– Если бы только ты могла помочь мне, Кара, – сказал он удивительно беспомощно. – Я так стараюсь.

И вдруг, без всякой причины, ее глаза наполнились слезами.

– Я тебя не понимаю.

Он отошел от окна к гобелену.

– Да, я знаю.

Теперь он стоял перед вышитым оленем, и вышитый охотник с изумлением взирал на него.

– Ты ничего не можешь сделать, – сказал он мрачно. Он был удивительно красив. Она никогда не видела ни человека, ни произведения искусства столь прекрасного и ужасающего. Она подавила слезы.

– Аллегрето, я постараюсь, если ты хочешь.

– Это бесполезно. Ты только все испортишь, и Гай тоже. – Он улыбнулся ей, как резная статуя ангела в соборе. – Вы – безнадежная парочка.

И она попыталась. Она отнесла гонцу еду. За ней следили, чтобы она не помогла ему бежать. Как и говорил Аллегрето, он был очень напуган. Он даже не стал есть. Гонец сидел сгорбившись на скамейке, с тонким носом и длинными пальцами музыканта. Аллегрето даже оставил юноше его инструмент, но вряд ли он играл на нем. В камере было холодно. Аллегрето назвал его мальчиком, однако, похоже, они были ровесниками. Но он никогда не стал бы таким же взрослым, как Аллегрето, даже если бы прожил сто лет.

– Вы говорите по-французски? – спросила Кара.

Он не ответил, а только отвернулся. Но Каре показалось, что он понял ее. Она вздохнула.

– Я пришла, чтобы объяснить вам. Вы должны ответить на все вопросы Аллегрето.

Он взглянул на нее и сразу же отвернулся снова. На его лице появилось выражение упрямства.

– Он только хочет найти мою госпожу и убедиться, что она в безопасности.

– Она – в безопасности, – ответил молодой человек.

– Откуда такая уверенность? Почему мы не можем поехать к ней, если она не едет к нам?

– Я сказал вам, что мог. – Он встал и как-то крадучись стал передвигаться по камере. – Судите меня, если хотите!

Кара тоже поднялась.

– Вы не понимаете, как опасно ваше положение, – сказала она резко. – Вы не понимаете, что может означать наказание.

– Что? Раскаленные клещи? Колесование? Давайте же! Я поклялся! Я не буду говорить.

Она удивленно покачала головой.

– Вы так молоды.

– Я умру раньше, чем скажу что-либо, – почти выкрикнул он.

– Мне кажется – это не мужество, просто непонимание. – От взволнованного дыхания Кары в холодном воздухе будто вспыхнуло пламя. – Вы знаете, почему вас не тронули до сих пор? Благодаря мне! Ему не хочется огорчать меня, ты, глупый мальчишка! Как ты думаешь, сколько это может продолжаться?

Он выпрямился и сказал, усмехаясь:

– Скажите вашему любовнику – пусть пытает меня, если хочет.

– Ах так! – Она постучала в дверь, чтобы ее выпустили. – Тогда я скажу ему, чтобы он преподал вам урок, какого заслуживает этакий глупец.

Охранник отпер дверь и сразу же закрыл ее за спиной Кары. Она сбежала вниз по винтовой лестнице. На первой же площадке ее встретил Аллегрето. Она не говорила ему, что пойдет к узнику, но, конечно, он знал. В его глазах она увидела вопрос.

– Я ничего не узнала, – сказала она. – Но он – только глупый мышонок среди котов.

По его молчанию и легкому движению плеча она поняла, что он действительно надеялся, что она узнает что-нибудь. Но в следующее мгновение он опять был как тот ангел, живой камень.

– Значит, ты снова должна пойти к нему завтра и сказать, что терпение твоего любовника иссякает.

Фарс разыгрывался в течение недели. Каждый день Кара боялась, что, войдя в камеру, не найдет в ней гонца, – она уже хорошо познала жестокость Аллегрето. Ей не приходилось притворяться перед узником, она действительно боялась. Время шло, а Аллегрето не будет, просто не сможет, ждать так долго.

Она видела, как он борется с собой. Даже сенешаль стал поговаривать о более строгих мерах. Сэру Томасу не нравилось, что в дело с пленным гонцом вовлечена женщина. Он пожимал плечами и говорил «Ну вот!» каждый раз, когда Кара рассказывала о беседе с узником.

– За принцессу потребуют выкуп, попомните мое слово, – говорил он. – Да еще придется платить, если мы не доставим ее.

