— Ты прав, — согласилась Фано. — Должно быть, он срисовал его, когда приезжал сюда.
— Возможно, это означает, что гробница Ахилла находится здесь? — взволнованно спросил Ганс.
Я пожал плечами.
— Ахилл и Артемида? Здесь нет никакой связи, — уверенно сказала Фано, — и я не вижу, где она могла бы находиться. Мы сейчас копаем пласты примерно две тысячи семисотого года и не нашли ничего, что напоминало бы гробницу. Пойдите посмотрите сами.
Амина, Ганс и я исходили городище вдоль и поперек, едва выкроив время для обеда. И все впустую.
— Вот тот кусок еще не раскопали, — указал какой-то молодой человек, весь покрытый веснушками.
— Нет, это не здесь, — ответил я, погружая совок в рыхлую почву, — здесь тина и аллювий. [74]Мы ведь совсем рядом с Эротом.
Фано, которая присоединилась к нам, вздохнула, разочарованная, как и мы.
— Мне очень жаль, Морган. Не представляю, где еще искать. Мне кажется, более логично было бы осмотреть место акрополя.
Амина согласно кивнула:
— Она права. Мор…
Тут раздался страшный грохот, и молодой археолог выругался.
— Они грохочут каждый день в одно и то же время! — сказал он, бросив взгляд на часы.
— Что это? — спросил я.
— Станция очистных сооружений, — ответила Фано.
— Три года назад она так не шумела.
— В прошлом году там заменили турбины. Они начинают работу в пять часов вечера, когда у нас самое благоприятное время, и устраивают дьявольский тарарам. Добро пожаловать в современную Спарту, Морган. На сегодня кончаем! — крикнула она своей группе, махнув рукой. — Пора по домам!
Ганс опустился на мраморную плиту и обтер лицо полой майки.
— Ну как, завтра продолжим?
— У нас, право, нет иного выхода, Ганс. Посмотрим, что сможем найти около акрополя.
Не чуя под собой ног, мы попрощались с археологами, и я тепло поблагодарил Фано.
— Я подвезу вас? — предложила она.
Фано доставила нас в гостиницу, где Ганс, приняв душ, свалился на постель. А мы с Аминой все же спустились в ресторан и поужинали, почти молча. Мы были настолько утомлены, что у нас не было сил разговаривать. Полтора года, проведенных в Лувре, ослабили меня, и я уже не выдерживал таких расстояний.
Наконец я добрался до постели, но сон не шел. Я без конца ворочался — так шумно, что Ганс в конце концов проснулся.
— Пойди покури или прогуляйся, ты так скрипишь кроватью!
— Извини…
Я оделся и спустился в холл, чувствуя, что мне необходимо пройтись. Размышляя о том, для чего Бертран срисовал у Фано фрагмент плана, я вышел на усаженный пальмами проспект, и вскоре ноги сами принесли меня к тому самому месту, о котором я думал.
Посмотрев направо и налево, я скользнул под ограду под носом у сторожа, который дремал метрах в двадцати от меня, и проник на площадку.
Ночь была свежая, но не холодная, и я сел на траву, прислонясь к одному из кусков разрушенной стены — остаткам храма Артемиды.
Подняв к небу глаза, я начал считать звезды. Воды Эврота баюкали меня, турбины станции очистных сооружений смолкли, в воздухе чувствовался нежный аромат сосен, олив и олеандров, в изобилии растущих по берегам. Я попытался представить себе, что здесь происходило более двух тысяч лет назад. Десятки мальчишек мужественно переносили жестокую порку. Миф о том, что у жертвенника Артемиды Ортии ежегодно секли мальчиков, пережил века, и многие профессора рассказывали об этом своим студентам, забывая уточнить, что такая практика существовала лишь в доримский период Спарты. Когда же великая империя захватила Грецию. Спарта уже была лишь жалкой тенью самой себя. Она попыталась тогда возродить легендарные традиции жестокой тирании, которые на самом деле существовали лишь в воображении романтичных афинских авторов.
