Номер 100 достался крупному энергичному парню с огненно-рыжими, как жерло вулкана, волосами. Его фамилия — Зак. Когда он получил номер, все уселись и принялись ждать, что будет дальше.

А дальше трое солдат, приехавших в автофургоне, раздали всем широкие пояса с укрепленными на них большими карманами на защелках. В карманах лежали тюбики с высококалорийными концентратами. Другие солдаты принесли фляги. Ребята застегнули ремни и закрепили на них фляги. Олсон подпоясался на ковбойский манер, извлек плитку шоколада «Уэйфа» и откусил от нее.

— Неплохо, — заметил он ухмыляясь. Затем сделал глоток из фляги и прополоскал рот. Гаррати не мог понять, что означает поведение Олсона: просто ли он бравирует, или ему известно нечто такое, чего не знает сам Гаррати.

Главный пристально оглядел их. Часы Гаррати показывали 8:56 — как, неужели уже так поздно? В желудке остро заныло.

— Ну ладно, ребята, давайте стройтесь по десять человек. В любом порядке. Хотите — становитесь рядом с друзьями.

Гаррати поднялся. Казалось, все тело онемело и утратило реальность. Оно словно больше не принадлежало ему.

— Ладно, пошли, — послышался рядом голос Макврайса. — Всем удачи.

— Удачи вам, — неожиданно для самого себя отозвался Гаррати.

— Что с моей дурацкой башкой? — воскликнул Макврайс.

Он вдруг побледнел, на лбу у него выступил пот и он уже не выглядел таким великолепно тренированным спортсменом, каким показался Гаррати совсем недавно. Он пытался улыбнуться, но у него ничего не выходило. Шрам на щеке походил на какой-то безобразный знак препинания.

Стеббинс поднялся на ноги и легкой походкой подошел к последнему, десятому ряду строя. Олсон, Бейкер, Макврайс и Гаррати заняли места в третьей шеренге. У Гаррати пересохло во рту. Не попить ли воды? Он решил — не стоит. Никогда прежде он так явственно не ощущал свои ноги. Возможно, он застынет и получит билет прямо на линии старта. Не исключено, что Стеббинс — тот, что в темно-красных штанах, тот, что жевал сандвич с мармеладом, — быстро сломается. Не исключено, что он сломается еще быстрее. Интересно, что он почувствует, если…

8:59 на часах.

Главный не отрываясь смотрел на карманный хронометр из нержавеющей стали. Он медленно поднял руку. Сотня мальчиков пожирала его глазами. Настала жуткая, глубочайшая тишина. Вселенская тишина.

Часы Гаррати уже показывали 9:00, но поднятая рука не двигалась.

Давай же! Чего же он ждет?

Ему хотелось выкрикнуть эти слова.

Потом он вспомнил, что его часы спешат на минуту — ведь по Главному можно сверять часы, он просто забыл.

Рука Главного резко опустилась.

— Удачи всем, — сказал он.

Лицо его оставалось непроницаемым, а глаза скрывались за зеркальными очками. Все равномерно, не толкаясь, двинулись вперед.

Двинулся и Гаррати. Он не застыл. И никто не застыл. Ноги его маршевым шагом ступили на каменную черту. Слева от него шел Макврайс, справа — Олсон. Топот шагающих ног был очень громким.

Вот оно, вот оно, вот оно.

Внезапно его охватило безумное желание остановиться. Просто чтобы посмотреть, насколько тут все серьезно. С негодованием и легким страхом он отогнал от себя эту мысль.

Они вышли из тени, и их осветило теплое весеннее солнце. Приятное ощущение. Гаррати расслабился, сунул руки в карманы и спокойно зашагал в ногу с Макврайсом. Строй стал рассыпаться, каждый искал оптимальную для него скорость и ширину шага. Полугрузовой фургон грохотал по обочине; колеса поднимали клубы мелкой пыли. На крыше непрерывно вертелись маленькие блюдца-радары, передавая информацию о скорости каждого Идущего на мощный бортовой компьютер. Низшая допустимая скорость — ровно четыре мили в час.[1]

— Предупреждение! Предупреждение восемьдесят восьмому!

Гаррати вздрогнул и оглянулся. Это Стеббинсу. Стеббинс — восемьдесят восьмой. К Гаррати вдруг пришла уверенность, что Стеббинс получит билет раньше, чем стартовая черта пропадет из поля зрения.

