— Одиссей, говори словами, — тихо сказала я, чтобы сестра не услышала.

Она всегда считала, что упреки могут нанести непоправимый вред хрупкой детской психике. Не мое дело, конечно, но я рассудила, что куда больший вред хрупкой психике Одиссея нанесет реакция сверстников, когда он начнет угукать и агакать на детской площадке.

— У-гу ба а-га ба, — сердито ответил мне Одиссей и снова лизнул ковер.

Тут в дверь позвонили.

— Эмма, откроешь? — раздался сверху голос Джинни. — Я очень занята! — Конечно! — крикнула я, обрадовавшись, что могу на несколько минут снять с себя ответственность за потребление Одиссеем освежителя для ковров и за развитие его речевых навыков.

Вообще, это было вовсе не мое дело, но как любящую тетю и крестную меня многое заботило.

Расправив мятую футболку и пригладив волосы (кстати, а когда последний раз я их мыла? Да какая разница…), я подошла к двери и изумленно раскрыла рот, увидев того, кто стоял на пороге в брюках цвета хаки и строгой рубашке, гладко выбритый, аккуратно причесанный и с букетом роз в руке.

— Привет, Эмма, — сказал Брет и окинул меня удивленным взглядом.

Он явно не ожидал увидеть растрепанную, помятую и нечесаную версию прежней меня.

— Ты что тут делаешь?

Да, не самый вежливый вопрос, прямо скажем. Но все-таки. Что Брет забыл в доме моей сестры?

— Я слышал, ты вернулась.

Он с некоторым испугом посмотрел на мою мятую футболку.

— Слышал? — переспросила я. Потом до меня дошло: — А, дай-ка угадаю. Тебе звонила Джинни.

Брет пожал плечами.

— Ну да, она подумала, я захочу тебя увидеть.

— Как мило с ее стороны. Он немного помолчал.

— Я тут… цветы принес, — наконец сказал он, протягивая мне букет.

— Вижу, — безучастно проговорила я, даже не шевельнувшись.

Брет помедлил и опустил розы.

— Ты не хотела мне звонить, да?

Он неловко переступил с одной ноги на другую.

— Нам вроде не о чем разговаривать.

Брет попытался сразить меня своей коронной улыбкой, от которой я всегда таяла.

— Ну, не знаю. Мне кажется, мы о многом должны поговорить. Я войду?

Я вздохнула и, подумав, ответила:

— Входи.

Он прошел за мной по коридору в гостиную. Там, разумеется, нас поджидала Джинни.

— О Брет! — заворковала она, покосившись на меня. — Как я рада тебя видеть!

— Я тоже, Джинни.

Они по-европейски расцеловали друг друга в щеки, от чего я едва не расхохоталась. То, что в Париже казалось таким естественным, в их исполнении выглядело претенциозно и неуклюже. А они об этом даже не догадывались.

— Ну, оставлю вас наедине, — пискнула Джинни через минуту, — Вам наверняка есть о чем поболтать! — Она бросила на меня еще один заговорщицкий взгляд и добавила: — А я и забыла, какая вы красивая пара!

С этими словами она радостно хлопнула в ладоши и вылетела из комнаты, сюсюкая: «Одиссей! Одиссей! Мамочка уже идет!» Я закатила глаза. Ох, скорее бы отсюда съехать! Я села на диван и без особого воодушевления указала Брету на кресло, но он сел рядом и печально заглянул мне в глаза.

— Я так рад, что ты дома, малыш.

У меня внутри все перевернулось, и я отсела подальше. Брета это задело.

— Эмма, ты же знаешь, я всегда тебя любил.

— Неужели? — мило спросила я. — Даже когда трахал Аманду?

Брет распахнул глаза и закашлялся.

— Пойми, я просто пытался тебя забыть. Это ничего не значило.

— Ах да, конечно. Как глупо обижаться на то, что ты трахнул мою лучшую подругу!

Брет начал сердиться. Видимо, он не готовился к такому разговору. Наверняка сестра намекнула ему, что я по-прежнему не могу без него жить (несомненно, так она и думала). А Брет по глупости решил, будто может меня бросить, переспать с моей лучшей подругой и вернуться в мои всепрощающие объятия.

— Как я понял, в Париже у тебя не сложилось, — через минуту сказал Брет с легким самодовольством. — Ты была там несчастна.

— Вообще-то я еще никогда не была так счастлива.

Брет изумился.

