Хорошо, что он решил пройтись пешком. Ноэль не спеша шагал по тихим зеленым улицам, мимо фешенебельных особняков, по стенам которых вилась глициния, а за оградой распускала свои роскошные цветы магнолия. Выйдя на Бромптон-роуд, он перешел на другую сторону и свернул на Уолтон-стрит. Здесь Ноэль умерил шаг, то и дело останавливаясь перед изысканными витринами. В художественной галерее продавались эстампы со спортивными и охотничьими сюжетами: мчалась лисья охота, скользили по Темзе восьмерки, на картинах маслом неслись по снегу с фазаном в зубах верные лабрадоры. Он мечтал приобрести Торнбурна и долго стоял, любуясь его картиной. Может, завтра позвонить и справиться о цене… Ноэль двинулся дальше.

Когда он дошел до Овингтон-стрит, на часах было без двадцати пяти восемь. Вдоль тротуаров выстроились в ряд машины обитателей квартала, а по середине улицы гоняли на велосипедах подростки. Дом Пеннингтонов стоял в глубине квартала. Ноэль был уже почти у цели, когда на тротуаре появилась девушка, она шла ему навстречу с белым шотландским терьером на поводке. Судя по всему, к почтовому ящику, поскольку в руках держала конверт. Ноэль скользнул по ней взглядом. Синие джинсы, серый свитер и волосы цвета абрикосового джема. Невысокая и не сказать, чтобы очень тоненькая. Решительно не в его вкусе. И все же, когда она прошла мимо, он оглянулся: что-то в ней было знакомое, но где он мог ее встречать? Может, на какой-то вечеринке? Волосы у нее, конечно, приметные.

Прогулка все же несколько утомила его, и очень хотелось пить. Вот сейчас он и попьет. Ноэль забыл о девушке, поднялся по ступенькам, нажал кнопку звонка и взялся за ручку двери с готовым приветствием на устах: «Привет, Делия! Вот и я».

Но дверь не открылась. Странно. Делия знает, что он вот-вот явится, обычно она оставляла дверь на задвижке. Ноэль снова позвонил. И подождал.

Тишина. Они должны быть там, говорил себе Ноэль, но уже знал, что никто не отзовется на звонок, что Пеннингтонов, чтоб им пусто было, нет дома.

– Послушайте…

Ноэль отвернулся от негостеприимной двери. Внизу, на тротуаре, стояла та самая девушка с собакой, они возвращались от почтового ящика.

– Да?

– Вы к Пеннингтонам?

– Они пригласили меня к ужину.

– Но их нет. Я видела, как они уезжали.

Ноэль хмуро молчал. Подтвердилось то, что он уже и сам знал. В дурацкое он попал положение, ничего не скажешь. Настроение у него стало преотвратное, и его раздражение неизбежно обратилось на девушку. Обычная история, когда тебе сообщают что-нибудь неприятное. Наверное, средневековым гонцам приходилось несладко, подумал он. Того гляди лишишься головы или тебя засунут вместо ядра в какую-нибудь чудовищную катапульту.

Хоть бы она ушла поскорее. Но девушка не уходила. «А, чтоб тебя!» – мысленно выругался Ноэль. Потом, смирившись, сунул руки в карманы и спустился к ней.

– Ужасно глупо, когда такое случается, – сочувственно сказала она.

– Понять не могу, в чем дело.

– Еще хуже, когда приходишь не в тот вечер и оказывается, что хозяева вовсе тебя не ждут, – бодрым тоном продолжала девушка, как видно решив его утешить. – Однажды я так и пришла, ужасно было неловко. Перепутала дни.

Ноэля это не смягчило.

– Вы, наверное, думаете, что и я перепутал дни? – сухо спросил он.

– Так часто бывает.

– Но не на сей раз. Я только сегодня утром получил открытку. Тринадцатого.

– Но сегодня двенадцатое, – сказала она.

– Нет, – твердо ответил он. – Сегодня тринадцатое.

– Прошу прощения, но сегодня все-таки двенадцатое. Четверг, двенадцатое мая. – В голосе ее звучало глубочайшее сожаление, как будто именно она была повинна во всей этой путанице. – Тринадцатое завтра.

Он не сразу сообразил. Ну да, вторник, среда… Боже мой, она права! Дни набегали один на другой, и в какой-то момент он сбился со счета. Вот глупость! Он так растерялся, что пустился вдруг в объяснения:

– Понимаете, у меня были очень трудные дни, работал как сумасшедший. И эти перелеты… Я был в Нью-Йорке. Вернулся сегодня утром. Джетлаг[2] – страшная штука, в голове все сместилось.