Храм, к стене которого я прислонился, никогда не слышал криков забиваемых до смерти детей и свиста розог, опускающихся на растерзанные спины. Самое большее, что здесь случалось, — это потасовки между детьми, жестокие, конечно, но едва ли смертельные. И не надо преувеличивать или, как у нас говорят, делать из мухи слона. Хотя… Именно о сыре и шла речь. В ту пору, когда знаменитый Леонид готовился войти в историю, маленькие сыры приносили на жертвенник Артемиды, возможно, на то самое место, где я сидел. В те времена группе мальчишек было поручено охранять эти сыры от их же сверстников. Чтобы утащить хотя бы одну головку, требовалась немалая ловкость, и такой трофей привлекал особое внимание стражей порядка, знаки которого так и сыпались на голову храброго похитителя… Вот что касается мифа о ритуальной порке…
Подобные уточнения нередко навлекали на меня гнев скудоумных университетских деятелей вроде Эдварда Тула. Я никогда не мог понять, почему эти люди упорствуют, поддерживая самые жестокие версии, в то время как реальность часто скорее забавна. Если, к примеру, придерживаться версии Сократа…
Мои размышления были прерваны каким-то щелчком, я вздрогнул и прижался к стене. Кошка? Их было много в руинах. С бьющимся сердцем я сжался в углу, через трещину вглядываясь в темноту. Маленькая красная точка танцевала между деревьями метрах в двадцати от меня. Сигарета. То, что я услышал до этого, было звуком чиркнувшей спички. Затаив дыхание и держа руку на пистолете, с которым теперь не расставался, я ждал. Крракк… Крракк… Крракк… Размеренные и решительные шаги. Кто мог ходить здесь посреди ночи? Сторож? Полицейский? Городище было закрыто для посторонних. И я, как и все прочие посторонние лица, не должен был здесь находиться.
Небо было чистое, и в свете луны я увидел между двумя соснами силуэт. Мужчина лет тридцати, худощавый, элегантно одетый. Он прислонился к стволу, чтобы покурить, и когда затянулся, огонек сигареты осветил его лицо с неправильными чертами. Я уже где-то видел этого человека, но где?
Я с подозрением вглядывался в него, боясь быть замеченным, но он сделал шаг в сторону, и угол стены скрыл его из виду. Через одну-две минуты я снова услышал звук шагов. Он шел в мою сторону.
Чертыхнувшись, я спрятал свои светлые волосы, натянув на голову черную майку, и затаил дыхание. Мужчина сел на край стены прямо над моей головой. К счастью, ему не пришло в голову обернуться…
Моя рука сжала рукоятку пистолета, кровь стучала в висках. Что этот тип делает здесь? Я немного приподнял голову и взглянул на него через вырез ворота своей майки, но увидел только спину. Немного вытянув шею, я мог бы коснуться его ягодиц.
«Не хватало только, чтобы зазвонил мой телефон…» — подумал я и мрачно усмехнулся.
Незнакомец в последний раз затянулся сигаретой и, даже не притушив ее, отбросил за спину. Она упала в нескольких сантиметрах от моей правой ноги, в сухую траву. Я сжал зубы и устоял перед искушением отодвинуться.
«Убирайся же…» — беззвучно молил я.
Я не осмеливался шевельнуть рукой, а травинки краснели одна за другой. Скоро они вспыхнут, и я неминуемо буду обнаружен.
Фортуна сжалилась надо мной. Я услышал, как мужчина удаляется. Через несколько секунд, которые показались мне часами, я с яростью затушил разгорающийся огонек каблуком.
Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, я высвободил голову и взглянул поверх стены. Незнакомец углублялся в сосновую рощу. Но ведь там не было ничего, город находился в противоположной стороне.
Какое-то время я колебался. Разум подсказывал мне, что надо уходить, но любопытство толкало вперед, и я тоже тихонько скользнул между деревьями.
Почва местами была каменистой, поэтому человек, по следам которого я шел, нисколько не беспокоился и не слышал моих шагов.
Он ни разу не обернулся, ему и в голову не приходила мысль, что кто-то может идти за ним. Но куда он направлялся? Он шел прямо на ограду, окружающую городище, за которой был только Эврот.
Не без удивления я увидел, что он пробрался под решетчатым ограждением, свернул к плантациям олив и исчез в небольшом строении из цементных блоков станции очистных сооружений. Я прождал довольно долгое время, спрятавшись за оливой, которая явно насчитывала не одну сотню лет, но так и не увидел, как он вышел. Устав ждать, я приблизился к строению и заглянул внутрь через единственное зарешеченное оконце. Я различил два больших трубопровода и огромный металлический корпус, из которого тянулись электрические провода и трубы и где, возможно, находился пульт управления станции, и… больше ничего. Куда же он делся? Я попытался тихонько открыть металлическую дверь, но она не подалась.