— А со мной?

— Говорю же, я никогда не была так счастлива, как в Париже.

Брета глубоко потрясли мои слова, как будто мысль о том, что на нем свет клином не сошелся, прежде не приходила ему в голову. Он долго смотрел на меня, затем откашлялся и сказал:

— Послушай, мы оба совершали ошибки. Может, пора о них забыть?

Не успела я ответить, как в комнату вошла Джинни с Одиссеем на руках. Он размахивал пластмассовым грузовиком, рычал и бил им маму по голове. Она этого будто не замечала.

— О, как мило, голубки уселись рядышком! — проворковала сестра и несколько раз подкинула Одиссея в воздух. — Посмотри на тетечку Эмму и дядечку Брета! — засюсюкала она. — Разве они не прелесть?

Одиссей посмотрел на нас без особого интереса и снова стал бить ее грузовиком по голове.

— Трах, трах, трах! — восторженно завопил он, вспомнив урок, который я преподала ему за завтраком.

Джинни покраснела.

— Одиссей! В нашей семье никто не говорит «трах»! Она бросила на меня злобный взгляд, и я пожала плечами.

— Трах, трах, трах! — настаивал Одиссей.

Брет явно смутился — очень странно, учитывая, как охотно он занимался этим делом с Амандой. Джинни прикрыла Одиссею рот.

— Ты уж его извини, — сказала она Брету. — Он сам не свой с тех пор, как приехала Эмма.

— Ничего страшного, — выдавил Брет.

— А ты ее уже попросил? — как бы невзначай осведомилась Джинни.

— О чем? — не поняла я.

Брет кивнул Джинни и повернулся ко мне.

— Я хотел попросить тебя вернуться, Эмма. Давай снова жить вместе. — Он покосился на мою сестру, и та весело закивала. Сговорились они, что ли? — Мы ведь созданы друг для друга.

— Раньше я тоже так думала, — ответила я через несколько секунд. — Но это было давно.

— Прошу тебя, Эмма…

Брет сполз с дивана и неуклюже встал на одно колено в знак примирения протянув мне розы. Я еще раз подумала, с каким удовольствием огрела бы его этим букетом по голове. Но бедный Одиссей и так пострадал от моей несдержанности, и я решила, что нехорошо бить мужчину цветами на глазах у ребенка.

— Просишь о чем? — устало спросила я.

— Подумай хорошенько и возвращайся. Я поджала губы.

Брет неловко поерзал на месте и опустил цветы.

— Хотя бы поужинай со мной завтра! — взмолился он. — Позволь мне все объяснить.

Я хотела отказаться, но Джинни, как всегда, ответила за меня.

— Конечно, поужинает! — уверенно заявила она. Я попыталась возразить — бесполезно. — Заедешь за ней в семь? Я прослежу, чтобы она была готова.

— Отлично! — Брет положил розы на стол и бросился к выходу, не успела я и слова вымолвить. — Пока, Одиссей! — весело попрощался он с моим племянником и чмокнул его в темечко.

Одиссей в ответ треснул его грузовиком.

— Мужа-хот! Мужа-хот! Мужа-хот! — кричал он, пока Брет удивленно потирал затылок. — Трах-трах-трах!

Верный своему слову, в семь часов Брет стоял на крыльце дома Джинни в темно-серых брюках, голубой рубашке и при сером галстуке. В руках он держал новенький букет алых роз.

— Прекрасно выглядишь, Эмма, — ласково соврал он. Я была непричесанная, в футболке, рваных джинсах и шлепках на босу ногу.

Я сухо улыбнулась. Надо признать, Брег выглядел отменно, но я бы никогда ему этого не сказала.

— Спасибо.

— В Торнтон-Парке на днях открыли новый ресторанчик, — заговорил он, нарушив неловкую тишину в машине. — Тебе понравится. Там даже лучше, чем в «Руте Крис».

Я рассердилась при упоминании шикарного ресторана, где три года назад прошло наше первое свидание, в уголках моих глаз появились слезы, но я быстро их сморгнула.

Через сорок пять минут мы сделали заказ: филе миньон средней прожарки для Брета и с кровью для меня, большое блюдо спаржи, картофеля с чесноком и шпината со сливками. Прежде чем уйти на кухню, официант откупорил бутылку «Пино нуар» и налил нам вина.

Брет поднял бокал.

— За нас, — сказал он, глядя мне прямо в глаза.