— Ганс, дай мне отвертку.

— Тебе удалось что-то обнаружить?

— Похоже, кислота разъела только органику, но не металл.

— А что это за штуковина?

— Напоминает пряжку от пояса.

— Доспехи. Вот что они уволокли! Ведь ты говорил, что Александра похоронили вместе с доспехами, так?

Я лихорадочно осмотрелся. Оружия, нагрудников, мечей и щитов имелось здесь во множестве, но все это было парадным оружием, которым никогда не пользовались.

— Ты прав… — сказал я, рассматривая металлическую пряжку, слишком мягкую для своего размера. — Посвети-ка мне. И дай лупу. — Я осмотрел пряжку и подозвал Амину. — Что это за металл, по-вашему?

— Он легкий, как алюминий, но выглядит очень прочным. И он почернел от кислоты…

— Алюминиевый титан, — прервал я ее. — Возможно, это одна из застежек, что были на нагруднике.

Ганс грубо выругался.

— Они свистнули его доспехи, а самого ободрали, как цыпленка.

Мулла робко приблизился.

— Простите меня, но… о чем идет речь?

— Люди, которые разграбили гробницу, унесли доспехи Александра. Они только за этим и приходили. — Я протянул Гансу отвертку, подцепив ею пряжку. — Заверни это во что-нибудь и смотри не касайся ее пальцами, ведь неизвестно…

— Но… чего ради они осквернили труп, если получили то, что хотели? — настойчиво спросил Юрси Марзук.

— Это известно только им. По крайней мере саркофаг почти не тронут. Как и золотая подушка, на которой должна была покоиться голова… — Я вдруг замолчал, вспомнив: «Человек сомневающийся, как и великий человек, всегда должен спать с кинжалом под подушкой». Я повторил эти слова и закричал: — Ганс! Верни мне отвертку.

Он протянул мне инструмент, и все четверо моих спутников сгрудились вокруг саркофага, чтобы посмотреть, как я осторожно переворачиваю металлическую подушку, украшенную золотыми нитями. Усопшему не слишком комфортно было покоиться на ней. Весом килограммов в пять, она выскальзывала из моих рук, и я опустил ее, чтобы ничего не повредить. Я предпринял новую попытку, и опять безуспешно. Третья попытка принесла результат, мне удалось поставить подушку на ребро.

— Кинжал! — вскричал Ганс.

— Найдите что-нибудь, чем это ухватить, и поскорее.

— Подождите, — сказал Махмуд, снял рубашку и обмотал ею руку. — Я его держу.

Он осторожно положил кинжал на пол, и я наклонился, чтобы осмотреть его. Гарда была немного попорчена кислотой, но подушка все же защитила ее. Я перевернул кинжал концом отвертки и увидел на лезвии, прямо под гардой, печать Гефеста.

— Вот молодцы! — завопил Ганс. — Они оставили половину!

— Не совсем, но все это уже кое-что.

— Простите, что я так грубо прерываю это знаменательное событие, но уже приближается час молитвы, — неожиданно сказал мулла.

Амина стала поспешно фотографировать все, что можно, а я разочарованно покачал головой.

— А не могли бы мы остаться здесь, чтобы…

— Нет, мсье Лафет. Сейчас самое время закрыть саркофаг и поставить кирпичи на место. Что делать? Пусть этот бедняга почивает здесь в мире. Все останется в таком же виде, даю вам слово. Я думаю, у вас есть доказательства, чтобы сообщить о существовании гробницы и получить необходимые разрешения. Но я прошу вас только об одном: нигде не упоминайте ни моего имени, ни имени Махмуда, как было договорено с Аминой. Вы вошли сюда по собственной инициативе, минуя мечеть, мы через какое-то время найдем оправдание. В случае надобности я сделаю еще один проем в стене своими собственными руками, у ближайшего водостока, но договоримся: никто из членов нашей общины вам не помогал и вы не оскверняли мечети. Вы даете мне слово?

— Даю, — пообещал я, пожимая его руку. — Но должен предупредить вас, давление будет таким сильным, что вы вынуждены будете разрешить проведение раскопок.

Он с улыбкой покачал головой:

— Если правительство принудит меня к этому… что же делать? Я всего лишь служитель Всевышнего и подчиняюсь законам нашей страны, как и все граждане.

— Спасибо за все, Юрси Марзук. Я ваш должник.

