Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Русские часто повторяют, — продолжал Аденауэр, — что нельзя повернуть историю вспять. Но в случае с государствами-сателлитами, включая и часть Германии, они как раз обратили ее назад. Внимательно изучив историю панславизма и российского национализма, можно увидеть, что стремление к экспансии, к подчинению других существовало у этой страны сотни лет назад.

Посулы Советского Союза слаборазвитым странам являются в их значительной части блефом. Попытавшись выполнить их, советские руководители серьезно обострят экономическое положение в собственной стране. Они не смогут долго держать в узде народ при столь низком жизненном уровне. Когда я был в Москве, то видел на улицах унылых людей. Мы можем смеяться или плакать. Люди там не плачут и не смеются — они омертвели. Я убедился, что коммунистический режим смертелен для людей.

Неру слушал и не соглашался. У него сложилось иное представление о развитии Советского Союза, его руководителях и жизни простых людей. Беседа велась в рамках протокольной вежливости. Расставаясь, оба ощущали, что не убедили друг друга. Аденауэр потом говорил, что индийский лидер оставил у него неприятное чувство из-за повышенного честолюбия: ему надо заниматься проблемами Индии, а он хочет всегда быть в центре мировых событий.

Средства массовой информации повсюду в мире часто писали и рассказывали о Хрущеве. После XX съезда многие симпатизировали ему, обращали внимание на неординарность, решительность, бьющую ключом энергию и неиссякаемое новаторство, связывали с его именем надежды на существенные перемены в международных отношениях. У Аденауэра их не было. После московских переговоров у него укрепилось далеко неблагоприятное мнение о советском партийном лидере.

Канцлер соглашался, что влияние Хрущева усилилось и продолжает расти. Хрущев — личность сильной витальности. Он намного эмоциональнее Булганина. Если Булганин обладает холодной жесткостью, то Хрущев — раскаленной, вулканической жесткостью. Диктаторски управляемый Советский Союз, испытывающий большие внутренние трудности, во главе с таким деятелем, как Хрущев, таит значительно большую опасность, чем это было бы при более хладнокровном руководителе, способном спокойно, без излишних эмоций осмысливать положение вещей и принимать решения, тщательно взвесив их.

В печати появился диалог Аденауэра с известным американским журналистом Джозефом Олсопом, в центре которого оказалась личность Хрущева.

Аденауэр: «Русские деятели имеют совершенно иной менталитет, чем мы. Они считают себя такими выдающимися и такого масштаба личностями, что убеждены — тому, что они говорят, поверят все. У вас не складывается впечатление, что, например Хрущев, который, по моему убеждению, является средним деятелем, ведет себя так, как будто он стоит сразу за Богом?»

Олсоп: «Я не считаю его средним деятелем».

Аденауэр: «Он — средний агитатор. По моим личным впечатлениям, Маленков значительно умнее».

Олсоп: «Я бы сказал, Хрущев — деятель средней интеллигентности, но огромной энергии. Он обладает необычайной решимостью».

Аденауэр: «Согласен, но слишком быстрой решимостью».

Олсоп: «Он — игрок».

Аденауэр: «Он недостаточно продумывает ходы, сегодня играет так, завтра — иначе».

В кругу близких сотрудников Аденауэр предостерегал от иллюзий в отношении налаживания международных контактов с Хрущевым:

— Он плохо осведомлен о положении дел на Западе, ибо получает неверную информацию от своих послов. Ни один диктатор не терпит сообщений, не укладывающихся в его линию. А Хрущев считает, что капиталистические страны неукоснительно идут к гибели. С диктаторами невозможно добиться надежных договоренностей. Они откажутся от любых обязательств, как только таковые будут мешать осуществлению их целей. Компромисс для них возможен лишь с точки зрения собственной полезности, интересы других им безразличны. Хрущев — жесткий лихач. С ним не придут серьезные и глубокие перемены к международной жизни.

