– Что, не выходит?
Ром насупилась и, всячески стараясь успокоить дыхание, поставила термос рядом с корзиной.
– Ну ладно, начнем учения, – объявил Кэмерон.
Она повернулась и увидела, что ее ждало. Это было чудовищно! Только в бреду можно было согласиться на такое испытание! У нее все плывет перед глазами, стоит ей глянуть вниз с балкона, а тут – вершина горы!
– Итак, первым пойду я, с веревкой. Ты, Майк, идешь за мной до выступа, потом Адам, Ром и Томас. Понятно? – Он продолжал объяснять, как заберется на выступ в 700 футах отсюда и закрепит там веревку. – Запомните: не зевать, не смотреть вниз, не мешкать. Лезть не трудно, но расшибиться можно сильно.
Скалолаз-одиночка карабкался по склону, работая только руками и ногами. Все выглядело просто. Разве она не одолеет весь путь, если уткнется глазами в скалу? А что до мелких неприятных ощущений, то надо же чем-то расплатиться за удовольствие, зато она достигнет вершины и посмотрит сверху вниз – на весь мир в целом и на одного человека в частности.
Через полтора часа Ром лежала ничком на выступе и мечтала, чтобы кто-нибудь сжалился над ней и вернул вниз. Томас, правда, уверил ее, что самая трудная часть позади. Адам, черт бы его побрал, предложил показать ей, как ставить костровые крепи на Большой арке. Только Майк с сочувствием посмотрел на ее побледневшее лицо и улыбнулся. Кэмерон уже одолевал следующий этап. Мальчики, не смущаясь, заявили, что без нее им будет даже легче и ее решение остаться здесь не удержит их от покорения и обследования желанной вершины. С тем они и отправились дальше.
Внизу уже стали появляться новые альпинисты: одни поднимались по склонам легко, точно прогуливались после обеда, другие неуклюже толклись у подножия. Но Ром напрасно смотрела вниз. Перед глазами все поплыло, ее затошнило. Поспешно она перевела взгляд на пышное белое облако и попыталась убедить себя, что уютно лежит в собственной постели.
Есть ли в ее участившихся болях и головокружениях вина высоты? Да, она немного близорука, но из-за этого люди не чувствуют себя как на карусели. Раньше высота на нее не действовала, в детстве она лазила на горы повыше, а совсем недавно спокойно поднялась на верхний этаж небоскреба в Атланте в стеклянном лифте. Это было всего.., не может быть – целых шесть лет назад!
Ей удалось если не задремать, то отключиться; это средство она практиковала довольно часто, чтобы снять напряжение после утомительной работы у мольберта. Когда она очнулась, Томас уже спускался к выступу, а вслед и близнецы друг за другом. Ром встретила Кэмерона уже сидя, притворяясь, что поглощена изучением причудливого куска гранитной глыбы. Почувствовав на себе его пристальный взгляд, она дерзко спросила:
– Ну, что на мне такое, нос, что ли, измазан?
– Вообще-то да, но любопытно другое: покрасневший нос на позеленевшем лице. Ты опять не уловила, когда тебе стоило бросить это дело?
О, от такой едкости действительно позеленеешь!
– А мне наплевать, пусть он хоть побагровеет. Только бы спуститься отсюда, – удрученно произнесла она. Облупившийся нос меньше всего ее тревожил. Просто от шляпы не было никакого проку: стоило ей поднять голову, как она сваливалась.
Его мягкая улыбка растопила остатки обиды, но Ром по-прежнему сурово смотрела перед собой. Кэмерон взял ее под руки, поднял на ноги и придержал. Затем начал объяснять, как именно ей надо спускаться. Удостоверившись, что она все усвоила, он крепко обвязал ее, и не успела она опомниться, как стала бесславно спускаться по веревке с каменистого выступа. Ром казалась себе огромным, неповоротливым пауком, летящим и крутящимся на паутиновой нити. Но хорошо уже то, что ее спускают с этой громадины. Приземлившись у подножия, «скалолазка» отвязала веревку, с облегчением выпрямилась, твердо стоя на безопасной земле, и поглядела вверх. Тут под твердо стоящей ногой поехал камень, и она больно плюхнулась на жесткую землю.
– Все в порядке? – крикнул сверху Кэмерон.
От жалости к себе и унижения ей на глаза навернулись слезы. Встав на четвереньки и держась за низкорослую сосенку, она поднялась и вскинула голову к сочувствующим лицам спутников.
