В танцах Риалис тоже была грациозна как медведь. Ей было проще наступить на ногу, чем на пол. Светское общество ее так задолбало, что, когда у нее проснулся магический дар, доставшийся от деда, Риалис пошла не на факультет практической магии или хотя бы алхимии, как все порядочные девушки из благородных семей, а на боевой факультет. К ее удивлению, родственники подозрительно быстро отвяли, но взяли обещание временами наезжать домой, чтобы не забывать приличное общество.

В прошлом сезоне, чтоб не забыть, три раза их через колено, ее заставили посещать целую череду балов и даже поощряли конные прогулки, искренне надеясь, как она позже услышала из разговора, что однажды она каким-нибудь чудом подцепит там мужа. Ибо больше негде. Ни манер, ни грации, ни слуха у нее нет, на пианино не играем-с, ибо это пытка не только для учителя музыки и нее, но и для всех домашних. Никаких манер, учится на факультете отпетых грубиянов – боевых магов. Конечно, есть приданое, но край у них богатый, и, к сожалению, не только на приданое смотрят.

Балы всегда причиняли ей беспокойство, и не зря. Именно с очередного бала все и началось. Не пойди она на него, сделай как обычно вид, что свалилась с лошади и растянула ногу, и все было бы в порядке, она никогда бы не затеяла эту месть. С другой стороны… и в этом тоже можно найти хорошее. Но тогда ей так не казалось.

Риалис отлично помнила тот бал. Ее платье было сверхзакрытым, чтобы скрывать слишком развитые для девушки мышцы и татуировку, которую она сделала по пьяни. Как орала матушка! До сих пор в ушах звенело. Лорд стоял у входа и встречал гостей. Он совсем не подходил этому дому, одетый в белый костюм, а сам смуглый, черноволосый, смеющийся, и этот контраст одежды и облика тоже создавал странное впечатление, как и весь дом. Глаза у него были темными и проницательными, с черными, жесткими на вид ресницами. Лорд был уже не особенно молод, не первый свежачок, но его очарование било от места, где он стоял, и заставляло дрожать колени. У всех девиц, кто входил сюда и видел его, специально ожидающего в одиночестве, мелькала шальная мысль: вот сейчас он меня увидит и влюбится. Она взглянула в его глаза…

И поняла, что пропала. Кто же знал, что он такой уродский шхэнов бабник. Что он сумеет задеть ее так, как не сумел до этого никто. Что он не просто разобьет ей сердце, но еще и потопчется на нем. Риалис никогда не позволяла никаким ублюдкам оттаптывать хоть какую-то часть своего тела. И она готова была на все – костьми лечь, но отомстить ему любым способом. К сожалению, способов было мало, положение у него было довольно высоким, и он грозился опозорить имя ее семьи. И Риалис озверела. Не стоило ему ее так доводить. Еще никому это с рук не сходило. То, что какой-то шхэнов ублюдок ее, не кого-то, а именно ее оскорбил и думает уйти безнаказанным, бесило ее до дрожи. Она выяснила всю его подноготную, продумала план до мелочей, оставалось только найти кого-то, кто бы помог его исполнить. И это было посложнее… Может, и стоило остыть. Отступиться. Кто не рискует, тот не пьет, но с демоном она, похоже, чуточку переборщила.

А эти идиоты взяли и согласились. Ну не придурки? А теперь снятся эти жуткие кошмары, и все, что происходит, уже совсем не кажется веселым. Эта мерзость снилась всем, кроме летунчика. Впрочем, Тай трудно было завидовать. Она уже получила сполна и, каждый раз видя демона, бледнела так, что краше в гроб кладут. Глядя на нее, Феолески впервые поняла, как выглядит беспредельный смертельный ужас. Если б она плевала на демоненка, игнорировала его, то все было бы в порядке. Но летунчик мелко тряслась, клацала зубами, а демон развлекался. Идиллия. Бла-бла-бла…

Но отомстить, конечно, было приятно. Она задела его так, что Леариди теперь не то что кого-то не совратит, – от горшка не отойдет далеко, чтобы в очередной раз от ужаса не обделаться. Гы-гы-гы… Она довольно засмеялась, но спохватилась и зажала себе рот. Алли дрыхнул рядом, перекинув одну руку через нее и уткнувшись в подушку, и она не хотела его будить. С другой стороны, если бы она не затеяла все это, то никогда не сошлась бы с Алли. Да, что бы ни произошло, все что угодно, стоит этого! Иногда я шхэново романтична, расчувствовавшись, подумала она. Перевернулась на бок, уткнулась в плечо эльфу, сама не осознавая, отчего все внутренности сжимает этот странный, необъяснимый страх и почему ей так хочется оказаться ближе хоть к кому-то. Феолески хотелось тепла.

