Характерно, что ни в одном случае изъятия пневматических пистолетов следователи и суды не оценивали: относятся они к пневматическому оружию, разрешенному к свободному обороту или запрещенному. Это могло достигаться приобщением к делу паспорта изъятого оружия, либо осмотром пистолета и вынесением соответствующего постановления. Не ставился вопрос о мощности и калибре пневматического оружия и при направлении его на экспертизу. Скорей всего это объясняется не тем, что все пневматическое оружие по изученным делам относилось к разрешенному, а тем, что следователи и судьи не рассматривали возможность относимости вещественного доказательства к запрещенной для свободного обращения разновидности.

Не дифференцируя пневматическое оружие на разрешенное и запрещенное, следователи по сложившемуся стереотипу отграничивают его от огнестрельного, хотя в этом нет необходимости. Так, при расследовании дела о разбое, совершенном с использованием газобаллонного пневматического пистолета «А-101», следователь получил заключение эксперта о том, что пистолет не относится к огнестрельному оружию и отказал в возбуждении уголовного дела по ст. 222 УК РФ.

Незнание Федерального закона «Об оружии» и основных положений разрешительной системы, содержащихся в нормативных актах МВД РФ, приводит к тому, что следователи и суды нередко ставят перед экспертом вопросы: «требуется ли специальное разрешение на ношение изъятого у обвиняемого холодного оружия?», «Наступает ли уголовная ответственность за ношение данного ножа?» – то есть пытаются переложить на специалистов-криминалистов решение правового вопроса.

В одном случае судья, вместо того, чтобы в соответствии с законом «Об оружии» решить судьбу вещественного доказательства, написал в приговоре: «Вещественное доказательство – газовый револьвер иностранного производства хранящийся в Северо-Кавказской транспортной прокуратуре, оставить там до вступления приговора в законную силу, после чего поручить прокуратуре поступить с газовым револьвером в соответствии с приказами МВД РФ». Здесь имеет место не только незнание конкретных правовых норм, но и иерархии законов и подзаконных нормативных актов, а так же компетенции органов, их исполняющих.

Второй причиной выступает желание следователя получить «лишнее» доказательство в виде заключения либо «подстраховаться» авторитетом экспертного учреждения.

По одному из изученных дел на разрешение эксперта поставлен вопрос: «Имеются ли в патроне следы осечки?», хотя на капсюле не вооруженным глазом видна вмятина от бойка. Встречаются случаи направления на экспертизу предметов, заведомо не являющихся холодным оружием, например, складного двухпредметного ножа хозяйственно-бытового назначения, либо экспертиза не назначается и следователь ограничивается письменным сообщением экспертного учреждения в ответ на соответствующий запрос, что осмотренное вещественное доказательство не является холодным оружием.

Такое сообщение не является процессуальным документом и не имеет доказательственной силы, следовательно, обращение за по мощью к специалистам не дало результата, ожидаемого обычно в подобных случаях.

Назначение экспертиз без действительной необходимости влечет затягивание сроков расследования, повышает загруженность экспертных учреждений, а в результате не приносит эффекта, свойственного экспертным исследованиям, а выработавшиеся в судебно-следственной практике стереотипы зачастую мешают использовать действительные возможности экспертизы.

Так, на экспертизу были направлены похищенные из музея пистолеты «ТТ» и «Маузер», которые перед экспонированием приведены в состояние, исключающее производство выстрелов: стволы засверлены, отсутствуют важные детали, все движущиеся части приварены друг к другу. Вопрос «могло ли оружие быть исправленным в домашних условиях?» сделал бы производство экспертизы оправданным, но вместо него ставился другой, обычный для дел подобного рода, ответ на который самоочевиден: «пригодно ли оружие к стрельбе?» Отрицательный ответ эксперта не дал никакой новой информации следователю. Налицо подмена заключением эксперта следственных документов: протокола осмотра вещественного доказательства и дающего оценку зафиксированным в нем обстоятельствам постановления следователя (например, постановления о прекращении уголовного дела в части предъявленного обвинения).

Еще больше сложностей возникает, когда вещественным доказательством по делу является самодельное оружие. Значение экспертной оценки возрастает, в известной мере она начинает превалировать над правовой, ибо вывод эксперта определяет суждение следователя (суда) о качественной характеристике вещественного доказательства, что порождает соответствующие юридические последствия. В связи с этим в литературе появилось высказывание о том, что роль экспертного заключения по делам рассматриваемой категории расширяется до установления в действиях лица состава преступления и правильной квалификации содеянного

Несостоятельность подобной позиции очевидна и не требует комментирования, тем более, что большинство криминалистов обоснованно придерживаются противоположного мнения: эксперт обязан основывать заключение лишь на своих специальных познаниях, не вторгаясь в сферу деятельности следствия и суда. Но сама возможность ее появления заслуживает внимания, так как объективно порождена существующей практикой использования судебно-следственными органами заключений экспертов по делам о нарушении правового режима оружия.

Нередко заключение экспертизы механически кладется в осно- ву обвинительного заключения и приговора без какой-либо правовой оценки обстоятельств происшедшего.

Переоценка значения заключения экспертизы обусловлена чувством беспомощности следователя (дознавателя) при столкновении с самодельными орудиями для причинения телесных повреждений.

В случаях, когда лицо, у которого обнаружено такое орудие, не совершило иных преступлений и речь может идти только об ответственности по статье 222 УК РФ, следователь лишен возможности возбудить уголовное дело и допросить задержанного до тех пор, пока не получит заключение эксперта о том, что изъятый предмет является оружием. Но назначить экспертизу он не может до тех пор, пока не возбуждено уголовное дело, таким образом, образуется замкнутый круг. Выход из положения находят, представляя изъятый предмет на обозрение сотруднику экспертного учреждения, который выдает предварительную справку: является он оружием или нет.

Процессуального значения такая справка не имеет, но следователь возбуждает уголовное дело, так как она является залогом выводов последующей экспертизы. И действительно, заключение никогда не расходится с предварительной справкой.

Встает вопрос: как удается сотруднику экспертного учреждения правильно определить принадлежность предмета к оружию во время краткого предварительного осмотра? Это станет ясным, если проанализировать ход исследований холодного оружия. Окажется, что эксперт не использует технику, инструментальные методы исследования, достижения точных и естественных наук и т. п. Все сводится к осмотру, несложному экспериментированию (подвеска груза к клинку или определение твердости клинка, нанесение пробных ударов) и сравниванию с известными образцами оружия, а в последнее время – со «Сборниками информационных листков холодного (мета тельного) оружия и предметов хозяйственно-бытового назначения, сходных с ним, прошедших сертификационные криминалистические испытания».

Можно ли при таких обстоятельствах считать, что для решении вопроса об относимости предмета к холодному оружию требуются специальные познания в науке, технике или ремесле? В разное время ряд авторов давали отрицательный ответ на этот вопрос и, думается, с ними следует согласиться.

В настоящее время не существует теоретических положений и разработанных научных методик, позволяющих однозначно ре шать вопрос об относимости предмета к оружию, что порождаем разнобой в среде криминалистов по данному поводу и мнения о невозможности определения этого экспертами.