– А вы сами?

– Да сам я что? Тут ведь такое дело… кхм… говорят, особняк этот построен аккурат на том самом месте, где стоял дом Кулевых!

– Дарья Владимировна приезжая, ей про Кулевых и их дом ничего не известно, – подсказал Петя.

– Да и мне мало чего ведомо. А страсти пересказывать барышне неловко. Вы уж простите меня, но не стану я сейчас про то говорить.

– Не из-за грозы ли? – спросила я.

– Из-за нее тоже, – вздохнул швейцар и счел необходимым перекреститься.

Я глянула на Петю. Как мне показалось, он эти рассказы про дом, где творились некие ужасы, слышал. Петя кивнул утвердительно, и я не стала упрашивать Петра Матвеевича. Он уже успел веничком очистить нашу обувь и щеткой пробежаться по одежде и головным уборам.

– Спасибо за сердечный прием, – поблагодарила я.

– Там открыто? – спросил Петя, указывая на дверь, видимо, ведущую в ту самую залу.

– Сейчас отопру, – пообещал Петр Матвеевич, снимая с крючка внушительного размера ключ.

Зала имела почти квадратную форму. В стене напротив дверей, через которые мы вошли, при строительстве были сделаны окна, но позднее их заложили кирпичом, и остались лишь контуры проемов. У противоположной стены, той, где располагалась входная дверь, имелась колоннада из пяти колонн, показавшаяся мне неуместной в этом не очень большом помещении. Между колоннами и стеной стояли многочисленные вешалки для одежды с развешанными на них костюмами, аккуратно укрытыми чехлами.

Из мебели здесь находились полтора десятка стульев и два небольших легких стола. Один стоял в середине помещения, второй на небольшой эстраде в дальнем конце залы.

Люстр не было, хотя плафоны на потолке и даже крючья для их подвешивания имелись. Для освещения служили многочисленные бра с электрическими лампочками.

Рассмотреть все это много времени не потребовалось.

– А теперь расскажите, что вы здесь успели сделать в те дни, когда являлись сюда в одиночестве, – потребовала я.

– Может, я просто ждал, не случится ли еще чего?

– Тогда вы меня окончательно разочаровали! Вас не спасет даже золотая медаль!

– Ну хорошо, делаю чистосердечное признание. Я сделал то немногое, что было возможно.

– То есть простучали стены?

– Простучал.

– Безрезультатно?

– Ну… колонны пустотелые.

– То, что колонны пустотелые и вообще деревянные, пусть отделаны под мрамор, видно с первого взгляда. Что еще?

– Больше ничего. Разве… Нет, нужно показать.

Петя прошел к левой торцевой стене, стукнул по ней плашмя ладонью. Дошел до правой и повторил удар.

– Ну? – спросила я не слишком вежливо, да и не слишком культурно.

– Не улавливаете разницу в звуке?

– Разница вроде бы есть, – ответила я глубокомысленно. – Но едва заметная. Может, с одной стороны штукатурки чуть больше, чем с другой.

– Я тоже об этом думал, но решил все-таки вам показать.

– Вы молодец. И не обращайте внимания на мой тон. Я недавно из театра и, видимо, сейчас, сама того не замечая, играю какую-то роль.

– Не иначе полицмейстера! – засмеялся Петя, но тут же вернулся к деловому тону. – Под полом, очевидно, имеются пустоты, но они повсеместны и носят регулярный характер. Почти несомненно, что это промежутки между бревнами, на которые кладут настил из досок. До потолка мне добраться не удалось. Ну я уж говорил, что обращаться к Светлане Андреевне лишний раз не хотелось, а без ее ведома просить принести стремянку…

– Это понятно, сударь. Что еще вы делали?

– Проверил, нет ли где нехарактерной тяги, при помощи свечи и даже дымом папиросы… Не смотрите на меня так! Я не курю. Уже давно отказался от этой пагубной привычки!

– И долго она вами владела? Эта привычка?

– Два раза пробовал. Один раз еще в первом классе гимназии. Тогда я вообще ничего не понял. Или не помню, что чувствовал, потому что боялся до жути быть застуканным. Второй раз года два назад. Не понравилось!

– А мне достало одного раза!

Петя посмотрел на меня, словно это не я, а то самое привидение, которое их здесь пугало.

– Петр Александрович, похоже, вы меня сильно идеализируете. Нужно будет вам побольше рассказать о моих многочисленных недостатках. Что вы там про дым рассказывали?

– Тут, пожалуй, тоже следует показать.

Он не полез в карман за папиросами и спичками, а подошел к одному из висящих на вешалках театральных костюмов и извлек из его кармана портсигар. Достал папиросу, пристукнул мундштуком по портсигару и ловко прикурил. Я посмотрела на него, прищурив глаза.

– Нет, я должен был сделать вид, будто для меня это задача большой сложности, – пробурчал Петя в ответ на этот мой подозрительный прищур. – Смотрите сюда!

Петя выпустил дым вверх, он заструился вдоль колонны и стал втягиваться под основание висящего там бра.

– Вы же сами сказали, что колонны пустотелые… – начала я и оборвала себя на полуслове. Потому что догадалась, что в пустоту колонн дым затягивать не должно. Или все-таки должно? – А по ту сторону вы такие эксперименты проводили?

Я указала на бра, развешанные на противоположной стене.

– Нет, как-то не подумал. Сейчас попробую.

Дымок и там заметно затягивало под основания бра.

– Это может означать многое, а может ничего не означать, сударь! Извольте объяснить свои выводы!

– Нет у меня никаких выводов! Возможно, тех пустот, что под этими бра остались, когда проводку делали, достает, чтобы тягу создавать. Как тут проверить?

– Тогда, сударь, поставим вопрос иначе. На что вы, Петя, рассчитывали, затевая вот этот эксперимент?

Петя чуть смутился, но ответил сразу.

– Рассчитывал найти потайной ход. А вот эти незначительные проявления обнаружил случайно.

– Могли эти отверстия быть источником порывов воздуха, что погасили свечи?

– Я даже не понял, как воздух тогда двигался. Да и трудно было понять, словно вихрь образовался, и пламя не в какую-то сторону склонило, а заколыхало.

– А они точно от этого порыва погасли?

– Постойте, постойте!.. Свечи еще перед этим горели как-то странно! То ярко светили, то вдруг начинали еле тлеть… – он потряс головой, что-то припоминая. – Нет, не скажу в точности, в какой момент их загасило, когда они еле светились или когда горели ровно и ярко. Нужно будет расспросить других свидетелей.

– Следствие само знает, кого и как ему допрашивать! – засмеялась я. – Петя, пока помню, вы мне еще про звуки эти странные расскажите подробнее.

– Вы, верно, хотели спросить, не схожи ли они с теми звуками, которыми вы спектакли в театре сопровождали? Нельзя ли их заподозрить в сходном происхождении?

– И про это тоже.

– Нет, это было мало похоже. Да и не было звуков ветра или грома или еще чего в том же роде, что в театре обычно изображают. Тут… Больше было похоже на звериный вой. Или на человеческий, хотя люди этак воют, лишь когда беда большая случается, и голос у человека от этого изменяется. Или когда ужас человека охватывает.

– Хорошо, оставим это в стороне. Откуда звуки доносились?

– Ох! Со всех сторон разом! Но точно, что сверху!

– А надписи где были?

– Надписи появлялись в разных местах. Впервые вот здесь, над этой эстрадкой.

– Вам не кажется, что она несколько необычно устроена? Если музыкантов посадить, так удобнее бы ее непосредственно у стены сделать. А она как бы отодвинута от стены. И колонны эти какие-то неуместные. Простите, отвлеклась.

– Во второй и в третий раз надпись появлялась на той же стене, но ближе к колоннам. В последний раз даже за колонной.

Я прошлась туда-сюда, обдумывая то, что узнала.

– Может, зажжем канделябры? – предложил Петя.

– Зачем?

– Ну чтобы стало понятнее, как все происходило.

– Пожалуй, не стоит. Хотя зажгите одну из свечей.

– Электричество выключить?

– Если вам так хочется.

Из этого эксперимента решительно ничего не получилось. То есть неизвестно, получилось что-то или нет, потому что на несколько минут мы про эту злосчастную свечу забыли, и как она горела, не узнали.