– Приходите, девочка три года, отравление клофелином, сколько? – поднял он глаза на Носова, тот повторил. – Пятьдесят таблеток, без промывания желудка…

Он положил трубку, взял девочку и, кивком пригласив Носова идти следом, перенес ее в соседнюю комнатку. Уложил на кушетку, достал из-под нее тазик с зондом, точно таким же, как лежал в мешке у Носова, кувшин и, кивнув опять, держи, мол, голову, за секунду ввел Леночке зонд в желудок.

– Давай, доктор, отрабатывай. Сейчас придут из реанимации, ты пока отмывай, а у меня там еще полный коридор.

У Носова вдруг куда-то исчезла вся злость на этого Бурду, он взял кувшин и стал набирать в него воду…

– Да, доктор, – сказал голубой колпак Бурда уже в дверях, – ты свою фамилию напиши в сопроводиловке разборчиво. Может, искать придется, ситуация очень серьезная. Сам понимаешь, никаких гарантий…

Носов заливал, сливал, заливал-сливал… Потом из какого-то коридора вывернулись двое парней или женщин с каталкой, погрузили Леночку и укатили в полумрак…

Носов в машине закурил, Толик молча смотрел на него, потом спросил:

– Чего это было-то?

– Чего, чего, – проворчал Носов. – Поехали обратно.

– Куда? – удивился Толик.

– На вызов, где были…

– Ты забыл там чего?

– Забыл, – ответил Носов, затягиваясь. – Может, и выживет?.. А?

Толик ничего не ответил.

Когда они приехали к дому, у подъезда все было тихо, а в квартире по комнате ходил хмурый мужчина, курил. Женщин не было… Он поднял глаза на Носова и посмотрел вопросительно.

– Это я отвез девочку в больницу, – словно в омут бросаясь, признался Носов.

Мужчина качнул головой и сказал:

– Ну и правильно сделал. А я ей уже вмазал… – хмуро добавил он, имея в виду, видимо, свою жену. – Как дочь?

– Очень тяжелая, – сказал Виктор, чтобы не обнадеживать, и добавил слова врача приемного покоя: – Никаких гарантий. Ее увезли в реанимацию… Можете поехать в Филатовскую, с врачами поговорить.

– Само собой, – кивнул мужчина. – А эти две стервы пошли в милицию заявление на тебя подавать… Но ты не дрейфь, я заберу. В какой она больнице-то? – переспросил он.

– В Филатовской… – повторил Носов. Ему захотелось опять закурить, но почему-то удержался.

Мужчина уточнил, как найти больницу.

Носов обо всем рассказал на подстанции старшему врачу. Тот качал головой и сказал, когда Виктор закончил:

– Ну и дурак же ты, Витя… Надо было мне позвонить. Может, вдвоем разобрались бы, а так накрутил… Но знаешь, вдруг повезет, отмажешься… В церковь сходи.

Носов усмехнулся.

– Шутите?

– Какие уж шутки? Любой шанс нужно использовать. Кто тебе еще поможет?

Старший доктор пошел звонить в больницу. Через два часа, когда Носов в очередной раз вернулся с вызова, сказал:

– Бог тебя бережет, Носов. Девочка хоть и без сознания, но ее уже подключили к искусственной почке, дышит сама… Шанс есть, жди.

– Сколько? – спросил Виктор, облизывая пересохшие губы.

– Я думаю, недели две, не меньше. Острая почечная. – Старший доктор сочувственно глядел на Носова. – Ладно, я буду им позванивать, успокойся. Тебе повезло, видимо, что бо́льшую часть лекарства ты со рвотой удалил… но немало и всосалось.

Неделя пролетела сутками и сном. Старший доктор сказал: «В сознание пришла». Еще через неделю: «Без изменений». И к концу месяца сообщил: «Все нормально, почки заработали, девочку перевели в отделение». Дорого стоил Носову этот месяц… Только встречи с Вилечкой немного снимали тревогу и напряжение, позволяли отключиться от реальности.

День прошел спокойно, катались с вызова на вызов, изнемогая от июньского зноя, пили квас, останавливаясь почти у каждой бочки… Вечером рассаживались, пересаживались, и, наконец, сложилась любимая троица: Носов, Морозов и Вилена. Ближе к ночи скатали в инфекционную больницу на Соколиной горе, отвезли абитуриента ТСХА с отравлением – пирожки мясные по жаре, будь они неладны!

