.
Виригин хотел сказать, что ничего такого в виду не имел, но промолчал. Успеется.
Он очень волновался, открывая хорошо знакомую дверь. Друзья еще не знают о его новом занятии. И неизвестно, как эту новость воспримут.
Студенты платного отделения Машиностроительного института Сергей Стукалов и Евгений Коротченко, провалив во второй раз экзамен, с ногами забрались на скамейку рядом со входом в институт и пили пиво. Подстилать газету на сидение, затоптанное их же собственными ботинками, было лень.
— Он на меня давно зуб держит, козлина старая... — Коротченко кивнул на окна института.
— Кто? — не понял Стукалов, дочищая сушеную воблу. Отходы производства, в связи с отсутствием урны, приходилось бросать прямо на землю.
— Да Кощей!.. Я вот так же на лавке сидел, а он подвалил и давай зудеть. Да молодой человек, да некультурно ногами на сиденье, да подумайте о других, да фуё-моё... Тьфу! Я ему чуть меж рогов не двинул.
— Надо было,— хмыкнул Стукалов.— Он бы кони двинул, ща бы нормальному преподу сдавали. Только зря ты думаешь, что он тебя запомнил...
— Почему?
— Да он не видит ни хрена. Для него человек-то не существует. Только вот ноги на сиденье да ответ на экзамене, а человек для него — ноль!
— Это точно,— согласился Коротченко.— Слышь, чего Брилев-то не идет? Или еще мучается?..
— Вон он... Похоже, не сдал.
Брилев и впрямь выглядел разъяренным. Вертел в руках зачетку. Потом швырнул ее на землю. Выпалил:
— Да пошел он к черту, этот Кощей! Вместе со своим сопроматом!.. На дополнительных завалил, гнида! Билет-то я списал.
Зачетку Вадик Брилев все же поднял, отряхнул от воблы...
— Мы с Жекой тоже в пролете,— Стукалов протянул приятелю бутылку пива.— На, глотни.
Брилев взял бутылку, сделал жадный длинный глоток, скривился.
— Пиво у вас теплое, придурки!
— Сам ты придурок, фуё-моё,— обиделся Коротченко.— Согрелось. Ты бы там еще до вечера... на дополнительные вопросы отвечал.
— Чтоб он сдох! Гнида! — вдруг закричал Брилев и разбил бутылку о спинку скамейки. Пиво с шипеньем окатило грязное сиденье. Осколки чуть не зацепили Коротченко и Стукалова. Те поежились. Брилев продолжал орать: — Я сейчас в круизе должен был быть, по Средиземному морю! Мне батя путевку подогнать обещал. Из-за этого старого козла... Чтоб он сдох!..
— Вадик, Кощей — он бессмертный,— заржал Коротченко.— По вечерам в Летнем гуляет, здоровье свое драгоценное бережет.
— Может, у него там на дубе сундук с яйцами?..— ухмыльнулся Стукалов.
— С другими «преподами» договориться — два пальца об асфальт! — продолжал шуметь Брилев.— Мы же все на платном, в конце концов. А этот контуженный...
— А он и впрямь ведь контуженный,— подтвердил Коротченко.— Его на войне по башке треснуло... Авиационной бомбой.
— Так и валил бы на пенсию!..— Вадик грязно выругался.— Отстойник...
Федор Ильич корпел за столом над листком бумаги. Дело шло туго.
Во-первых, он просто отвык писать. Правда, за пенсию расписывался ежемесячно. Это факт. Но ничего другого, кроме своей фамилии, Федор Ильич не писал уже много-много лет. Или десятилетий даже. Сканвордов не разгадывал — это Васька мастак. А других поводов для писанины не было. И вот появился повод, будь он неладен.
Во-вторых, не складывалось содержание. Как это все сформулировать... Про пьяного рабочего, который советовал выучить правила пользования лифтом, держась за отвертку — излагать?
Или это несущественная деталь? Непонятно.
Жена продолжала шинковать капусту. Хрум-хрум, хрум-хрум. Надоела, право. Хуже горькой редьки.
— Заявление в суд, что ли, сочиняешь? — поинтересовалась супруга.— Сочинитель нашелся... Салтыков-Щедрин!
Федор Ильич в сердцах скомкал бумагу:
— Ничего не выходит.
— И не выйдет! — решительно заявила жена.— Твое дело — капусту из магазина носить. И редьку. А тут специальный ум требуется. Юридический! Давно бы умных людей попросил.
— Да я к Ваське неделю пристаю, а ему все некогда!
— Нашел юриста!.. Василий, он ведь в целом типа тебя, только помоложе и при нагане... Тут настоящего юриста надо!
— Так настоящему платить надо! — возмутился Федор Ильич.— И по-настоящему!
— Тогда нечего и бумагу переводить. Тоже денег стоит.
— Вот уж дудки! — Федор Ильич поднял указательный палец.— Это Васька со службы бесплатно принес!
— Надо же, польза от Васьки! Удивил! Слышь, Федь, морковь кончилась. А без моркови — и капуста не капуста. Закусывать-то зимой...
Рогов с утра тоже корпел над листом казенной бумаги. В ожидании важного звонка — оперов вот-вот могли сорвать на очередное совещание — Васька нервно покрывал лист загогулинами и закорючками. Прервался, когда неожиданно нагрянул Виригин.
Любимов долго и неодобрительно изучал Максово удостоверение.
— Ну-кась, ну-кась... Виригин Максим Павлович. Это мы и без ксивы, положим, в курсе, что Максим Павлович... Состоит в должности помощника адвоката городской коллегии.
Жора взглянул на фотографию, потом внимательно на Виригина, словно видел впервые, потом снова на документ.
— Надо же, похож. Практически одно лицо. Ну, дела! Вась, хочешь полюбоваться? Как же тебя к ним занесло? Всю жизнь ловил, ловил — и вдруг на тебе. Адвокат Виригин...
— Пути пенсионера МВД неисповедимы,— грустно пошутил Виригин, пытаясь скрыть неловкость.
— Еще неизвестно, куда нас занесет,— задумчиво сказал Рогов, крутя в руках удостоверение. Будто бы в нем могло обнаружиться второе дно.
— Уж только не в адвокаты,— отрубил Любимов.
— Не зарекайся, Жор,— возразил Рогов.— И потом, вспомни, ты же сам говорил: «Адвокат — друг человека». Шишкин наизусть выучил...
— Не так я говорил... — поморщился Жора.— Я говорил, что адвокат адвокату свинью не съест... То есть, это... глаза не выклюет. И вообще, если мент — это карма, то адвокат — это национальность. Мне к ним нельзя. Я на первом же суде попрошу своему подзащитному срок накинуть. По привычке. И меня сразу вытурят.
