Они достигли кальдеры, когда небо ещё только начало сереть, и ехали друг за другом по усыпанным сланцем улочкам между рядами старых глинобитных домиков, покинутых жителями лет десять назад, когда апачи перерезали путь обозам из Чиуауа и осадили рудник. Умиравшие от голода мексиканцы отправились пешком в долгий путь на юг, но никто из этого путешествия не вернулся. Американцы ехали мимо груд шлака и отходов, мимо зияющих темнотой шахтных стволов, мимо плавильных печей с кучками руды вокруг, мимо изношенных фургонов и вагонеток, желтевших, как кости, в лучах зари, мимо потемневшего железа брошенных механизмов. Перебравшись через сухое каменистое русло, они двинулись дальше по этой выпотрошенной земле туда, где на пригорке стоял старый форт — большое глинобитное строение треугольной формы с круглыми башенками по углам. В восточной стене виднелась единственная дверь, и, приближаясь к ней, они заметили дымок, который ещё раньше почуяли в утреннем воздухе.

Глэнтон заколотил в дверь дубинкой, покрытой сыромятной кожей, словно путник у постоялого двора. Окрестности холмов заливал голубоватый свет, но солнце освещало лишь самые высокие вершины, а вся кальдера ещё лежала во мраке. Эхо ударов облетело встававшие кругом голые каменные стены и вернулось. Отряд оставался в сёдлах. Глэнтон ударил в дверь ногой.

Выходите, коли вы белые, крикнул он.

Кто там? послышался голос.

Глэнтон молча сплюнул.

Кто это? снова донеслось изнутри.

Открывай, велел Глэнтон.

Открыли не сразу. Прогрохотали цепи, их тащили по дереву. Высокая дверь со скрипом отворилась внутрь, и показался человек с винтовкой наготове. Глэнтон тронул лошадь коленом, та потянулась головой к двери, раскрыла её пошире, и отряд въехал во двор.

Там, в сером полумраке, они спешились и привязали лошадей. Вокруг стояли старые грузовые фургоны, некоторые — без колёс. В одной конторе горела лампа, и у двери столпилось несколько человек. Когда Глэнтон пересёк треугольник двора, все расступились. А мы посчитали вас за индейцев.

Из семи членов поисковой партии, отправившейся в горы на поиски драгоценных металлов, их осталось четверо. Спасаясь от погони дикарей, они примчались сюда из пустыни на юге и, забаррикадировавшись в старом форте, провели здесь уже три дня. Один полулежал в конторе у стены — ему прострелили снизу грудь. Зашёл Ирвинг, посмотрел на раненого.

Как-нибудь лечили его? спросил он.

Никак не лечили.

От меня помощь требуется?

Мы ни о какой помощи не просили.

Ну и хорошо, заключил Ирвинг. Потому что ему ничем и не поможешь.

Он окинул их взглядом. Грязные, оборванные, наполовину спятившие, по ночам они делали вылазки к сухому руслу, чтобы добыть дров и воды, а питались мясом мёртвого мула, который лежал, распотрошённый и вонючий, в дальнем конце двора. Первым делом они попросили виски, потом — табака. У них было всего две лошади, причём одну укусила в пустыне змея, и теперь бедное животное стояло во дворе с непомерно распухшей головой, как некий мифический гротескный образ лошади из классической трагедии. Укус пришёлся в нос, из бесформенной головы выпирали глаза, полные ужаса и муки; лошадь, застонав, неверной походкой подошла к сбившимся вместе отрядным, её длинная изуродованная морда моталась из стороны в сторону, изо рта текла слюна, а дыхание со свистом вылетало из сдавленной глотки. Кожа на переносице треснула, через розоватую плоть виднелась кость, а маленькие уши походили на скрученные кусочки бумаги, вставленные в волосатую порцию теста. При её приближении лошади американцев смешались, стали отходить вдоль стены, и она слепо повернула за ними. Началась суматоха, лошади толкались, лягались и кружили по двору. Вперёд выскочил невысокий чубарый жеребец одного из делаваров, он пару раз лягнул укушенную лошадь, а потом вонзил зубы ей в шею. Из горла взбесившейся лошади вырвался хрип, и люди подошли к двери.

Что ж вы не пристрелите бедолагу? удивился Ирвинг.

Чем раньше сдохнет, тем быстрее стухнет.

Ирвинг сплюнул. Её же змея укусила, а вы есть её собираетесь?

