— Ты пронумеровал их, как я просил?

— Да, от одного до пятидесяти восьми. — Кевин показал Попу аккуратные кружочки с цифрой внутри в левом нижнем углу. — Но я не знаю, так ли это все необходимо. Я решил избавиться от камеры.

— Избавиться? Вроде бы в прошлый раз таких мыслей у тебя не было.

— Пожалуй, не было. Но теперь я хочу разбить ее кувалдой.

Проницательные синие глазки Попа впились в мальчика.

— Так, значит?

— Да. — Кевин не отвел взгляда. — Несколько дней назад я бы снисходительно рассмеялся над подобным решением, но теперь мне не до смеха. Я думаю, эта штука опасна.

— Вполне вероятно, что ты прав. Можешь прикрутить к ней динамитную шашку и разорвать ее к чертовой матери. Я хочу сказать, камера твоя. Но почему бы не повременить? Мне хочется кое-что сделать с этими фотографиями. Тебе, возможно, будет интересно.

— Что?

— Пока не хочу говорить, вдруг ничего не выйдет. Но к концу недели все будет сделано, и я думаю, что тогда тебе будет проще решить, как поступить с камерой.

— Я уже решил. — ответил Кевин и постучал пальцем по двум последним фотографиям.

— А как быть с этим? — спросил Поп. — Я рассмотрел снимки под увеличительным стеклом и чувствую: должен узнать, что это. Все равно что слово, которое вертится на кончике языка, но никак не вспоминается.

— Полагаю, я могу подождать до пятницы, — согласился Кевин, не отвечая на последний вопрос старика. — Но дольше я ждать не хочу.

— Боишься?

— Да, — честно признался Кевин. — Боюсь.

— Ты сказал своим старикам?

— Нет, разумеется, нет.

— Может, тебе захочется сказать? Захочешь сказать отцу, вот что я имею в виду. Подумай об этом, пока я сделаю то, что хочу сделать.

— Что бы вы ни задумали, в пятницу я намерен разбить эту камеру кувалдой моего отца. Мне больше не нужна камера. Ни «Полароид», ни какая-либо другая.

— Где она сейчас?

— В шкафу. Там она и останется до пятницы.

— В пятницу приходи в магазин. «Солнце» принеси с собой. Мы посмотрим, что вышло из моей идеи, а если желание разбить камеру у тебя останется, я сам дам тебе кувалду. Бесплатно. И колоду для колки дров, чтобы тебе было куда положить камеру.

— Договорились, — улыбнулся Кевин.

— Но что ты скажешь об этом родителям?

— Еще думаю. Не стоит их тревожить. — Кевин с любопытством взглянул на Попа. — Почему вы считаете, что я захочу рассказать об этом отцу?

— Если ты разобьешь свою камеру, отец разозлится на тебя. Это, наверное, и не так страшно, но он может подумать, что ты просто глуп. Или трусишка, вроде старой девы, которая звонит в полицию при каждом скрипе половицы, вот что я хочу сказать.

Кевин чуть покраснел, вспомнив, как разозлился отец, услышав, будто камера заколдована. И вздохнул. Этот аспект он как-то не продумал, но теперь, когда разговор принял такой оборот… ему не оставалось ничего другого, как признать правоту Попа. Если отец просто разозлится, Кевин это переживет. А вот если подумает, что его парень трус, или дурак, или то и другое… это сына Джона Дэлевена никак не устраивало.

Поп пристально смотрел на Кевина, читая его мысли столь же легко, как любой может прочесть газетные заголовки.

— Отец может встретиться с тобой здесь в пятницу, часа в четыре?

— Исключено, — покачал головой Кевин. — Он работает в Портленде. И возвращается домой не раньше шести.

— Если хочешь, я позвоню, — предложил Поп. — Джон придет сюда, если я попрошу.

У Кевина широко раскрылись глаза.

— Да, мы знаем друг друга. — Поп сухо улыбнулся. — Давно. Он предпочитает об этом не распространяться, о знакомстве со мной, так же как и ты, и я это понимаю. Но что я хочу сказать, я знаком с твоим отцом. Как и со многими людьми в этом городе. Ты бы удивился, сынок, если бы я тебе их перечислил.

— Как вы познакомились?

— Однажды оказал ему услугу. — Поп чиркнул о ноготь спичкой, укрывшись от Кевина за облаком дыма.

— Какую услугу?

