Я сглотнула комок в горле. Он был такой милый. Притягательный. Слова его звучали так убедительно, так разумно… Я готова была поверить, что все это пустяки, ничего страшного не произойдет, если я позволю случиться тому, о чем он просит. Смотрела ему в глаза, саму себя убеждая в его правоте, вспоминая слова Картера и других своих друзей. Выбор - за Сетом, мне не о чем беспокоиться…

Но на самом деле было о чем.

- Нет, - сказала я. - Не могу. Пожалуйста, Сет… не надо этого делать. Не смотри на меня так. Я тоже тебя люблю… очень, очень люблю. Но это невозможно. Поверь, тебе просто нужен секс. Найди кого-нибудь. Кого угодно. Все равно. Я не расстроюсь. Главное - чтобы ты пришел в себя.

- Расстроишься, - ответил он с жутким спокойствием. - Что бы ты ни говорила… расстроишься.

- Нет, если это тебя защитит.

- Меня защищать не надо.

- Надо, будь оно проклято! - закричала я.

Подалась к нему, стукнула кулаками по груди, не в силах больше сдерживать чувства.

- Ты не понимаешь? Я должна тебя защищать. Если с тобой случится что-то… случится по моей вине - это меня убьет. Это. Меня. Убьет. Я не переживу. Не переживу, если с тобой что-нибудь случится. Это меня убьет!

Я умолкла. Мы встретились глазами.

Сет ничего не ответил. Он просто смотрел на меня. И я поняла, о чем он думает. Поскольку сама думала о том же. Только что я подтвердила сказанное Хью. Признала справедливым беспокойство Сета. Страдать предстояло не ему. Мне.

Он осторожно взял меня за руки, отвел их от своей груди. Попятился, поднял вещи с пола, начал одеваться. Я, оцепенев, осталась на месте.

- Сет, - выдавила я. - Я не то хотела сказать.

- Все в порядке, Фетида. - Не глядя на меня, он застегнул брюки. - Я понимаю. Прости. Прости мою настойчивость.

- Нет-нет, я…

- Все в порядке, - повторил он.

Голосом безучастным. Ровным. Неестественно спокойным.

- Правда. Просто… мне нужно уйти. Думаю, так будет лучше для нас обоих. Видит Бог, у тебя хватает забот и без меня.

К глазам моим подступили слезы.

- Я не хотела…

- Знаю, - сказал он.

Одернул на себе тенниску, взглянул на меня наконец.

- Но мне и вправду… надо уйти. Поговорим как-нибудь… позже.

Он поднял руку, словно собираясь коснуться моей щеки, но тут же опустил ее. Вздохнул, попрощался и ушел.

Я какое- то время еще стояла, не в силах пошевелиться. Сердце будто облили кислотой, так оно ныло и горело. Потом оцепенение отпустило. Колени подогнулись, я осела на пол. По-прежнему нагая, не чувствуя холода, подтянула колени, уткнулась в них лицом. Что я наделала?… Часть меня требовала бежать за ним, умолять вернуться, сказать, что мы займемся любовью и все будет, как он захочет. Другая -гордость и благоразумие - удерживала на месте.

Та самая часть, что не позволила мне пойти за Эндрю в тот день, когда мы поссорились из-за черной чумы. Я отпустила его и старательно избегала встречи после этого. Когда чума добралась-таки до городка, епископ мой уехал одним из первых. А с ним - и я, и все остальные домочадцы. Спрятаться от болезни на самом деле было негде - точно как в «Маске красной смерти». И все же некоторые места были безопасней других. Епископ, выбирая лучшие, выжил.

Прошло несколько месяцев, я окончательно устала от Джеффри и решила, что пора двигаться дальше. Получила разрешение от архидемона переехать во Флоренцию, выбралась тайком однажды ночью из дому и отправилась в долгое путешествие. Городок, в котором мы жили прежде, лежал по дороге. Я оказалась там через неделю.

Зачумленную местность современные люди представляют себе не совсем верно. Груды мертвых тел на улицах… Так было далеко не всегда. Европа пережила в конечном итоге черную чуму, цивилизация не погибла. Земля возделывалась, строились дома, рождались дети.