Сравните Хрущева с президентом Эйзенхауэром. Американец — приличный человек, прямолинейный и простой солдат. Хрущев — обманщик, разбойник, у которого нет никаких моральных устоев. Если Эйзенхауэр примет Хрущева за порядочного парня, он совершит ошибку, за которую придется дорого заплатить. С Хрущевым можно иметь дело только не отходя от кассы. У него нельзя брать никакие векселя. Он говорит много и часто необдуманно. По одному и тому же делу может сказать сегодня одно, а завтра — другое. Его нельзя оценивать мерками западного государственного деятеля, тщательно обдумывающего каждое слово.

Несколько раз Аденауэр высказывал мысль, что было бы лучше, приди к власти в Москве Г. М. Маленков. Канцлер считал его трезвомыслящим, сдержанным политиком и компетентным экономистом. Именно с Маленковым можно было бы надеяться на серьезные и благоразумные перемены в Советском Союзе и его внешней политике.

В конце 50-х годов посол Федеративной Республики в Москве Кролль установил хорошие личные отношения с Хрущевым. Посол отзывался о нем как об интеллигентном и хорошо информированном человеке, проявлявшем себя просто и естественно при общении. Аденауэра раздражали подобные оценки. Кроллю неоднократно указывалось на необходимость быть осторожным и не выходить за рамки общей политической линии Бонна. Посол несколько раз ставил вопрос о поездке Хрущева в Бонн. Советского лидера охотно принимали во многих странах. Аденауэр решительно отказывался от встречи с Хрущевым. Кроллю дали указание не обсуждать данный вопрос в Москве.

В июне 1956 года произошли серьезные волнения в Польше. А осенью советские танки вошли в Будапешт. Аденауэр убедился, что его оценки советского режима и действий московских руководителей подтверждаются. На XX съезде КПСС Хрущев говорил, что установление общественного строя — внутреннее дело народов. А через несколько месяцев кроваво расправился в Венгрии с теми, кто пытался пойти собственным путем. Хрущев и его сотоварищи не могли подняться до понимания стремления народов освободиться от роли сателлитов и самим решать собственную судьбу. Мощь и насилие — главные методы Москвы. Но ими нельзя создать стабильного положения и длительное время держать народы в русле, угодном и удобном для кого-то вовне.

Выступая в это время в печати, Аденауэр обращал особое внимание на то, что Хрущев постоянно говорит о противоречиях между двумя общественными системами, ничуть не сомневаясь, что коммунистическая система лучше и прогрессивнее капиталистической, ибо в последней неизбежны классовые столкновения и революционные вспышки. Жизнь и конкретно польские и венгерские события, однако, свидетельствовали об обратном. Серьезные противоречия накапливались в социалистическом лагере. Государства, входившие в него, не могли нормально развиваться и удовлетворять естественную потребность людей в демократии и свободе. Народы социалистических стран обращали свои взоры на Запад; оценивая социально-экономические успехи мира капитализма, они все отрицательнее относились к собственному строю и его официальной идеологии. Государства-сателлиты становились тяжелым грузом для Советского Союза, очагом постоянной опасности. Брожение в них неизбежно оказывало воздействие и на внутреннее положение Советского Союза, на советский народ, заставляло его критически относиться к тем социальным условиям, в которых он жил, к той идеологии, которую обязан был исповедовать.

Мало кто в мире задумывался тогда о возможности системных изменений в социалистическом лагере. Уж очень внушительно выглядели военная мощь Советского Союза и те идеологические путы, которыми он оплел своих союзников. Мудрый «старик с Рейна» видел дальше многих. Он глубоко оценивал порочность коммунистической системы и те противоречия, которые накапливались в ней. Ратовал за укрепление единства Запада, наращивание его силы. Требовал постоянно противоборствовать с коммунизмом, не допуская укрепления его международных позиций.

Советские же лидеры продолжали вести мирное наступление. Хрущев и Булганин побывали в Англии. Французский премьер Ги Молле посетил Москву. Хрущев постоянно говорил о разрядке напряженности, разоружении, европейской безопасности. Германские дела оставались обычно за скобками и, если упоминались, то в виде формулы: они — дело самих немцев. Ги Молле рассказывал Аденауэру, что Хрущев в беседе с ним откровенно заявил: 18 миллионов немцев из ГДР у него в руках лучше, чем воссоединенная Германия, пусть даже и нейтральная.

58
{"b":"141786","o":1}