Они переглянулись, не зная, что сказать.

Покачав головой, Ирвинг вышел. Под взглядами Глэнтона и судьи скваттеры уставились в пол. Кое-где в комнату свисали стропила, на полу — грязь и мусор. В полуразрушенное строение заглянуло утреннее солнце, и Глэнтон заметил свернувшегося в углу мальчика лет двенадцати — мексиканца или полукровку. На нём были только старые панталоны до колен и самодельные сандалии из необработанной кожи. Он зыркнул на Глэнтона дерзко и испуганно.

Кто этот ребёнок? спросил судья.

Они пожали плечами, отвели глаза.

Глэнтон сплюнул и покачал головой.

На плоской крыше выставили дозорных, лошадей расседлали и вывели попастись, а судья выбрал одну из вьючных лошадей, освободил перемётные сумы и отправился исследовать рудник. Ближе к вечеру он уже сидел во дворе, разбивая молотком образцы руды — полевого шпата с богатым содержанием красноватого куприта и местные самородки, из органических долей которых он намеревался узнать что-то новое о происхождении земли, — и прочёл перед немногочисленными слушателями импровизированную лекцию по геологии. Аудитория кивала и сплёвывала. Кто-то попытался привести цитаты из Писания, чтобы опровергнуть его рассуждения об упорядочении эонов из древнего хаоса и другие отступнические предположения. Судья лишь усмехнулся.

Книги лгут, сказал он.

Бог не лжёт.

Верно, согласился судья. Он не лжёт. И вот это — Его слова.

Он поднял кусок камня.

Он глаголет камнями и деревьями, костями всякой твари.

Одетые в лохмотья скваттеры кивали друг другу и вскоре уже считали, что этот учёный человек прав во всех своих измышлениях, а судья их поощрял, пока они не стали убеждёнными сторонниками нового миропорядка, после чего посмеялся, назвав их глупцами.

Под вечер большая часть отряда разместилась под звёздами на сухой глине двора. Утренний дождь выгнал их оттуда, и они устроились, скрючившись, в тёмных грязных кабинках вдоль южной стены. В конторе форта на полу развели костёр, и дым выходил через рухнувшую крышу, Глэнтон и судья со своей свитой сидели у весело полыхавшего пламени, покуривая трубки, а скваттеры стояли чуть поодаль и жевали выпрошенный табак, сплёвывая на стену. Мальчик-полукровка следил за ними чёрными глазёнками. С низких тёмных холмов на западе донёсся волчий вой. Скваттеры подозрительно прислушались, а охотники с усмешкой переглянулись. В ночи раздавалось и шакалье тявканье койотов, и крики сов, но лишь в этом вое старого волка они слышали подлинного зверя: одинокого lobo, возможно, с поседевшей мордой, он марионеткой свисал с луны, разевая длинную подрагивавшую пасть.

Ночью похолодало, задул сильный ветер, пошёл дождь, и вскоре все звери в округе умолкли. В дверь просунула длинную мокрую морду лошадь, Глэнтон вскинулся, заговорил, и лошадь, вскинув голову, задрала губу и подалась назад, в дождь и ночь.

На это обратили внимание скваттеры, чьи бегающие глазки подмечали всё подряд, и один из них заявил, что никогда не смог бы приручить лошадь. Сплюнув в костёр, Глэнтон взглянул на этого человека, не имевшего ни лошади, ни приличной одежды, и покачал головой, изумляясь столь поразительным измышлениям, этой глупости во всевозможных личинах и проявлениях. Дождь подутих, в повисшей тишине прокатился над головой и с лязгом отозвался в скалах долгий раскат грома, потом дождь пошёл сильнее, пока не хлынул через почерневший пролом в крыше, заливая окутанный паром и шипящий костёр. Один из сидевших поднялся, притащил гнилые обломки старых балок и побросал одну на другую в пламя. По провисшим над ними vigas [114]застелился дым, и с покрытой дёрном крыши устремились вниз крохотные ручейки жидкой глины. Открытую часть двора заливали потоки воды, и свет костра из двери протянулся бледной полоской по этому неглубокому морю, вдоль которого, словно зеваки на обочине, ожидающие какого-нибудь происшествия, стояли лошади. Время от времени кто-то из людей вставал и выходил наружу, его тень падала на животных, они поднимали и опускали головы, с которых каплями стекала вода, били копытами и снова ждали под дождём.