Боже, он хочет ее так, что желание просто изводит его, а она лежит перед ним с забинтованной ногой и с рукой в гипсе! Он изнемогал! Ему нечего было делать в ее комнате с такими мыслями, но он убил бы любого, кто попробовал бы вытащить его отсюда.

— Еще чаю? — Он отвел глаза от ее едва прикрытой груди. Голос его стал таким хриплым, что смутил ее почти так же, как вполне осязаемое физическое воздействие, которое она оказывала на него.

— Спасибо, нет, — прошептала Рейн, все еще не в силах отвести от него взгляд. Он был слишком близко. Он был так близко, что она слышала, как бьется его сердце, чувствовала, как его тепло начинает окутывать ее.

— Сколько времени потребуется, чтобы ты была готова, Рейн?

— Для работы в галерее?

— Для меня.

— Я тебя не понимаю, — затравленно прошептала она.

— Все ты понимаешь. Ты не можешь вечно прятаться от этого, Рейн.

Не смотри на меня так, молчаливо умоляла она. Не заставляй меня обещать тебе то, чего я не могу дать.

— Рейни, — прохрипел Сайлас, и его голос ничем не разрядил уже и без того накаленную атмосферу. — Я буду терпелив, потому что так надо, но предупреждаю тебя, мое терпение не безгранично. Если ты не сможешь это принять, тогда беги, и беги быстрее.

Рейн в ее теперешнем подавленном состоянии видела только два выхода. Она могла позвонить Мортимеру и попросить прислать ей деньги на билет до Сан-Франциско. А потом она будет жалеть об этом всю свою жизнь, год за годом, разливая чай по четвергам, слушая его бесконечные нравоучения и представляя его на столь любимых им благотворительных мероприятиях.

Второй выход разрывал ей сердце. Заработанных на данный момент денег ей едва хватило, чтобы прожить несколько прошедших недель. Как же она может просить Сайласа, чтобы он продолжал платить ей, пока она болеет? Для того чтобы продавать картины, совсем не требуется здоровых рук, не то что для развешивания. Однако по мере того, как картины покупаются, их нужно заменять другими.

— Просто ерунда какая-то, — пробормотала она, балансируя на одной ноге и одновременно пытаясь причесать волосы здоровой рукой. Эту процедуру осложнял еще и синяк на лбу, но он-то, по крайней мере, начал проходить, оставив на память лишь бледную полоску на самом верху лба.

— И куда же это ты направляешься? — спросил Сайлас, встретив ее на полпути к галерее.

— Да вот решила зайти посмотреть счета. Я боюсь, что, если продажа картин не будет сразу же зарегистрирована, я потом во всем этом никогда не разберусь.

Сжав губы, он подхватил ее на руки и отнес обратно в гостиную. Там он положил ее на софу, изо всех сил стараясь не задеть лодыжку или запястье.

— Выкинешь еще раз такой дурацкий фортель, я тебя отшлепаю, и не посмотрю на сломанные кости.

— Но, Сайлас…

— В чем дело? Ты мне не доверяешь? Боишься, я все испорчу? Хочешь — верь, хочешь — нет, но я вот уже несколько лет успешно справляюсь с небольшими суммами денег. Если мне не хватит пальцев на руках и ногах, я всегда могу одолжить калькулятор.

— Сайлас, ты же знаешь, что я не это имела в виду, — сказала она, вздохнув.

Утреннее солнце, светившее в восточное окно, подчеркивало суровые черты его лица. Тело его было сильным и упругим, как корабельная снасть.

— Неужели? — спросил он устало. Осторожно поддерживая ее ногу, он подвинул ее и присел на угол софы.

— Рейн, держись подальше от галереи, хорошо? Я не смогу отвечать за свои действия, если буду дольше находиться в твоем присутствии.

Ее ошеломленный взгляд остановился на его лице, и она почувствовала, как быстро истощается запас ее уверенности.

— Держаться подальше?

— Да.

Она глотала слезы, проклиная эту недавно развившуюся склонность к неуместной чувствительности. Это случалось так часто из-за ее падения и, наверное, из-за лекарств. Но она ведь перестала принимать эти лекарства, используя как болеутоляющее и снимающее опухоль мешочки со льдом, так что дело-то не в них.

— Тогда ты мне не оставляешь никакого выбора.

О Боже, она выражалась точь-в-точь как эти слезливые создания в телевизионных мелодрамах.

— Верно. Но и ты не оставила мне выбора.

