Переводя озадаченный взгляд с одной на другого, Мэдлин сложила губки бантиком и промолвила:

– Кэмерон, я думаю, что лучше вам с Ромэни обсудить все дела завтра утром. А сегодня мы с тобой могли бы съездить в клуб. Ожидается хороший оркестр из Атланты и танцы. Я обещала Гретхен, что…

– Не сегодня, Мэдди, – отрезал Кэмерон. После этого они долго сидели молча. Потом Мэдлин пожелала им доброй ночи и поехала в Ревущую пропасть. Посидев еще некоторое время, они прошли в кабинет, и Кэмерон закрыл дверь.

– Ну так о чем речь? – спросила Ром. – Что это за дело чрезвычайной важности, ради которого я бросаю свою работу, а ты – свои танцы?

– Твоя работа подождет, а если мне вдруг захочется потанцевать, я предупрежу тебя. – Он присел за письменный стол и, сложив руки на груди, откинулся назад. Заметив на себе его изучающий взгляд (так Майк рассматривал насекомых), Ром почуяла недоброе.

– Слушай, если речь пойдет о Джерри Локнере… – вызывающе начала она. В ответ он чуть повел бровью:

– Нет, по-моему, я хорошо разобрался в ситуации. Знаешь, когда Алисия сообщила, что приглашает художника по фамилии Кэрис, и попросила меня проследить, как пойдут дела, я первым делом стал искать этого самого Кэриса в справочнике «Кто есть кто». Там я нашел портретиста Реджинальда Кэриса с такими лестными характеристиками, что сразу успокоился и решил, что это наш художник и есть.

«Странно. Пока ни слова о Джерри», – мучительно соображала Ром. А вслух надменно сказала:

– Ага, и вместо этого появилась я. В справочнике нет моего имени, потому что я порвала присланный мне по почте бланк. Терпеть не могу формальностей. Будто бы все дело в форме. – Она упрямо выпятила подбородок.

– Ждешь, чтобы я высказался о твоих формах?

– Может, перейдешь к делу? Если речь о Джерри, так и скажи. Если тебе в голову пришли еще какие-нибудь элитарные соображения по поводу моих костюмов, давай выговорись, и я пойду работать. – Она сердито отвернулась, взяла с полки бронзовую статуэтку и стала нетерпеливо вертеть ее в руках.

Он потянулся за записной книжкой, темная рубашка чуть не затрещала на плечах.

– Я же сказал тебе, насчет Локнера я все понял, – спокойно ответил он. – Что же до твоей затаенной злобы, то скоро я спущу тебе пары. Теперь относительно твоих головных болей и головокружений…

Она уставилась на него в изумлении.

– Что? Мои головные боли? Ты что, когда не занят игрой в ковбоев, ломаешь из себя врача? – Она залилась краской, но заставила себя не смутиться этим еще больше. Он подошел к ней, от него веяло теплом. – Ты серьезно? – недоверчиво спросила она. – Господи! Кэмерон, со мной все в порядке. Просто, когда я приехала сюда, мне немного нездоровилось. До этого я работала дни и ночи напролет, заканчивая два портрета, и, видимо, мои силы иссякли. К тому же я тебе сказала, что не очень переношу высоту.

– Может, да, а может, и нет. Ну ладно. Я договорился со своим другом в Элкине, чтобы он тебя посмотрел. Выехать надо пораньше, он согласился только ради меня. Ром, когда ты в последний раз была у окулиста?

– Что? Но ведь я тебе не жаловалась…

– Так когда же, Ром? В прошлом году, в позапрошлом?

На самом деле это было в год окончания школы. Она чувствовала, что у нее появилась небольшая близорукость, но особенно не беспокоилась.

– Не люблю врачей, – буркнула она. – Не люблю осмотров, не люблю тех, кто вмешивается в мои дела и учит меня жить…

– Видно, что тебя никто не учил самодисциплине. Будем иметь это в виду и подсластим пилюлю, идет?

Она притворилась, что поглощена бронзовой статуэткой. Он тихо подошел и остановился у нее за спиной, провел пальцами вдоль ее рук, забрал статуэтку и поставил ее на стол.

Ром стряхнула его руку с плеч, но он крепко притянул ее к своей могучей груди и обнял за талию.

– Ромэни, тебя не восхищает мое терпение? – проговорил он, уткнувшись ей в шею. – Я ждал, пока ты привыкнешь к своему положению, с самого первого дня, но больше ждать не могу.