Городок казался просто тише и унылее, чем в былые времена. Заглянув в церковь, Эндрю я там не увидела, и старик, копавшийся в церковном саду, сказал, что он отправился в квартал бедняков, навестить кого-то из прихожан. Там я его и нашла, в доме пивовара. Маленьком, тесном и грязном. Где ютилось большое семейство - сам пивовар с женой и восемью детьми и двое его братьев. Больны были все, кроме жены, которой Эндрю и помогал за ними ухаживать.

- Сесили? - спросил он изумленно, стоя на коленях у кровати мальчика-подростка.

Сердце мое затрепетало от радости и облегчения. Жив. Остался, боролся с болезнью и победил.

Я опустилась на колени рядом с ним. Жена пивовара, поившая маленькую дочку, смущенно на меня покосилась. Пусть не в шелках и бархате, к их сословию я все же не принадлежала, и как обходиться со мной, ей было непонятно.

- Вы живы, - сказала я. - Я так беспокоилась. Боялась, что не увижу вас больше.

Он одарил меня прежней мягкой улыбкой, и я увидела, что морщинок вокруг глаз у него прибавилось. Ответил:

- Богу пока не угодно было нас разлучить.

Я посмотрела на мальчика. Думала, Эндрю кормит его, но тут поняла, что он вершит последнее таинство. Рубахи на ребенке не было, на шее и под мышками виднелись предательские бубоны, которые и дали чуме имя. Обычно она уносила людей за неделю, но мальчик был так изможден, словно умирал годы. Глаза блестели от жара, и нашего присутствия он, похоже, уже не сознавал.

Горечь подступила к горлу, я отвела взгляд. Встала, сказала Эндрю:

- Заканчивайте… я подожду вас снаружи.

И вышла из дома - туда, где царили свет и тепло, а не смерть.

Через некоторое время Эндрю вышел тоже. Спрашивать у него, умер ли мальчик, я не стала. Задала другой вопрос:

- Сколько человек выжило? Из тех, ради кого вы остались и рисковали жизнью… сколько?

Он пожал плечами.

- Три четверти. В семьях, где были совсем маленькие дети и дряхлые старики, - половина.

- Половина, - ровным голосом повторила я. - Не так уж и хорошо.

- Если хоть один выжил благодаря мне, это очень хорошо.

Я заглянула в его безмятежное, исполненное уверенности лицо, вздохнула.

- Спорить с вами бесполезно.

Он улыбнулся. Я вздохнула еще раз.

- Могу ли я помочь?

Улыбка пропала.

- Не шути с этим, Сесили.

- Я и не шучу. Скажите, что нужно делать.

Так я и стала вдруг сиделкой в маленьком провинциальном английском городке. Честно говоря, никаких особых способов борьбы с чумой в те времена не имелось. Содержать больных в чистоте, кормить и поить их - вот и вся помощь. Остальное было в руках иммунной системы и - если верить Эндрю - Бога. Когда мои подопечные переступали черту, из-за которой не возвращаются, я, не в силах смотреть, как они уходят, предоставляла их Эндрю и его молитвам. И все же случалось иногда, что они возвращались - те, кого я оставила. Поневоле поверишь во вмешательство свыше. Я и верила… пока не заболел Эндрю.

Началась болезнь исподволь - с жара, с болей, но оба мы прекрасно знали, что это означает. Тем не менее он работал, пока хватало сил. Когда же слег, я забросила всех остальных пациентов и занималась только им.

- Нужно и другим помогать, - сказал он мне как-то. - Не беспокойся обо мне.

Лицо его исхудало, покрылось пятнами, лимфатические узлы набухли, но в моих глазах он все равно был прекрасен.

- Кто же еще о вас побеспокоится? Больше некому.

То была правда. Эндрю многим помог, но к нему никто не пришел. Хотя переболевшим заразиться заново не грозило.

- Это неважно, - ответил он слабым голосом. - Я рад, что они живы.

- Вы тоже будете жить, - сказала я упрямо, хотя по всем признакам следовало уже ждать обратного, - должны, чтобы делать эти ваши окаянные добрые дела.

Он улыбнулся через силу.

- Надеюсь… но чувствую, что время мое в этом мире близится к концу. А вот ты, Сесили…

Он взглянул на меня, и я поразилась любви, которую увидела в его глазах. Я знала, конечно, что его ко мне влекло, но такого… никак не ожидала.

- Ты не заболеешь. Будешь жить - сильная, здоровая, прекрасная. Я знаю это. Бог тебя любит.