Первым побуждением Меланты было как следует отругать слуг, спросив их о том, что неужели между всеми своими прыжками и кульбитами эти акробатические женщины не смогли найти нескольких минут, чтобы прийти сюда и открыть окно. Но, прежде чем она что-нибудь успела сказать, Меланта заметила, что как Уильям Фулит, так и Рук как-то странно поглядывали на нее, напоминая двух мальчуганов, захваченных на месте своих преступных занятий их суровым хозяином. Рук, который был теперь без своих доспехов, быстро прошел мимо нее, вскочил коленями на подоконник и растворил решетчатые окна. В комнату хлынул свежий воздух, принося с собой прохладу и еле различимый запах конюшен.

– Угля, – резко скомандовал Уильям толпе слуг, теснившихся у двери.

– Готово!

Вперед выдвинулся человек в шутовском наряде с заостренной шапкой, неся две бадьи угля.

– Ваша светлость, – обратился к ней Уильям Фулет. – Сокол?

Меланта не имела ни малейшего желания отдавать Гринголета этой странной компании.

– Я хочу осмотреть клети для птиц, пока покои будут проветриваться, – заявила она, стараясь сохранять любезный тон. – И советую не забыть о еде для вашего господина, чтобы взбодрить ему силы.

– Рагу уже готовится, моя госпожа. И рыба, запеченная в тесте. Не желает ли моя госпожа также осмотреть и кухню?

– Здравая мысль. – Меланта взглянула на Рука, прислонившегося к стене у окна. У него было задумчивое выражение и запавшие глаза уставшего человека, который долгое время не спал.

Меланта чувствовала крайнюю утомленность сама, но удивление и любопытство взяли верх. Она приблизилась к нему и взяла его за руки.

– Ты никуда не пойдешь, а останешься здесь и будешь отдыхать.

Он нахмурился, словно желая возразить, однако произнес совсем другое.

– Здесь все так, как оставили они, и я не хочу ничего менять.

Эти слова совсем не совпадали с движениями его рук, которыми он осторожно сжал ее пальцы, придерживая ее и не давая уйти. Это был очень нежный, почти умоляющий жест.

– Я не сделаю здесь ничего, – пообещала она, – не попросив у тебя разрешения перед тем, мой господин.

Его лицо снова стало печальным. Он отпустил ее руки.

– Изменяй здесь все, как пожелаешь, – произнес он. – Потому что никогда я не смогу ответить отказом вашему величеству.

Она ходила, как в сказке, среди заколдованного замка, упиравшегося в небо своими белыми остроконечными башнями и яркими флагштоками. Зубцы стен и башен замка обледенели, с них свисали сосульки, которые, нависая над вырезанными в камне изображениями – лицами, чудными животными и существами, – искажали очертания и делали их еще более странными. Трубы и парящие арки перемешались с белыми шпилями и покрытыми льдом зубцами.

Везде были остатки роскоши и холод, пустота и запустение. Меланте казалось, что она попала в заколдованный замок, и ее не покидало чувство подавленности и одиночества, несмотря на то, что за ней буквально по пятам следовала небольшая группа менестрелей, которые пялили на нее глаза и ловили каждое ее движение, словно это не они, а Меланта была выходцем из какой-то сказки. Все время рядом с ней находились два Уильяма: полный и тощий. Они было попробовали приказать всем разойтись, но никто и не подумал этого делать.

Она не говорила ни с кем, а просто шла наугад: внутренний двор, надвратная башня, помещения для стражи. Оружие и доспехи, потемневшие от времени и отсутствия ухода. Сопровождавший ее эскорт ничего не объяснял о причинах такого упадка и запустения.

«Здесь все так, как оставили они», – сказал ей Рук. Но у нее все равно не укладывалось в голове, как могли петь и играть в главном зале менестрели, когда день за днем все ветшало, приходило в негодность, разрушалось.

Послышался тихий звон. Из окна Меланта увидела, как двор пересекал священник, неся небольшой колокольчик и кадило. Он, по крайней мере, был облачен в обычные для священнослужителей красно-белые одеяния, а не в какой-нибудь разноцветный шутовской наряд.

Она направилась вслед за ним в часовню, сопровождаемая своим молчаливым войском.

Золоченые своды, позолоченные фигуры серафимов и херувимов, вышитые золотом котир, дискос, позолоченное распятие. Святилище являло собой чудо великолепия. Все краски были теплыми и тонкими, с переливами и полутонами. Она остановилась у входа. У алтаря священник читал молитву об упокоении. Когда он начал перечислять имена умерших, начав с лордов Вулфскара, она стала считать и насчитала не менее ста имен, после чего сбилась и прекратила счет. На алтаре имелись бронзовые доски с выгравированными именами, но священник, кажется, не читал их, а называл по памяти.

Когда она покинула часовню, Уильямы последовали за ней. Что-то похожее на нормальную жизнь и сколько-нибудь приемлемый порядок она обнаружила в меньшем зале для слуг. В очагах горел огонь, в спальнях имелись заправленные кровати. Даже ее бессловесный эскорт здесь вдруг обрел речь – сопровождавшие ее менестрели начали переговариваться между собой. Уильям Фулит, словно вместе со всеми вышедший из транса, произнес:

– Не хочет ли ее величество осмотреть помещения для содержания охотничьих птиц?

Меланта позволила отвести ее туда. Место содержания птиц оказалось достаточно приличным: свежий песок на полу, высокие решетчатые окна, позволяющие свежему воздуху и солнечным лучам достигать всех уголков помещения. С некоторой помпой ей представили Хью Доула, «сына последнего сокольничего покойного лорда». Как и свой хозяин, он умер во время чумы.

Гринголет потряс Хью до глубины души. От восхищения он не мог вымолвить ни слова и поэтому, отвечая на вопросы Меланты, только показывал на различные подручные средства, необходимые для содержания охотничьих птиц, сопровождая жесты какими-то непонятными словами северного диалекта.

Меланте понравилось состояние птиц. Они выглядели вполне здоровыми, имели хорошее оперение, их клетям были доступны солнечные лучи и воздух, но сами они были укрыты от ветра. Гринголет согласился пойти к Хью Доулу без возражений.

Что особенно понравилось Меланте, так это то, что она не услышала от Хью Доула никакой чепухи «из его собственного опыта» о том, как надо обходиться с таким соколом. Он просто внимательно слушал ее объяснения, и было видно, что он будет скрупулезно выполнять их. Гринголет вел себя вполне спокойно, и даже выглядел довольным, – все его предки летали над снегами и замерзшими реками северных стран. Очевидно, поэтому холодный ветер с гор пришелся ему по вкусу.

Разместив Гринголета, Меланта направилась в кухню, где познакомилась с поваром и его сестрой, помогающей ему. Их родители также умерли от чумы. Они были, таким образом, потомками местных жителей Вулфскара, хотя, подобно другому помощнику повара, и были одеты в пестрые одежды менестрелей, и, как вспомнила Меланта, она видела их среди других при встрече.

Уильям Фулит явно был здесь и управляющим, и судьей, и господином в одном лице. Уильям Бассинджер, кажется, не имел никаких других обязанностей, кроме двух: произносить красивые речи своим густым басом и пробовать рагу.

Затем они заглянули в кладовую для провизии и направились в часть дома, предназначенную для проживания женщин.

Это была палата, такая же, как и все остальные, – холодная и сырая, с паутинами, покрывающими многочисленные резные украшения и ковры. Падающий из окон свет с трудом пробивался сквозь запыленные окна. Меланта обернулась к своей «свите» и, взмахнув рукой, произнесла:

– Только Уильямы. – Давая этим понять, что не желает присутствия остальных.

Краем подола Меланта смахнула пыль со стула, стоящего около окна, и села, устремив твердый взгляд на двух Уильямов.

– А теперь, мои дорогие, – сказала она по – французски, – мы немного откровенно поговорим.

Уильям Бассинджер поклонился, а Фулит преклонил одно колено.

– Ваше величество, – сказал он униженно.

– Поднимись и смотри мне в глаза.