— Неглупо. — Это Олсон.

— Что именно? — переспросил Гаррати. Каждое движение языка стоило ему усилий.

— Он получает предупреждение, пока еще свежий, и теперь будет чувствовать предел. И ничто его не колышет: если ты в течение часа не получаешь нового предупреждения, с тебя снимается одно из прежних. Сам знаешь.

— Знаю, конечно, — отозвался Гаррати. Об этом говорилось в своде правил. Они выносят три предупреждения. Если твоя скорость в четвертый раз упадет ниже четырех миль в час, тебя… в общем, тебя снимают с Прогулки. Но если после трех предупреждений ты будешь нормально идти три часа, солнце опять может сиять в твоей душе.

— Ну так и он знает, — сказал Олсон. — В десять ноль две у него никаких проблем.

Гаррати быстро шел вперед. Он отлично себя чувствовал. Когда Идущие взошли на вершину холма и начали спускаться в большую долину, где росли сосны, стартовая черта скрылась из виду. Справа и слева простирались квадратные свежевспаханные поля.

— Говорят, тут картофель растет, — сказал Макврайс.

— Да, лучший в мире, — машинально отозвался Гаррати.

— Ты что, из Мэна? — спросил Бейкер.

— Да, местный. — Он посмотрел вперед. Несколько ребят, шедших со скоростью, наверное, миль шесть в час, оторвались от основной группы. Двое из них были в одинаковых кожаных куртках с одинаковыми рисунками на спине — похоже на орла. Их пример подзадоривал, но Гаррати решил не торопиться. Совет Тринадцатый: «Берегите энергию при любой возможности».

— Трасса проходит вблизи твоего города? — спросил Макврайс.

— Милях в семи. Думаю, мама и моя девушка выйдут посмотреть на меня. — Он помолчал и нерешительно добавил: — Конечно, если я дотуда дойду.

— Елки-палки, да когда мы весь штат пройдем, отвалится не больше двадцати пяти! — воскликнул Олсон.

Все замолчали. Гаррати знал, что с дистанции сойдут больше двадцати пяти человек, но подозревал, что Олсон и сам об этом знает.

Еще двое получили предупреждения, и, несмотря на слова Олсона, сердце Гаррати каждый раз уходило в пятки.

Он оглянулся на Стеббинса. Тот по-прежнему держался в задних рядах и ел теперь новый сандвич с мармеладом. Из кармана его старой зеленой кофты торчал пакет с третьим сандвичем. Гаррати подумал, что эти сандвичи, должно быть, сделала мать Стеббинса, и вспомнил о печенье, которое ему дала мама — которое она всучила ему, словно отгоняя от него злых духов.

— Почему на старт Долгой Прогулки не пускают зрителей? — спросил Гаррати.

— Это отвлекает Идущих, — раздался в ответ резкий голос.

Гаррати повернул голову. С ним заговорил невысокий, темноволосый, очень собранный с виду мальчишка с номером 5 на вороте пиджака. Гаррати забыл его фамилию.

— Отвлекает? — переспросил он.

— Да. — Номер 5 пошел рядом с Гаррати. — Главный говорил, что самое важное в начале Долгой Прогулки — это сосредоточенность и спокойствие. — В задумчивости он прижал большой палец к кончику острого носа. На носу осталось ярко-красное пятно. — И я согласен. Возбуждение, толпы, телекамеры — это все потом. А сейчас нам одно нужно: сосредоточиться. — Его глубоко посаженные темно-коричневые глаза глянули на Гаррати, и он повторил: — Сосредоточиться.

— Лично я, — вмешался Олсон, — сосредоточен на том, чтобы вовремя поднимать ноги и опускать.

Пятый, судя по всему, обиделся.

— Необходимо успокоиться. Сосредоточиться на себе. И непременно нужен План. Кстати, меня зовут Гэри Баркович. Из Вашингтона, округ Колумбия.

— А я — Джон Картер, — сказал Олсон. — Моя родина — Барсум, планета Марс.

Баркович скривил губы в довольной ухмылке, которая, впрочем, тут же пропала.

— Я так скажу: есть часы — должна быть и кукушка, — заявил Олсон.

Однако Гаррати казалось, что Баркович мыслит весьма трезво, — казалось на протяжении следующих пяти минут, пока один из солдат не выкрикнул:

— Предупреждение! Предупреждение пятому!