От смущения она стала оглядываться вокруг, но Сайлас поймал ее взгляд и заставил смотреть на себя. Это все, что он может делать, не прикасаясь к ней, но одного прикосновения тоже было бы недостаточно. Ее чистый, сладкий запах, ее мягкие, податливые губы, глаза проникали ему в душу, и он бессильно впился ногтями в свои жесткие ладони. Сайлас резко встал.

— Посидишь немного на софе? Сегодня придет Хильда. Она наняла сиделку для матери и будет здесь каждый день до вечера, до тех пор, пока ты не встанешь на ноги. Она очень опытная и дружелюбная, и кроме того, — лицо его постепенно осветилось теплой, покровительственной улыбкой, — она считает, что ты наша Леди Диана.

— Да что ты? — Рейн тихо застонала, и ее стон перешел в слабое хихиканье.

— Я даю тебе еще неделю, леди Рейн, а потом я надеюсь увидеть твой аристократический маленький носик вновь погруженным в работу.

Никогда еще дни не тянулись так медленно. Присутствие Хильды спасало: та была не только сиделкой, но еще и службой новостей.

— Дженни Симмонз вернулась со своих курсов, так что Ларс может продолжать увиваться за ней. — Худощавая женщина подложила подушку под больную ногу Рейн.

— Спасибо, Хильда. Судя по словам Билли, Ларс не единственный претендент.

— Вы имеете в виду Сайласа? Пфф! Да они выросли вместе. Если бы он хотел на ней жениться, давно бы уж это сделал. Я ему постоянно твержу, что он слишком медлит, если собирается когда-нибудь завести семью, но этот парень упрям как осел. Не берите себе в голову насчет Сайласа и Дженни. Поправляйтесь быстрее, чтобы вы могли поладить с ним. Сайлас-то ведь не становится моложе.

Рейн отвернулась и сделала вид, что ее очень интересует стоявший рядом в горшке папоротник. Что толку спорить? К счастью, Хильда не отличалась чувствительностью, ведь она долгие годы ухаживала за ворчливой родительницей. Она бы ужаснулась, если бы поняла, насколько ранили Рейн ее слова.

В тот день, когда лодыжку разбинтовали и оказалось, что с ней все в полном порядке, Рейн от радости готова была прыгать до потолка. Галерею не открыли, потому что был понедельник — выходной. Может быть, Билли или Сайлас захотят отметить ее выздоровление стаканчиком вина тетушки Джейн?

Хильда отвезла ее домой.

— Ну, поскольку вы теперь поправились и снова на ногах, я возьму себе несколько свободных дней и займусь своим домом. Но не перетрудитесь, деточка, — ваша кисть еще не залечилась окончательно, хоть Ванда Джонсон и освободила вас от тугой повязки.

Обследовав весь дом и не обнаружив ни Сайласа, ни Билли, которая за последнюю неделю стала чуть ли не постоянным сотрудником галереи, Рейн постаралась избавиться от признаков жалости к самой себе. Поэтому она отметит это событие одна. Может, на велосипеде она пока до пляжа и не доедет, но, уж конечно, может побродить вдоль прибоя.

Небо над заливом стремительно темнело. Свинцовую даль периодически освещали вспышки молнии. Стоя возле свежеокрашенной лодки Сайласа рядом с кромкой воды, Рейн наблюдала, как белые барашки несутся к ее ногам, и чувствовала мягкие уколы соленого ветра на щеках.

Это как раз то, что ей было нужно, — сдуть и унести остатки отчаяния и жалости к себе. Если она когда-то и задумывалась над тем, как будет переносить болезни, то теперь знала. Не дай Бог сломать что-нибудь более существенное.

Первозданная нетронутость природы вокруг взволновала ее — травы и низкие кустарники, колеблемые ветром, сверкали, как неоновые огни, на темно-свинцовом фоне неба и воды. Рейн скинула сандалии и, все еще в ситцевой юбке и кофточке, в которых ездила в больницу в Хаттерасе, пошлепала по узкой кромке песка вдоль берега.

Она прошла, наверное, около четверти мили, когда упали первые капли дождя. Захваченная картиной стихийных сил природы, она рассеянно размышляла. Но на полпути к дому небо разверзлось, и она помчалась, наклонив голову под секущими струями дождя. Когда она добралась до задней двери, одежда прилипла к телу, а с волос по плечам струилась вода. Она смеялась от распиравшей ее радости.