Он терся губами об ее шею, а она отдирала от себя его руки, силясь высвободиться. Ей некогда было говорить что-то вроде: «Кэмерон, перестань. Это смешно». Ум ее пытался разобраться в том, что Синклер сказал о Джерри, в его словах о том, что он выпустит из нее пары, а тут еще его вечные приставания.

– Как это у тебя получается, – резко начала она, – сперва ты сообщаешь мне о назначенной консультации у врача и тут же пытаешься заняться со мной любовью?

Одной рукой он принялся нащупывать застежку на юбке, другая легла на глубокий вырез блузки.

– Эти дела взаимно не исключают друг друга, – прошептал он ей на ухо.

Не успела она опомниться, как они уже оказались на кожаном диване. Кэмерон, опираясь на локоть, смотрел на нее, в его глазах играло любопытство:

– Когда же ты покоришься мне Ром? Неужели из-за твоей гордости мы потеряем пол-лета? – Он провел длинным пальцем по волнистой линии ее губ. Ром не утерпела и куснула нежную мякоть. – Немножко людоедства – это очень мило, – протянул он. – А ну-ка еще, мизинец нежнее.

– Иди ты к черту. Не серди меня. Я и так злая.

– Ну зачем такие слова?

Его рука нырнула в глубокий вырез ее простенькой блузки и неумолимо продвигалась к желанной цели. Цель была достигнута, и тело Ромэни пронзила горячая молния.

– Кэмерон, ну как тебе втолковать, что мне это безразлично? – застонала она, отчаянно сопротивляясь зову желания. Он не переставая поглаживал ее сосок, пока тот не выступил навстречу его пальцам. От его низкого грудного смеха по ее телу пробежала легкая дрожь.

– Это делается не только словами, голубушка. Ты все время говоришь «нет», но твое поведение доказывает обратное. – Кэмерон положил ладонь на узкую дорожку между ее грудей, и она услышала биение сердца под его ласковой рукой.

– Это ничего не значит, это просто.., э-э.., непроизвольная физическая реакция, – прошептала она, безнадежно пытаясь убедить в этом и себя, и его.

– Ты еще говоришь о непроизвольных физических реакциях, – проворковал он, уложил ее поудобнее на подушки и прижал своим телом, потом наклонился к ее ноге, еще касающейся пола, поднял ее на диван, не спеша лаская бархатистое бедро. – Ромэни, Ромэни, что ты со мной делаешь! Понимаешь ли ты хоть чуточку, что со мной творится?

Она понимала, и совсем даже не чуточку, что творится в его теле, и это полностью заглушало увещевания ее мозга. Нащупав пуговицы шелковой рубашки, она расстегнула ее, просунула руку в жар жестких волос на его груди и восхищенно вздохнула. И тут почувствовала, как его тело все больше придавливает ее. Он опирался на одну руку, но вдруг локоть поехал по гладкому дивану, и Кэмерон пробормотал ряд приглушенных проклятий.

– Черт бы побрал этот диван, его купили не для этого, но, боюсь, до спальни мы не доберемся. С другой стороны…

Ощутив на себе всю массу его крупного тела, Ром слегка было дернулась, но сразу же передумала: сопротивляться такой туше немыслимо. Она лишь слабо пролепетала:

– А ты не пушинка, учти. Наконец он пристроил на диване левую руку и, неровно дыша, успокоил ее:

– Ничего, ты выдержишь. Мне всегда были по вкусу пылкие девчонки.

– Я воспылаю, как бумажная кукла, если ты не слезешь с меня, – прорычала она. – Невозможно дышать!

– Да, на этой штуке все получается не так. Никогда не думал, что она такая скользкая. – Смех чуть приглушил блеск вожделения в его потемневших глазах.

– Ты хочешь сказать, что уже спланировал этот.., этот стихийный порыв? – со смехом воскликнула она. – И притащил меня сюда на самом деле затем…

Он обхватил ее бедра, устроил поудобнее и погладил ее упругую круглую ягодицу.

– Я явно не все продумал. В следующий раз попробую излюбленный мной прием в спальне. Традиции живут и процветают.

Она постаралась увернуться от бесстыдных рук и уставилась в его – такие близкие – глаза.

– Традиции можешь оставить для других. Следующего раза не будет.

– Ром, – примирительно заворковал он, но она решительно отрезала: