Стоунлей не знал, чего ждать, но в глубине души надеялся получить от Шарлотты извинение за свое внезапное бегство из его дома. Ее исчезновение заставило гостей полночи гадать, что же такого он сделал, чем напугал ее.

Ужин и последовавший за ним бал оказались самыми мучительными в его жизни. Как хозяину, ему полагалось быть любезным с дамами. А они, как ему говорили, уже давно ждали этого вечера.

«Получил по заслугам». Эти слова эхом отдавались у него в ушах, и он уже готов был снести голову следующему, кто заговорил бы с ним об этом.

Эмили вернула Стоунлею веру в хорошие качества его натуры, заметив, что он мог бы исправить свою ошибку, женившись на Шарлотте. И сделать все для ее счастья, тем более что девушка, по ее настойчивым уверениям, глубоко любит его. Так что огромное смирение и правильное поведение снова завоюют ее сердце.

Стоунлей не был столь оптимистичен, особенно прочитав ее деловое послание. Шарлотта писала об отчаянной необходимости поговорить с ним наедине — это слово она подчеркнула трижды — и выражала желание сделать это ночью, в карете своего отца. Она поедет к своей тетке, которая живет недалеко от Льюиса, и он сопроводит ее туда.

Далее она писала, что убеждена, ее отец попал под влияние очень «дурного человека» и ей необходим совет лорда, чтобы справиться с весьма серьезным положением. Она умоляла никому не говорить о делах ее отца, пока она сама не изложит ему все обстоятельства.

Стоунлей покинул кровать, надел парчовый халат пурпурного цвета, сел за маленький письменный стол и принялся за ответ. Через несколько минут были готовы два письма: одно — к Шарлотте, другое — к Гарри.

Шарлотта читала письмо с бьющимся сердцем.

«Моя дорогая Шарлотта. Вы не представляете, как я благодарен судьбе, что в трудный час вы обратились ко мне за помощью. Знаю о причинах, побудивших вас столь неожиданно покинуть мой дом вчера вечером и понимаю все. Я очень виноват, но не до конца сожалею о своих действиях, хотя бы потому, что иначе не стал бы свидетелем того, как вы защищали превосходную миссис Бернелл от моего явного неведения в отношении ее качеств. Не злоупотреблю ли я вашими временем, если сообщу, что миссис Бернелл не позволит мне забыть ни единого слова из вашей речи в ее защиту? Она записала ее в свой дневник и вручила мне копию, чтобы я мог постоянно совершенствоваться.

Я долго ждал, чтобы в мою обделенную любовью жизнь вошла женщина, обладающая вашим благородством духа. Лелею надежду, что найду отклик в вашем сердце и вы простите мою недоверчивость и глупость, из-за которой я решился осуществить свой план, столь же нелепый, сколь и жестокий.

Что касается вашей просьбы, то я всегда готов оказать вам помощь, когда бы она ни понадобилась, и буду ждать вас на указанном вами перекрестке в условленный час. До встречи. Да хранит вас Бог. Мое сердце — в ваших руках. Стоунлей».

— Болтовня! — воскликнул отец Шарлотты, вырвав письмо у нее из рук и быстро пробежав его глазами. — Думай я, что этот человек искренен, то посчитал бы, что он надеется на твою любовь. У него нет стыда!

И он швырнул письмо в холодный камин, откуда, едва отец вышел из комнаты, Шарлотта быстро извлекла его.

Она перечла письмо, и у нее заныло сердце. Негодуя на Стоунлея за его обращение с ней, Шарлотта ни разу не подумала, что он может чувствовать себя виноватым и раскаивается. Пусть отец считает письмо лорда болтовней, но она в этом совсем не уверена.

«Мое сердце — в ваших руках».

О Господи, почему все так запуталось!

В карете Шарлотту охватил озноб. Она еле сдерживала дрожь. Свет каретного фонарика играл на спинах лошадей, фыркавших и переступавших с ноги на ногу в прохладе ночного воздуха. Им не терпелось тронуться с места.

Но не больше, чем ей.

До назначенного часа оставалось еще десять минут, и каждая секунда казалась вечностью. Наконец, выглянув в боковое окно на дорогу позади кареты, Шарлотта увидела сквозь живую изгородь кустарников, шедшую по сторонам извилистой дороги, мерцающий огонек. Постепенно он становился все яснее. Но из-за темной ночи — плотные облака закрыли луну и звезды — дорога оставалась почти невидимой, и приближавшийся прыгавший огонь то светился совсем рядом, то мерцал далеко.

Теперь Шарлотта жалела, что решилась на этот отчаянный план. Похитить Стоунлея. Она что, лишилась рассудка? Но был ли у нее выбор? Что будет с Генри, если отцу не удастся добыть грамоту? Сэру Джону необходимо, чтобы день, самое большее два, лорд не мешал ему.

Догадается ли Стоунлей, что его предали? Шарлотта отвернулась от мелькавшего огонька. Сейчас она уже уловила шум подъезжавшего экипажа Стоунлея. Все громче слышался стук копыт.

Шарлотта зажмурилась. Окрик кучера, замедленный бег лошадей. Они медленно прошли мимо окна ее кареты. Стоунлей подъехал вовремя.

Шарлотта накинула на голову капюшон своего вишневого бархатного плаща, почти полностью закрыв лицо. Она справится, только если не будет смотреть ему в глаза.

Было слышно, как Стоунлей вышел из экипажа и приказал кучеру вернуться в Эшест-холл. Шарлотта уже забыла, какое чарующее действие оказывал на нее низкий теплый голос лорда. Сердце у нее затрепетало, как крылья мошки, налетевшей на лампу. Еще несколько секунд — и он будет рядом.

Дверца открылась, и, заполняя небольшое пространство кареты, раздался его ласковый, звучный голос, преисполненный нежности и доверия к ней.

— Шарлотта, моя дорогая, — произнес Стоунлей. — Расскажите мне все. Я так благодарен, что вы попросили моей помощи. Знайте, что для вас я сделаю все.

Девушка задержала дыхание. Она тщательно готовилась к этой встрече, но и представить не могла, насколько глубоко тронет ее голос лорда, его присутствие, сами слова, с которыми он обратился к ней. Ее гнев был так велик, сердечная боль столь невыносима, что Шарлотта посчитала себя неуязвимой для его обаяния. Он слишком низко пал в ее глазах — и говорить больше не о чем.

Но он обратился к ней страстно и с любовью.

— О Боже, — прошептала Шарлотта, опуская глаза, чтобы не встретиться со Стоунлеем взглядом.

«Моя дорогая».

— Умоляю… — начала она дрожащим голосом, приступая к похищению. — Умоляю, прикажите кучеру трогаться.

Стоунлей повиновался. Захлопнув дверцу, он спросил:

— Как далеко до дома вашей тетушки?

— До дома моей тетушки? — переспросила Шарлотта, не сразу поняв, о чем он говорит. Вздрогнув, вспомнила, что это часть плана. Как она могла позабыть? Надо быть осторожней. — А, да, до дома моей тети. По-моему, почти пять миль.

Шарлотта нервно глянула на Стоунлея, уловив синий блеск его глаз, отразивших свет каретных фонарей, и быстро отвела глаза. В карете было очень темно, и девушка не могла прочесть по его лицу, что он чувствует, о чем думает.

Лорд нашел ладонь Шарлотты среди складок ее плаща, но она отодвинулась от него.

— Пожалуйста, не надо, — прошептала Шарлотта. Карета тронулась с места, лошади ускорили шаг, натягивая упряжь. — Надеюсь, я не подала вам ложной надежды, обратившись за помощью. Я не ищу вашей привязанности.

Мне больше не к кому обратиться, иначе я никогда не написала бы вам. Будьте уверены.

— Понятно, — отозвался лорд. Сколько они уже проехали — десятую часть мили? Возможно. Осталось четыре и девять десятых. Как выдержать пребывание с ним в одной карете?

Молчание затягивалось. Живые изгороди, каменные ограды, на мгновение выхваченные из тьмы светом каретных фонариков, представали гротескными фигурами и исчезали по мере бега лошадей.

— Вы очень сердиты.

Шарлотта с трудом проглотила комок в горле.

— Да, — ответила она, сожалея, что не может сказать, что думает на самом деле.

— Вы имеете на это полное право, Шарлотта, — сказал Стоунлей. — Теперь я это осознаю. И, возможно, вам будет легче поверить мне, если я признаюсь, что вчерашний вечер оказался для меня самым тяжелым за всю мою жизнь. И не только потому, что я был лишен вашего общества.