— Вовсе нет. Эта ночь стоит всех благодарностей. Идемте, и пусть хранит вас Всевышний. Махмуд сейчас уложит кирпичи на место, и никто сюда больше не сможет проникнуть. Пойдемте, я провожу вас до двери.

Мы сердечно попрощались с Махмудом, взяли свои вещи и выбрались в коридор. Выйдя из подземелья, мы с облегчением вздохнули.

— Я только сейчас понял, до какой степени там было душно, — сказал Ганс, вдыхая воздух полной грудью.

У двери мечети я в последний раз пожал мулле руку и взглянул на часы. Было три часа ночи. На пустынной улице — ни единой живой души.

— Будьте осторожны и, главное, не…

— Не двигаться! — Из темноты вдруг возникла женская фигура.

— О нет, только не она… — простонал Ганс, узнав Маэ. Она была не одна. Ее сопровождал мужчина. Бритый, с татуировкой, с искаженным гримасой лицом он выглядел карикатурой на наймита из криминальных фильмов и, как заправский вояка, направил на нас пистолет последней модели с глушителем.

— Маэ… — попытался я вступить в переговоры.

— Конец, Мор. Давай меч и все остальное. Быстро. И не вздумай утаить поножи.

— Поножи? Какие поножи?

— Не принимай меня за дурочку. Доспехи! Полностью! Я считаю до пяти. Один… два…

— Там не было никаких доспехов! — вмешалась Амина. — Гробница разграблена!

— Три…

— Ради Всевышнего! — воскликнул мулла. — Клянусь вам, она сказала правду. Саркофаг был от…

Он не успел закончить фразу. Послышался тихий свист, и Юрси Марзук, прижав руки к животу, рухнул к нашим ногам.

— Марзук! — крикнул я, опускаясь около него на колени.

Ганс разразился бранью. Амина зажала рот руками, а Маэ, широко улыбаясь, перезарядила пистолет.

— Если вы так держитесь за них, придется забрать их самой. — С этими словами она направила пистолет на меня.

— Нет! — в отчаянии крикнула Амина. Я закрыл глаза и невольно прижал руки к лицу. Прозвучал сухой щелчок. Удивленный, что не чувствую никакой боли, я открыл один глаз, потом второй. И увидел, как пистолет Маэ выскользнул из ее рук и покатился по мостовой.

И еще я увидел, как детина, словно в замедленной съемке, выпрямился и повернулся к своей сообщнице. А та с открытым ртом и округлившимися глазами упала ничком на землю. Кто-то выстрелил ей в спину.

Ее сообщник, застигнутый врасплох, наугад пальнул в глубину улочки, откуда раздался выстрел. Внезапно нас ослепили фары машины, припаркованной у тротуара на противоположной стороне, и мы увидели, как громадный детина свалился к нашим ногам. Пуля вошла ему меж глаз.

Словно в столбняке, обессиленные, неспособные понять, что произошло, мы топтались на месте у двери мечети, едва дыша, и тут услышали урчание мотора и увидели, что машина направляется к нам.

— Возвращайтесь в мечеть! — крикнула Амина. — Быстро!

— Я не причиню вам вреда, — произнес приглушенный мужской голос по-гречески, но с легким итальянским акцентом. — Если бы я хотел вас убить, вы были бы уже мертвы.

Маленькая лампочка над зеркалом заднего вида в машине зажглась, и мы увидели молодого мужчину, шатена лет тридцати. Облокотившись на опушенное стекло, он улыбался нам. Я никогда раньше не видел его, и он совсем не походил на тех двух скотов, которые преследовали нас в Риме и Александрии.

— Кто вы? — спросил я тоже по-гречески.

— Друг Гелиоса.

— Морган, надо уносить ноги! — торопил меня Ганс, таща за майку.

Молодой человек согласно кивнул, и мы сели в машину, удобный итальянский лимузин серебристого цвета, который хотя и сиял новизной, не должен был привлечь внимания. Я сел на место рядом с водителем, двое моих спутников устроились сзади.

Автомобиль рванул с места, и тут нервы Амины не выдержали, она разрыдалась.

— Возьмите, — сразу же предложил незнакомец по-французски, протянув ей пачку бумажных носовых платков.

— Почему вы дали его убить, этого беднягу муллу? — вскричал я.

— Эта мерзавка оказалась проворнее меня, — просто ответил он.