Не знаю, что меня разбудило. Так иногда бывает. Когда просыпаешься от плохого предчувствия. Открываешь глаза, еще не скинув полностью сонную дрему, и уже ясно осознаешь: что-то необратимо изменилось. Я проснулась как от толчка, будто чья-то рука резко коснулась плеча, жестко и неприятно, словно говоря: хорошие времена закончились, а теперь пора вставать и разбираться с той шехней, которая началась. Хочешь ты этого или нет. Некоторое время я бездумно смотрела в потолок, села, откинув в сторону одеяло. Сквозняк скользил по ступням, резкие колючие мурашки бежали по коже. Я сидела и не знала, что мне делать дальше. Я не знала, куда мне идти. Маара дернулась на кровати, сонно засопела и проворчала:

– Тайнери, ты чего?

Я мотнула головой, приходя в себя.

– Сон, просто сон.

– Кошмар?

Я вяло пожала плечами. Говорить не хотелось, слова развеивали это странное ощущение, будто еще чуть-чуть, и я словлю что-то ускользающее, наконец догадаюсь. А слова окружали мертвой стеной и не давали… не давали понять.

– Не помню… – пробормотала я, окончательно теряя это чувство. Оно рухнуло, как тяжелый булыжник в воду, ушло на дно, и хотелось протянуть в темноту комнаты руку, будто успею его коснуться.

– Ну так спи!

– Ладно, – буркнула я. Я легла обратно, хотя все еще хотелось встать и бежать куда-то, потому что, если промедлишь, уже никогда не сможешь ничего исправить. Но в Академии было спокойно, никто тревожно не перекрикивался, не было слышно шагов в коридорах, и большинство окон были темны. Если бы случилась беда, все бы уже знали. А это лишь сон, которого я даже не помнила. Который я забуду наутро, как и это ощущение необъяснимой тревоги. Оно уже уходило, разжимало свои щупальца, и я чувствовала облегчение, словно прекратилась тянущая мучительная боль. И к лучшему. Как говорил один наш профессор, испытывать паранойю в пустой комнате – все равно что думать, будто за тобой подглядывает бог.

Не могу сказать, что деньги играют самую главную роль в моей жизни. Скорее, главную роль играет то, что их у меня нет. Наступили летние каникулы, и большинство из нас выпихнули за ворота Академии. Остались лишь выпускники, все лето сдающие экзамены. Некоторые из драконологов могли позволить себе взять с собой драконов, если находили заработок на лето в курьерской службе или охране. Но я не нашла. Ожидая, что дракон выздоровеет полностью уже через пару месяцев, я поторопилась. Он, конечно, дорос почти до нормальных размеров, но был еще слишком слаб. Пришлось оставить Ротара в Академии.

И как повторялось четыре года до этого, я собрала свои шмотки, много места они не занимали, парочку конспектов, чтобы тренироваться в магии, и поехала домой. Домой мне, честно говоря, не хотелось. Не хотелось так, что по дороге я задерживалась всеми способами. Потому что как только я переступала порог родного, ну… почти родного дома, веселая и мирная жизнь для меня заканчивалась. Наступало постоянное занудное и упрекающее бормотание родственников, которые якобы мне зла не желают, но своими попытками вбить разум и ответственность в мою голову вызывают мысль, что лучше бы они мне хотели зла. Денег у меня почти не было, только на проезд в дешевом экипаже и один раз перекусить в еще более дешевой забегаловке. Мой родной городок Карнаст находился в двух с половиной днях пути от Академии, но временами мне казалось, что и тысячи миль было бы мало. В общем, я задерживалась, как могла. Купалась в попадающихся озерах, даже заночевала на берегу одного, всю ночь пугливо вскакивая от малейшего треска, бродила по городкам, которые попадались на пути, глазела на ярмарочные представления на площадях и изо всех сил размышляла, как бы заработать и не возвращаться домой подольше. Или хоть оттянуть это на пару недель. Но припасы еды, взятые из Академии, закончились, и если ничего не придумаю, эта пара недель завершится моей голодной смертью.