И не сразу поняла, что именно мне говорит стоящий передо мной мужчина:
— Принцесса Илзе Рендарр! Я, Аурон Утерс, граф Вэлш, от всей души благодарю вас за спасение моей семьи. И принимаю на себя ответственность за вашу жизнь и вашу честь…
Среагировав на последние несколько слов, я ошалело вытаращила глаза:
— Что?
— Принимаю на себя ответственность за вашу жизнь и вашу честь… — не изменившись в лице, повторил Утерс-младший. Потом сделал небольшую паузу и добавил: — А еще я прошу простить меня за вспыльчивость и… недоверие…
Я проглотила подступивший к горлу комок, облизнула пересохшие губы и зачем-то уточнила:
— Граф! Вы… только что дали мне клятву Жизни! Но зачем?
— Ради спасения моей семьи вы отказались от будущего. Вот я вам его и возвращаю…
Вспомнив темные и холодные коридоры королевской тюрьмы, лица мэтра Джиэро, Гноя и Валии Детоубийцы, я криво усмехнулась:
— Единственное будущее, которое у меня было — это Кошмар. Так что, сбежав из Свейрена, я потеряла немногое…
— Возражения не принимаются… — перебила меня графиня Камилла. А потом улыбнулась. Так искренне, что у меня оборвалось сердце: — Все, Илзе! Теперь этот дом — твой…
Глава 32. Аурон Утерс, граф Вэлш
— Все, Илзе! Теперь этот дом — твой…
Принцесса благодарно посмотрела на маму! Ничуть не удивившись тому, что к ней только что обратились на 'ты'! Потом повернулась ко мне, встала и присела в реверансе:
— Аурон Утерс, граф Вэлш! Я, Илзе Рендарр, вверяю вам свою жизнь и…
— …и все остальное! — донеслось из-за портьеры.
Принцесса вздрогнула и густо покраснела.
А Айлинка, не удовлетворившись произведенным эффектом, отодвинула в сторону тяжелую складку и ехидно посмотрела на меня:
— Молодец, Ронни! Будь я на твоем месте, предложила бы ее высочеству то же самое. Если бы, конечно, вспомнила о существовании этой клятвы…
— Айлинка!!! — грозно сдвинув брови, прошипела мама. — Ты что тут делаешь?
— Радуюсь выбору брата! Принцесса Илзе — настоящая красавица! Не то, что эта клуша Шарлин де Бейль…
— Ваше высочество! Прошу прощения за неподобающее поведение моей дочери… — начала, было, мама. Но закончить не успела: Айлинка уперла в бока кулачки и возмущенно фыркнула:
— Выходку? Ничего себе! Брат у меня один-единственный! И позволять ему жениться на ком попало я не собираюсь…
Мама грозно сдвинула брови, набрала в грудь воздуха и зарычала:
— Айлинка! Ты что себе позволяешь?!
Сестричка ничуть не испугалась. Видимо, как и я, разглядев в ее глазах что-то вроде понимания:
— Мама, я тут из чувства долга! Любимый брат… Забочусь… Понимаешь?!
Тем временем принцесса Илзе успела прийти в себя:
— А я, значит, не 'кто попало'?
— Неа! Вы мне нравитесь! Даже очень…
— Айлинка! Марш к себе! Я с тобой потом поговорю… — хлопнув ладонью по подлокотнику, рыкнула мама. — Слышишь?
Сестричка посмотрела на меня с такой искренней надеждой, что мне стало слегка не по себе. Однако возражать маме я не стал. И просто пожал плечами.
Поняв намек, Айлинка вздохнула, прикусила губу и медленно-медленно пошла к дверям.
— Спасибо… — чуть запоздало поблагодарила ее Илзе Рендарр. И снова покраснела. Но уже не так густо, как в первый раз…
— Пожалуйста! — хихикнула несносная девчонка. Потом остановилась, хитро посмотрела на меня и изрекла: — А ты — точно Законник! Самый настоящий…
Я растерянно посмотрел на Кузнечика, и, увидев в его глазах отражение Айлинкиной улыбки, вдруг сообразил, что данную мною клятву Жизни действительно можно расценить, как недвусмысленный намек. Намек на то, что я испытываю к ее высочеству совершенно определенные чувства!
— Клятву Крови может дать только глава рода, а отец сейчас в Арнорде… — начал, было, я. Но моя робкая попытка оправдаться не удалась: ее заглушил дикий хохот.
