Палец Кевина лег на кнопку спуска полароидной камеры.

Пес снова рванулся, теперь высвободились передние лапы, со шпорами, которые тут же вонзились в деревянную поверхность верстака, оставив глубокие дыры. Кевин слышал, как вырываются неизвестно откуда задние лапы, и знал, что в его распоряжении остаются считанные секунды. Еще рывок, и пес прыгнет со стола, в мгновение ока покроет разделяющее их расстояние, своим огненным дыханием подожжет брюки и тут же вонзится страшными клыками ему в живот.

— Скажи: «чи-из»[8], сучье вымя! — приказал Кевин.

И надавил на кнопку.

Вспышка была такой ослепляющей, что это мгновение чуть ли не полностью выпало из сознания Кевина: потом — когда все кончилось — он эту вспышку так и не вспомнил. Его камера не выросла в размерах, не начала плавиться. Просто в ней три или четыре раза подряд что-то хрустнуло. То ли трескались линзы, то ли лопались какие-то пружины.

В белом зареве он увидел, как полароидный пес застыл. Идеальная черно-белая полароидная фотография: голова отброшена назад, каждая шерстинка стоит торчком. Клыки сияли белизной костей, пролежавших тысячелетия в стерильной пустоте каверн, оставленных водой. Глаза и те стали белыми, как у греческих статуй. Лишь дымок продолжал струиться из ноздрей и открытой пасти.

Эта фотография была совершенно не похожа на все остальные, виденные Кевином: черно-белая, а не цветная, и трехмерная, а не двухмерная. Он словно видел перед собой живое существо, вдруг обратившееся в камень после взгляда, неосторожно брошенного на Медузу.

— Спекся наконец, сукин ты сын! — истерично прокричал Кевин.

И, словно соглашаясь с ним, застывшие передние лапы оторвались от стола; полароидный пес стал исчезать в дыре, из которой появился; сначала медленно, затем все быстрее. С глухим рокочущим звуком, будто сползающая со склона лавина.

Что я увижу, если подбегу и загляну в тоннель, утягивающий полароидного пса? — подумал Кевин. Увижу я тот дом, тот забор, старика с тележкой, вытаращившегося в изумлении на лицо гиганта, не мальчика, а МАЛЬЧИКА, который смотрит на него из дыры в безоблачном небе? Засосет меня эта дыра? Или случится что-то другое?

Но Кевин не побежал, а выронил «Полароид» и закрыл лицо руками.

Только Джон Дэлевен, лежа на полу, увидел завершающий акт: мембрану, образовывавшую пузырь, тоже стало втягивать. Раздался сильный хлопок. Мембрану засосало в дыру, вслед за ней и лежащие на столе полароидные фотографии, сделанные стариком. Поверхность верстака вновь стала ровной и гладкой.

Его сын стоял посреди магазина, закрыв лицо руками, и плакал.

— Кевин! — Мистер Дэлевен поднялся и обнял мальчика за плечи.

— Я должен был сделать фотографию, — говорил Кевин сквозь слезы и ладони. — Только так мы могли избавиться от него. Я должен был сфотографировать это чудовище. Вот что я хочу сказать.

— Да. — Отец крепче прижал мальчика к себе. — Да, и ты сфотографировал.

— Я все равно что застрелил его, папа. Ты понимаешь? — Взгляд Кевина был полон боли и страдания.

— Да, — кивнул мистер Дэлевен и поцеловал сына в горячую щеку. — Понимаю. Пойдем домой.

И повел Кевина к двери, подальше от окровавленного, обожженного тела старика (мистер Дэлевен надеялся, что Кевин не заметил труп, но знал, что обязательно увидит, если они еще какое-то время пробудут в магазине). Кевин уперся.

— А что скажут люди? — спросил Кевин тоном чуть ли не старой девы, и мистер Дэлевен невольно рассмеялся.

— Пусть говорят что хотят. До правды им никогда не докопаться, да и сомневаюсь, что кто-то попытается. — Он помолчал. — Меррилла в городе не любили, знаешь ли.

— Я бы не захотел докапываться до правды, — прошептал Кевин. — Пойдем домой.

— Да. Я люблю тебя, Кевин.

— Я тоже люблю тебя, — ответил Кевин и, взяв отца за руку, вывел его из дыма и затхлости в яркий свет осеннего дня.

Кевину Дэлевену исполнилось шестнадцать лет, и он получил то, что хотел: персональный компьютер и принтер. Игрушка стоила тысячу семьсот долларов. Годом раньше его родители не могли бы позволить такого подарка, но в январе, через три месяца после трагедии в «Империи изобилия», тетя Хильда тихо умерла во сне. Она действительно ЧТО-ТО СДЕЛАЛА для Кевина и Мег, вернее, МНОГО СДЕЛАЛА для всей семьи. После прохождения завещания через суд по наследственным делам и уплаты налогов Дэлевены стали богаче на семьдесят тысяч долларов.

— Как здорово! Спасибо вам огромное! — кричал Кевин и целовал мать, отца и даже сестру.

Мег, повзрослев на год, все так же хихикала, но уже не уклонялась от поцелуев. И Кевин не мог решить, хорошо это или плохо. Вторую половину дня он провел наверху, запуская проверочную программу. Около четырех часов спустился вниз, заглянул в кабинет отца.

— Где мама и Мег?

— Поехали в торговый центр… Что случилось, Кевин?

— Тебе лучше подняться наверх, — пробубнил мальчик.

У двери своей комнаты он повернулся к отцу. Бледный как полотно. «Придется еще приплатить», — думал мистер Дэлевен, поднимаясь на лестнице следом за сыном. Естественно. Разве не этому научил его Поп Меррилл? Долг, который ты берешь, — ерунда.

А вот горбатят тебя проценты.

— Мы можем взять другую машину? — спросил Кевин, указывая на компьютер со светящимся монитором.

— Не знаю. — Мистер Дэлевен подошел к столу. Кевин держался позади, наблюдал. — Наверное, если возникнет такая…

Он не договорил, всматриваясь в экран.

— Я запустил программу текстового редактора. И напечатал: «Быстрая рыжая лиса перескочила через ленивую спящую собаку», — сказал Кевин. — Только принтер выдал мне совсем другое.

Мистер Дэлевен перевел взгляд на распечатку. Его руки и лоб похолодели. Он прочитал:

Пес опять сорвался.

Он не спит.

Он не ленивый.

Он ищет тебя, Кевин.

«Начальный долг — ерунда, — снова подумал мистер Дэлевен. — А вот проценты… тебя ломают проценты».

На листке было еще две фразы:

Пес очень голоден.

И он ОЧЕНЬ зол.