Она сочувственно смотрела на него. Пес обнюхал брючину Ноэля, и тот предусмотрительно шагнул в сторону – как бы песик не надумал совершить что-то еще. Волосы девушки в вечернем солнечном свете были потрясающие. Глаза серые с зелеными крапинками, нежная кожа и румянец во всю щеку.

Где-то он ее видел… Ноэль сосредоточенно сдвинул брови:

– Мы не встречались с вами раньше?

Она улыбнулась:

– Встречались. С полгода назад. На коктейле у Хатуэйев, на Линкольн-стрит. Но там была уйма народу, вряд ли вы могли меня запомнить.

Нет, он не помнил. Она была не из тех девушек, которых он замечал и за которыми склонен был приударить или просто поболтать с ними. К тому же на тот коктейль он пришел с Ванессой и занимался тем, что ходил за ней по пятам, чтобы она не улизнула ужинать с кем-нибудь другим.

– Ах вот как! Приношу извинения. Как мило с вашей стороны, что вы меня запомнили.

– На самом-то деле мы встречались дважды. Вы ведь работаете в фирме «Уэнборн и Уайнбург», не так ли? Месяца полтора назад я готовила для них ланч. Но наверное, вы меня даже не заметили: я была в белом халате и разносила подносы с закусками. Никто не смотрит на поваров и официанток. Признаться, чувствуешь себя странно – словно ты невидимка.

Совершенно точное наблюдение. Еще больше смягчившись, он спросил, как ее зовут.

– Алекса Эрд.

– А я Ноэль Килинг.

– Ваше имя я знаю. Запомнила еще с коктейля у Хатуэйев, а на ланче я раскладывала карточки с именами.

Ноэль постарался припомнить этот ланч. Еда была превосходная: копченая семга, отлично зажаренное филе, кресс-салат и лимонное мороженое. Он сглотнул слюну. И почувствовал, что зверски голоден.

– На кого же вы работаете?

– Ни на кого, сама по себе. Свободный художник.

В голосе ее слышались горделивые нотки. Ноэль надеялся, что она не пустится сейчас в подробный рассказ о своей карьере, – он бы не выдержал. Ему хотелось есть, но еще больше – пить. Надо немедленно найти какой-то предлог, извиниться и избавиться от нее. Он уже открыл рот, но Алекса опередила его:

– А не хотите ли чего-нибудь выпить вместе со мной?…

Приглашение было столь неожиданным, что Ноэль ответил не сразу. Он взглянул на Алексу, встретил ее смятенный взгляд и понял, что на самом-то деле она ужасно застенчива и ей стоило немалых усилий отважиться на такое предложение. Да и не ясно было, куда она его приглашает – в ближайший бар или в какую-то чердачную комнатенку, где она обитает со своими подругами, одна из которых наверняка только что помыла голову.

Как бы не напороться на какую-нибудь чушь… Он был осторожен.

– И куда же вы меня зовете?

– Я живу через два дома от Пеннингтонов. А судя по вашему виду, хороший коктейль вам не повредит.

Ноэль перестал осторожничать.

– Не повредит, – согласился он. – Хуже нет, чем явиться не вовремя, да еще знать, что ты сам в этом и виноват.

Не самый тактичный ответ, но она не обратила внимания.

– Вы очень добры, – поспешил поправиться он. – Спасибо за приглашение.

Дом был очень похож на дом Пеннингтонов, только парадная дверь не черная, а темно-синяя, и сбоку в кадке рос благородный лавр. Алекса отперла дверь, и Ноэль вошел в прихожую. Алекса нагнулась отстегнуть поводок у пса, который тут же принялся жадно лакать воду из круглой миски, что стояла у самой двери. На миске была надпись: «Для собак».

– Установил себе ритуал – сразу бросается пить. Верно, ему кажется, что он ужасно долго гулял.

– Как его зовут?

– Ларри.

Пес шумно лакал воду, заполняя тишину; Ноэль же, быть может, впервые в жизни не знал, что сказать, – он был застигнут врасплох. Неизвестно, чего он ожидал, но наверняка не того, что увидел. Все здесь свидетельствовало о спокойном достатке и хорошем вкусе хозяев. Богатый лондонский дом, хотя и небольшой. Узкий коридор, крутая лестница, отполированные до блеска перила. Медово-золотистые ковры на полу и на стене, пристенный антикварный столик, на котором стояла цветущая розовая азалия, овальное зеркало в резной раме. Но что поразило его больше всего, так это запах. Запах, от которого защемило сердце – такой знакомый! – полировки, яблок и, похоже, свежесваренного кофе. И еще, быть может, засушенных лепестков роз. Аромат юности, пробуждавший ностальгию, запах дома, который мать создала для своих детей.