Я вижу, как Вы, встав с горшка,
У венценосного дружка
Пред этим побывав на ложе,
Глядитесь в зеркальце… И что же?
Следы любви, печать интриг…
«Скорей подайте мне парик!
Несите пудру и румяна,
Иначе буду нежеланна!»
Перечисление всех, кто с негодованием узнал себя в грязноватом зеркале Рочестера, заняло бы целую страницу: тут тебе и «мужлан Вилье», и «паршивый Полтни», и «быкомордый Карр», и «цветочек Хантингтон», и «грязнуля Нелли», и «мудила Фрэнк», и «грабитель Сеттл», и (издевательски) «наш набожно-невинный Карл Второй»; лица перетекают одно в другое и расползаются, сливаясь в общую анонимную массу (или маску) — мир XVII века:
Преобладающими человеческими типами на нашем острове являются доносчики, нищие и бунтовщики, равно как и гибриды вышеперечисленных как по два, так и по три сразу, благодаря чему обеспечивается необходимое разнообразие; суетливые глупцы и трусливые рабы рождаются у людей такой породы и, на свой лад, преуспевают; хотя как раз рабов нынче стало меньше, чем когда-либо прежде. Из числа пороков постепенно идет на убыль только лицемерие — мерзавцы перестают притворяться немерзавцами, а женщины не отрицают уже того, что все они шлюхи.
То же настроение доминирует и в поздних стихах Рочестера:
Будь я особым даром наделен,
Известным с незапамятных времен,
Свободно принимать любую стать
И жизнь в чужом обличье проживать,
Я стал бы обезьяной, мишкой, псом,
Стал тварью, обделенною умом,
Премного мнящим о себе самом!
Именно в эти последние месяцы жизни и было, вне всякого сомнения, написано одно из самых таинственных и прекрасных стихотворений Рочестера — «Ода Ничто»: «Ничто! Ты старше самой черной тени». В этой оде выплеснулась накопленная поэтом ненависть к миру.
Ничто, ты там, где в ложь глупцы рядятся,
Твои меньшие мерзостные братцы,
Когда своею мудростью гордятся.
Ум галла, честь голландца, датский раж,
Шотландская учтивость, наш кураж —
Твоя, Ничто, насмешливая блажь.
Твои, Ничто, и милость сюзерена,
И девка, предающая мгновенно;
Ты бездна, ты пучина, ты геенна.
Ненависть Рочестера достигла предела — и в тот же самый год пришел конец глубочайшей сексуальной привязанности поэта, предметом которой была Элизабет Барри.
VII
Элизабет Барри
Герцогский театр, Дорсет-Гарденс
[52]Влюбленный Рочестер выведен сэром Джорджем Этериджем в пьесе «Сэр Шарм Шаркун, или Модник», первое представление которой (в присутствии короля) состоялось в Герцогском театре 11 марта 1676 года. По общему мнению, в образе Дориманта был выведен Рочестер. «Я знаю, это дьявол, — но и в чёрте, копнув поглубже, ангела найдешь». О достоверности изображенного в «Моднике» свидетельствует немецкий комедиограф Лангбейн: «Эта пьеса написана мастерски и чрезвычайно правдиво; все признали ее превосходной комедией; что же касается образов, то они, как было принято в Англии периода Реставрации, перенесены на сцену прямо из жизни». Полная идентификация Рочестера с Доримантом произведена как критиком Джоном Деннисом в «Защите сэра Шарма Шаркуна» (1722), так и «Сент-Эвремоном».
Деннис, в частности, пишет:
Прекрасно помню, что на первом представлении публика узнала и горячо приняла выведенных в пьесе персонажей — дам и господ, людей света и простых горожан; особенный же восторг вызвал Доримант. Зрители пришли к единодушному мнению о том, что этому образу придан целый ряд черт Уилмота, графа Рочестера, — острый ум, живость поведения, любовный темперамент и приемы, которыми он очаровывает прекрасный пол; далее, его завиральность, его непостоянство и совершенно особая манера распекать собственных слуг, на которую еще при жизни самого Рочестера обратил внимание покойный епископ Солсбери; наконец, его привычка то и дело цитировать стихи Уоллера, которого этот аристократ чтил исключительно высоко.
А вот свидетельство «Сент-Эвремона»:
[Рочестер] был в любовных делах весьма непостоянен и не раздумывая нарушал очередную клятву в верности. Сэр Джордж Этеридж образом Дориманта из «Шаркуна» польстил ему: портрет его светлости получился комплиментарным, все сучки и задоринки устранены, и блеск полированного дерева доведен до совершенства.
Многие диалоги и фрагменты диалогов из этой пьесы хорошо характеризуют не только искусство обольщения, присущее Рочестеру, но и манеру, в которой его поведение стилизует и в какой-то мере нейтрализует дружески настроенный Этеридж. Весьма показательна такая реплика Дориманта: «Мне нравится, едва добившись успеха у новой дамы сердца, незамедлительно разругаться с прежней». А вот как обсуждают его успехи на амурном поприще друзья Дориманта:
Таунли:
Послушай-ка, а где твой друг Доримант?
Мидли:
Утрясает дела, он ведь человек вечно занятой, подружек у него больше, чем у самого лучшего во всей Англии стряпчего — судебных тяжб.
Эмилия:
Заходила мисс Люблюс, она последние два дня такая злая и такая измученная.
Таунли:
Злится она от любви, а мучается от ревности — или наоборот?
Мидли:
Наш Доримант умеет умучить женщину так, что мало ей не покажется.
Именной пропуск на спектакль Герцогского театра, Дорсет-Гарден
[53]Интрижки с дамами двора были яркой солнечной стороной, но имелась и оборотная темная, которая в результате привела Рочестера в лечебные ванны мисс Фокар. Гренджер утверждает, что он «постоянно распутничал, причем нередко — с женщинами заведомо падшими, включая самых грязных лондонских проституток». Одного утверждения, особенно из этих уст, было бы недостаточно. Но есть и свидетельство добросовестного изучателя старины Хирна: «[Рочестер], наряду с другими девицами легкого поведения, пользовался услугами некоей Нелли Браун из Вудстока, которая — в отмытом виде весьма хорошенькая — была, однако, сквернавкой, грязнулей и редкостной дурой, на которую мог польститься разве что безумец». Загадочный пассаж из письма Джона Маддимена Рочестеру (сентябрь 1671 года) вроде бы касается еще одной интрижки того же сорта:
Судьба взялась завершить за Вас дело возмездия этой Фостер, оказавшейся самой последней дрянью и вполне заслужившей тот урок, который Вы ей недавно преподали; не барышня с севера, а простая девка, полный курс наук прошедшая под кустом. Ее дядьку — дубину, размахивавшую дубиной в Кенсингтоне, — нынче поколотил мистер Батлер, джентльмен плаща и копыта, и подобное рыцарство отшибло бедной девице последние мозги.