– Ну конечно, все в порядке! – бросила она.
Слава Богу, мучения кончились. По крайней мере за этот день Ром убедилась, что такие прогулки не для нее. Как жаль, что годятся лишь домашние условия. Ведь она так любит природу!
– Пойдемте-ка вон туда в тень и посмотрим, что у нас на ленч, а? Потом вы, малыши, можете еще полазить, а мы, старички, соснем чуток.
Голос Кэмерона раздался неожиданно, Ром даже не слышала, как он подошел. Не взяв протянутой руки, она встала и начала осторожно пробираться к валуну, на котором они оставили корзину и термос. Есть не хотелось, но она решила, что немножко вкусненького одолеет. На природе ей остается пальма первенства лишь в любви к пикникам. В корзине оказались курица, салат, булочки и пирог с черникой. Открывая банки. Ром с радостью ощутила, что аппетит у нее вовсе не испортился.
Мальчики быстро подкрепились и убежали. Кэмерон растянулся на клетчатом коврике и тронул капельку варенья на ее губах.
– Еще один тон к твоей пламенеющей одежде – и от тебя ничего не останется, – с мягким ехидством заметил он. – Ты не чувствуешь этого? – Увидев ее недоуменный взгляд, он добавил:
– Для того, кто умеет чувствовать цвет и нарочно пренебрегает всеми условностями хорошего вкуса, это было бы неплохим наказанием.
Ей стало душно от злости, но она ни за что не хотела ее выказать.
– Цвета сами по себе замечательные, – возразила художница, – может, просто выгорели и смылись. Очень нестойкие краски.
Кэмерон в отчаянии покачал головой, протянул к ней руку и нежно обхватил щиколотку.
– Радость моя, ты в самом деле не знаешь, что творишь? Кому или чему ты мстишь? Ты вообще задумывалась над этим?
Ром помотала головой. Задумываться она не любила, и как только мысли заходили в неприятный тупик, она направляла их в иное русло. Правда, в последнее время это стало удаваться все реже и реже. С долей сарказма она ответила:
– Кажется, ты собираешься прочесть послеобеденную лекцию.., во благо мне, разумеется.
– По-моему, уже пора тебя кое-чему подучить, – сухо сказал он и ногтями сжал ее щиколотку. Она поежилась. – Абсолютно ясно, что в твоем воспитании упущен ряд моментов.
Ром приуныла и поискала глазами ребят. Они резвятся у подножия, осаждают валуны, а ей приходится выслушивать наставления, как пленнице.
– Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать?
Такого вопроса она не ожидала и изумленно уставилась на лектора.
– Девять, почти десять.
– И как ты это восприняла?
– А как я должна была, по-твоему, воспринять? – огрызнулась Ром. – Я чувствовала себя уничтоженной, растерянной, брошенной.
– И кто за тобой ухаживал после этого? Реджи? Бабушка с дедушкой? Она коротко хохотнула.
– Тебе бы только посмеяться! Мои достопочтенные бабушка и дед даже не послали маме открытку с добрыми пожеланиями, когда ее положили в больницу. Для них мама умерла в тот день, когда она выпорхнула из родного гнезда вместе с Реджи. – Ром яростно комкала салфетку. – А Реджи… Думаешь, кто за ним ухаживал – укладывал его спать, когда он напивался до потери сознания; заставлял переодеваться, когда белье становилось неприлично грязным; кормил хотя бы раз в день? Ты думаешь, мы держали домработницу? На какие шиши? Боже, если мне удавалось набрать две-три драхмы, я чувствовала себя богачкой! Реджи пропивал все, что зарабатывал, а получал он немного: всего лишь марал безвкусные пейзажи для туристов. Он специально делал их пострашнее – и забавлялся, когда самые худшие продавались в первую очередь. – Она горестно вздохнула.
Кэмерон слушал, не перебивая поток ее слов, бережно придерживая ее щиколотку, словно она была из хрусталя.
– И это не наводит тебя на мысль? – тихо спросил он.
– На какую мысль? – спросила она, и тотчас догадки запрудили ее мозг. Ром представила себя ребенком, подражающим единственному человеку – своему отцу, который порою надолго забывал даже о ее существовании. Он писал, он пил, он ругался, он богохульничал, а она все это усваивала. Ей было не за что больше ухватиться, и она росла под его влиянием – озлобленный, молчаливый, худой и чумазый ребенок с сердитыми изумрудными глазами и лохматой шапкой светло-каштановых волос.