— А вот это касается только его и меня. Как вот это дело… — он указал на стопку фотографий, — касается только меня и тебя. Вот что я хочу сказать.

— Ну… конечно… пожалуй. Должен я ему что-нибудь говорить?

— Нет! — чирикнул Поп. — Я позабочусь обо всем.

Выходя из магазина, Кевин Дэлевен знал только одно: он хотел, чтобы все это закончилось раз и навсегда.

Поп еще минут пять сидел, глубоко задумавшись. Он вынул трубку изо рта, забарабанил пальцами по столу. Табачный дым рассеялся, и Кевин бы увидел, что глаза у мистера Меррилла сейчас холодные, как декабрьский ветер.

Резким движением Поп снял с рычага телефонную трубку, позвонил в магазин фото- и видеотоваров в Льюистоне. Задал два вопроса. На оба получил положительные ответы. И вновь начал выстукивать пальцами барабанную дробь. Возможно, по отношению к мальчику он собирался поступить несправедливо, но Кевин приоткрыл завесу над тем, чего не только не понимал, но и не хотел понять.

Так или иначе, Поп не мог позволить мальчику сделать то, что тот задумал. Правда, мистер Умелец еще не решил, чего, собственно, хочет он сам, но все равно следовало заранее подготовиться к различным вариантам развития событий.

Подготовка еще никому не вредила.

Он барабанил пальцами по столу и гадал, что же увидел мальчик на фотографиях. Мальчик, вероятно, думал, будто Поп это знает или может знать, но Поп не имел ни малейшего представления, о чем идет речь. Мальчик мог сказать ему в пятницу. А мог и не сделать этого. Но если мальчик не скажет, то наверняка проговорится его отец, которому Поп в свое время одолжил приличную сумму, чтобы тот мог поставить деньги на исход плей-офф. Мистер Дэлевен поставил не на ту команду, но жена об этом так и не узнала.

Понятно, что отцам далеко не все известно о своих сыновьях, после того как им исполняется пятнадцать. Поп, однако, помнил, что Кевину только-только исполнилось пятнадцать, так что его отец знал о нем почти все или… мог выяснить.

Он улыбнулся и продолжал барабанить по столу до тех пор, пока все часы не начали отбивать пять часов.

В пятницу, в два часа дня Поп Меррилл перевернул табличку, что висела у него на двери, с «ОТКРЫТО» на «ЗАКРЫТО», сел за руль «шевроле» выпуска 1959 года. Машина поддерживалась в идеальном состоянии, и совершенно бесплатно, заботами Сонни Джекетта, который заведовал станцией технического обслуживания «Тексако» (и все благодаря небольшому займу, который Поп выдал Сонни в 1969 году и тем самым уберег его от крупных неприятностей. Причем Сонни, как и многие другие жители Кастл-Рока, и под страхом смерти не признался бы, что знаком с Попом, а уж тем более в том, что брал у него в долг).

Поп направился в Льюистон. Город этот он ненавидел, потому что все улицы там, за исключением двух или трех, были с односторонним движением. И в этот раз, как и всегда. Поп, следуя указателям, изрядно покружил по городу. Наконец припарковал машину, причем не так уж близко от магазина, и остаток пути прошел пешком — высокий худощавый мужчина в брюках цвета хаки с отглаженными стрелками и в синей рубашке, застегнутой на все пуговицы.

Витрину магазина кино- и видеотоваров украшала карикатура, на которой человек вконец запутался в рулонах кинопленки. Надпись под карикатурой гласила: «УСТАЛИ БОРОТЬСЯ? МЫ ПЕРЕСНИМЕМ ВАШИ 8-МИЛЛИМЕТРОВЫЕ ФИЛЬМЫ (И ДАЖЕ ФОТОГРАФИИ!) НА ВИДЕОПЛЕНКУ!»

«Еще одно чертово изобретение, — подумал Поп, открывая дверь и входя в магазин. — Только его миру и не хватало!»

Но мистер Меррилл относился к тому типу людей, которые не считали зазорным воспользоваться тем, что осуждали, если это что-то могло принести выгоду. Он бросил несколько слов продавцу, и тот сразу вызвал хозяина магазина. Они знали друг друга много лет (некоторые остряки говорили, что, возможно, с тех пор, как Одиссей отправился в свое плавание). Хозяин магазина пригласил Попа в свой кабинет, где они пропустили по рюмочке.