Рассмеялись все — и мама, и принцесса Илзе, и Айлинка. Последняя хохотала так, что даже вцепилась в ручку двери. Чтобы не упасть. Да что Айлинка — улыбался даже Кузнечик!
Возмущенно сжав кулаки, я зарычал:
— И потом, перекладывать свою ответственность на плечи отца я не собираюсь! Иарус Рендарр отправил сюда убийц только потому, что счел оскорблением похищение своей дочери! А похитил ее я, а не папа!
Это объяснение вызвало еще один приступ хохота. Правда, чуть менее громкий: моя сестричка угрюмо промолчала. Правда, хватило ее ненадолго: минуты через полторы, посмотрев на меня, как на юродивого, она демонстративно постучала себя по голове:
— Ты что, Ронни! Какая, к дьяволу, клятва Крови? Если ее высочество войдет в род на таких условиях, то станет считаться нашей сестрой! А значит, ты никогда не сможешь на ней жениться!
— А сейчас — сможешь… — утерев выступившие слезы, поддакнул ей Кузнечик.
Я невольно посмотрел на принцессу Илзе.
Поймав мой взгляд, ее высочество захлопала ресницами и сокрушенно вздохнула:
— Прямо сейчас я не готова… Но вот эдак часа через полтора-два…
…Через полчаса я лежал лицом вниз в мастерской Брюзги, истыканный иглами с головы до ног, и внимательно вслушивался в недовольное бурчание ползающего по полу семейного лекаря.
Нет, меня не интересовало, как Вельса угораздило смахнуть на пол кристаллы Туманного Рассвета. И 'куда закатился последний' — тоже. Мое любопытство было вызвано более прозаической причиной: перед тем, как смахнуть со стола металлический поднос с подготовленными для инициации инструментами, Брюзга оборонил одну очень интересную фразу:
'Я бы отдал половину жизни, чтобы понять, что именно она сотворила с этим несчастным…'
'Половина жизни' — это было чересчур: для того, чтобы в принципе удивить Брюзгу, требовалось нечто, не влезающее ни в какие ворота. Скажем, последний раз Вельс был готов отдать часть своей жизни за рецепт отвара, с помощью которого некий бродячий лекарь из королевства Онгарон лечил падучую. Но в тот раз эта самая часть была заметно меньше — какие-то десять лет. И ни днем больше. Поэтому я терпеливо ждал, зная, что рано или поздно, но он вернется к той теме, которая интересует его больше всего…
…Поиски последнего кристалла длились минут двадцать. За это время Брюзга трижды перетаскивал мое ложе с места на место, раза четыре переставлял всю остальную мебель, и дважды ронял на пол чучело медвежонка.
Естественно, настроения это Брюзге не улучшало, и к моменту, когда он издал ликующий вопль, я был морально готов к тому, что он в раздражении все-таки заденет одну из торчащих из моего тела игл.
Не задел! Но порадоваться этому я не успел — через пару минут, закончив манипуляции с кристаллами, он прикоснулся серебряными нитями к металлическим штырям, торчащим из банок Силы, и меня выгнуло коромыслом.
Несколько мгновений на грани потери сознания, — и я, рухнув на ложе и пребольно ударившись щекой, услышал его довольный голос:
— Отлично…
Со словом 'отлично' я был не согласен, но бурчать был не в состоянии. И поэтому промолчал. Как оказалось, совершенно правильно — громыхнув чем-то железным, Вельс негромко выругался и затих. А потом до меня донесся его расстроенный вздох:
— Э-э-эх… Пока я тут вожусь со своими иглами, люди придумывают та-а-акие вещи…
— Какие, Вельс? — тут же поинтересовался я.
Услышав свой любимый вопрос, Брюзга тут же забыл про окружающую действительность и затараторил:
— Человек — это чрезвычайно сложное создание. Для того чтобы разобраться с процессами, происходящими в нашем организме, требуется уйма времени, опытный материал и светлая голова. Нет, не так: требуются сотни лет, десятки тысяч пациентов, а еще — знания и опыт всех тех мыслителей, которые трудились над схожими проблемами…
…Понять, что именно так удивило Брюзгу, мне удалось только к самому концу процедуры. Когда он решил, что я проникся достаточным уважением к медицине и по достоинству оценил подвижнический труд тех, кто 'несет людям свет и добро':
