Perdida, perdida. La carta está perdida en la noche. [93]

Девушка, всё это время стоявшая на краю завывающего мрака, молча перекрестилась. Старый malabarista [94]оставался на коленях там, куда его отшвырнули. Perdida, perdida,шептал он.

Un maleficio,воскликнула старуха. Que viento tan maleante… [95]

Ты замолчишь у меня, клянусь Богом, проговорил Глэнтон, вытаскивая револьвер.

Carroza de muertos, llena de huesos. El joven qué… [96]

Будто некий великий и могучий джинн, через костёр ступил судья, и языки пламени пропустили его, словно огонь был для него родной стихией. Он обхватил руками Глэнтона. Кто-то сорвал с глаз старой женщины платок, её вместе с жонглёром оттёрли прочь, а когда отряд уже улёгся спать и гаснущий костёр гудел на ветру, как живой, эти четверо ещё жались среди своих странных пожитков на земле у края света от костра и смотрели, как драные языки пламени отрываются и летят по ветру, словно оттуда, из этой пустыни, из пустоты, их засасывает некий водоворот, некий вихрь, против которого и жизнь человека, и его суждения ничего не значат. Словно помимо воли или судьбы жонглёр, и скот его, и имущество его двигались, как по картам, так и в реальности, к некоему третьему и иному предназначению.

Когда отряд трогался в путь в блёклом свете утра, солнце ещё не взошло, а ветер давно стих; всё ночное сгинуло. Жонглёр на своём осле подтянулся рысцой в голову колонны, где поравнялся с Глэнтоном, и так они и ехали до самого вечера, когда отряд добрался до городка Ханос.

Сплошь глинобитные стены старого форта, высокая глинобитная церковь, глинобитные дозорные вышки — всё размыли дожди, всё было комковатым и рассыпалось в прах. О приближении всадников возвестили жалкие собачонки, которые, уязвленно завывая, украдкой выглядывали из-за потрескавшихся стен.

Они проехали мимо церкви, где меж двух приземистых глинобитных дольменов висели на шесте старинные испанские колокола, окрашенные веками в цвет морской волны. Из лачуг таращились темноглазые ребятишки, в воздухе висел дым от костров на древесном угле, в дверных проёмах молча сидели несколько стариков pelados, [97]и многие дома провалились и обрушились и больше походили на хлевы. Навстречу неверной походкой вышел старик, заискивающе протянул руку. Una corta caridad, прохрипел он проезжающим лошадям.  Por Dios. [98]

На площади двое делаваров и разведчик Уэбстер сидели на корточках в пыли подле древней старухи, белой, как трубочная глина. Иссохшая старая карга, полуголая, из-под накинутого платка вываливаются груди, похожие на сморщенные баклажаны. Она сидела, уставившись в землю, и даже не подняла головы, когда со всех сторон её обступили лошади.

Глэнтон оглядел площадь. Городок казался опустевшим. В нём стоял небольшой гарнизон солдат, но они так и не появились. По улицам катилась пыль. Его лошадь наклонилась, обнюхала старуху и мотнула головой, задрожав. Глэнтон потрепал лошадь по шее и спешился.

Она была в мясном лагере [99]милях в восьми отсюда вверх по реке, сообщил Уэбстер. Ходить не может.

Сколько их там было?

Да вроде человек пятнадцать-двадцать. Запасов у них там всего ничего. Что она там делала, не знаю.

Глэнтон прошёл перед своей лошадью, переведя поводья за спину.

Осторожнее с ней, капитан. Кусается.

Старуха подняла глаза и теперь смотрела на его колени. Глэнтон толкнул лошадь назад, достал тяжёлый седельный пистолет и взвёл курок.

Эй, поберегись.

Кое-кто попятился.

Женщина подняла голову. Ни мужества, ни уныния в старческих глазах. Глэнтон махнул левой рукой, старуха повернулась в ту сторону, а он приставил к её голове пистолет и выстрелил.

Грохот заполнил печальную маленькую площадь до краёв. Некоторые лошади шарахнулись и принялись перебирать копытами. На другом виске у женщины образовалась дыра с кулак размером, оттуда хлынуло кровавое месиво, старуха, наклонившись, рухнула в лужу собственной крови, и всё было кончено. Глэнтон поставил пистолет на предохранитель, большим пальцем смахнул отработанный капсюль и собрался перезарядить барабан. Макгилл, позвал он.

Подошёл мексиканец, единственный представитель своего народа в отряде.

Получи для нас квитанцию.

Тот вынул из-за пояса свежевальный нож, подошёл к старухе, взял её за волосы, намотал вокруг кисти, провёл лезвием ножа вокруг черепа и оторвал скальп.

Глэнтон посмотрел на своих бойцов. Одни стояли, глядя на старуху, другие уже занимались лошадьми или снаряжением. Не сводили глаз с Глэнтона лишь рекруты. Вставив пулю в отверстие каморы, он поднял голову и окинул взглядом площадь. Жонглёр с семьёй выстроились в шеренгу, как свидетели. Лица людей, наблюдавших из дверей и пустых окон длинного глинобитного фасада, исчезли под неторопливым взглядом Глэнтона, точно марионетки в вертепе. Глэнтон загнал пулю, вставил капсюль, крутанул в руке тяжёлый пистолет, вставил его обратно в чехол на загривке лошади, взял из рук Макгилла трофей, с которого ещё капала кровь, повертел в свете солнца, будто шкуру животного, оценивая качество, потом передал обратно, поднял волочившиеся поводья и повёл лошадь через площадь к броду на водопой.

Лагерь разбили в тополиной роще у ручья прямо за стенами городка, и с наступлением темноты все небольшими компаниями разбрелись по дымным улочкам. Циркачи поставили на пыльной площади небольшую палатку, а вокруг — несколько шестов с масляными светильниками. Жонглёр колотил в подобие небольшого барабана из жести и сыромятной кожи и высоким гнусавым голосом громко оглашал программу представления, а женщина пронзительно кричала «Pose pase pase» [100]и размахивала руками, словно приглашая на грандиозное зрелище. Тоудвайн и малец смотрели на неё из толпы местных. К ним наклонился Баткэт.

Гляньте-ка, ребята.

Они посмотрели туда, куда он показывал. За палаткой стоял голый по пояс негр. Когда жонглёр повернулся, взмахнув рукой, девица отпихнула негра, и тот, выскочив из палатки, стал расхаживать вокруг, принимая странные позы в неверном свете светильников.

У входа в бар они остановились и устроили складчину, Тоудвайн откинул высохшую коровью шкуру, что служила дверью, и они вошли в заведение, где царил мрак и ничего нельзя было разобрать. Единственная лампа свисала с поперечной балки на потолке, и в углах, куда не достигал свет, сидели и курили какие-то тёмные фигуры. Все трое прошли через зал к стойке. В заведении стоял запах дыма и пота. Появившийся за стойкой худой человечек церемонно положил руки на керамические плитки столешницы.

Dígame. [101]

Сняв шляпу, Тоудвайн положил её на стойку и провёл по волосам когтистой пятернёй.

Есть чего выпить такого, чтоб не сразу ослепнуть или помереть?

Сóто?

Тоудвайн приставил большой палец к горлу.

Выпить есть?

Обернувшись, бармен посмотрел на стоявший у него за спиной товар, словно прикидывая, есть ли у него что-нибудь, отвечающее их запросам.

Mescal?

Все будут?

Валяй, сказал Баткэт.