Аллегрето сидел за массивным столом, глядя вдаль поверх головы сенешаля. Казалось, с каждым днем он все больше погружался в себя, в свое отчаяние. И только в те моменты, когда Кара возвращалась из башни, он оживал на какие-то мгновения, пока она не говорила, что не узнала ничего нового.

Так же, как она, он, по-видимому, осознавал бессмысленность ее усилий. Но вместо того, чтобы прийти быстрее к предрешенному концу, он погрузился в состояние оцепенения. У него не было желания советоваться с сэром Томасом или обижать Кару. Ничего, кроме этих мгновений оживающей надежды раз в день.

Кара начинала ненавидеть Дезмонда. Он становился все более упрямым. Казалось, он черпал силы в ее визитах, выслушивая все эти предупреждения и угрозы от женщины.

– Ты должен сделать что-то еще, – наконец сказала она после очередного бесплодного визита в башню.

Аллегрето взглянул на нее.

– Должен? – спросил он мягко.

Она подумала о Дезмонде, о том, как он горд детским глупым мужеством. Он пытается защитить человека, который не заслуживает того. Он пытается защитить ее госпожу и ее дьявольские планы. Она вспомнила о Фицино, который всегда понимал, что происходит. И Аллегрето, стоящего в алом на подиуме, цвет крови и пламени.

Как бы там ни было, но после той ночи он отдал свою душу ей, как будто она могла защитить ее. И теперь он ждал ее решения.

– Ты должен еще раз поговорить с ним, – сказала она.

Он улыбнулся, откинулся в кресле и засмеялся.

– Кара! Ах, Кара!

Он говорил как будто в отчаянии. Он затравленно оглядел комнату, как заключенный смотрит на стены своей камеры, отыскивая возможности для побега. Он отпихнул кресло, вскочил, как загнанный в угол кот, и выбежал из комнаты, оставив Кару и сэра Томаса одних.

Кара еще не спала, когда он пришел. Она слышала, как трубы возвестили чье-то прибытие, а появление Аллегрето подтвердило ее опасения.

– Она здесь? – прошептала она. Он прикрыл ей рот рукой, двигаясь абсолютно беззвучно, и стал вытягивать ее из постели. Некоторые из дам заворочались, но он успел уже вывести ее на лестницу. Там было очень холодно, но он все увлекал ее за собою вниз, в темноту. Со двора доносились голоса мужчин, которые становились особенно громкими возле бойниц.

Они добрались до площадки, и тут он стал подталкивать ее к открытому окну. Он дышал тяжело и прерывисто, как будто в нетерпении, обнимая ее за плечи.

Кара взглянула в окно. Внизу горели факелы. Холодный ветер дул ей в лицо. Она пыталась узнать голоса и разобрать слова. Кто-то поджег кусты, и пламя высветило человека, стоящего возле лошади.

В ужасе она закрыла ладонями рот.

Казалось, замок и весь мир перевернулись. Аллегрето склонил голову ей на плечо.

– Джиан, – произнесла она, перекрестившись. – Дева Мария, защити нас!

– Что он сделает со мной! – прошептал он. – Боже мой, Кара! Что он со мной сделает!

Она не знала, как Аллегрето в конце концов удалось придти в себя. Джиан Навона не говорил ничего, взирая на них поочередно – на своего несчастного сына, на сэра Томаса, на Кару и на Дезмонда, привязанного к скамейке. Горела всего одна свеча, освещая их и оставляя Джиана в тени. Аллегрето отвечал на вопросы, но Кара не слышала их. Их заглушало биение ее сердца. Вдруг она услышала свое имя и почувствовала, что на нее смотрят.

– Поднимите голову, донна Кара, – приказал тихий голос из темноты. – Это вы дали вашей госпоже отравленных ракушек?

Язык не слушался ее. Аллегрето взглянул на нее. Это был один из тех странных взглядов, полных презрения.

– Вы понимаете, что это ненамеренно. Просто я не заметила, что ракушки дурно пахнут.

Джиан усмехнулся.

– Хорошая служанка, – проговорил он. – Только немного ошиблась.

Аллегрето фыркнул. Взгляд его отца скользнул по нему и остановился на Дезмонде.

– Сэр Томас, – сказал Джиан, не сводя глаз с молодого человека, – ваше терпение весьма похвально. Вы не удивитесь моей заинтересованности, когда я скажу, что принцесса и я должны пожениться. Или мой сын не говорил вам?