После полуночи уже из другой больницы Носов предложил, не отзваниваясь диспетчеру, махнуть в «Шереметьево-2», глотнуть кофейку… Сказано – сделано. И вот уже с мигалками «рафик» летит под песни итальянцев по пустынному Ленинградскому шоссе… Из «Шереметьева» они получили вызов, долетели с мигалкой и успешно полечили пожилую женщину с приступом бронхиальной астмы, но на всякий случай и ее отвезли в больницу – приступ оказался тяжелый, и бригада Носова за этот день была у нее уже третьей. Несмотря на то что лечение пошло впрок, уверенности полной, что приступ не возобновится, не было. В половине четвертого утра они получили добро возвращаться на подстанцию…

Сиреневый рассвет, оранжевые огни фонарей, «рафик», шурша покрышками, несся над шоссе. Доктор Носов дремал на переднем сиденье, время от времени приоткрывая один глаз и скашивая его на водителя, как бы давая понять: «Не сплю я!» В салоне в большом удобном кресле свернулась калачиком Вилечка Стахис, упираясь коленками в подлокотники и покачиваясь на поворотах, а на брезентовых носилках, подвешенных к потолку, спал Володя Морозов.

Ночь кончалась, остывал асфальт, четыре утра, конец июня… За бортом свежело после душного дня, и Носов, вдруг открыв глаза, опустил стекло. Предутренний ветер влетел в кабину и, смешавшись с таким же потоком из окна водителя, ворвался через открытую переборку в салон, растрепал Вилечке волосы, забрался под тоненький халатик, и Носов, чуть обернувшись, поглядел на любимую девушку, что поежилась, не открывая глаз, от всей души этому ветерку позавидовал.

Сна не было. Утренняя прохлада выгнала его без остатка… не было почему-то и привычной усталости к завершению суточного дежурства. На носилках зашевелился Морозов. А Вилечка, потянувшись и торопливо сводя расходящиеся на груди отвороты халата, попросила сонным хрипловатым голоском:

– Виктор Васильевич! Прикройте, пожалуйста, окошко! Прохладно что-то…

– Да вот покурить хотел, – ответил Носов, – скоро уж приедем, чайку попьем…

– Кто чайку, а я посплю… – пробасил с носилок Морозов.

– Ну и ради бога… – откликнулся Носов. – Пока ты спишь, все тихо…

– Это в каком же смысле? – поинтересовался Морозов.

– А то ты не знаешь! – вмешалась в разговор Вилечка. – За каждое твое дежурство не меньше двух авто подбираем…

– Ну и что, – обиделся Морозов, – а при чем тут я?

– А в остальные их бывает значительно меньше, – пояснил Носов. – Давно говорят, что тебе везет.

Владимир Владимирович Морозов пришел на «Скорую» еще до объединения ее с неотложкой и в первый же день попал на большую авиакатастрофу – при посадке упал самолет военно-транспортной авиации с двумя сотнями новобранцев… С тех пор не было у него дежурства, когда обошлось бы без сбитых пешеходов или покалеченных водителей и пассажиров. «Везучесть» его стала на подстанции притчей во языцех.

Морозов слез с носилок и уселся на боковое креслице.

– Ну, я вообще-то человек неконфликтный, – начал он. – Но за то, что разбудили, щас обижусь…

– Если обидишься, дальше не повезу! – откликнулся Толик. – Обиженные сами возят! – Как он услышал в кабине ворчание Морозова – загадка.

Морозов сопел, насупясь, смотрел в окно на рассветные сумерки.

– Володька! – повернулась к нему Вилечка и тут же радостно воскликнула: – Да он притворяется! Толик, давай его высадим, пусть пешком до подстанции идет!

Толик открыл окошко в переборке пошире и сказал, чуть обернувшись:

– Вот спали люди – и спали бы дальше… Чего разбудил ребят, доктор?

Носов выпустил густое облако, часть которого унесло в салон, и произнес, прищурившись:

– Ничего… Сейчас такая ночь… чудесная. А я какой-то и не уставший, хоть сутки на исходе. Странно… – и задумался.

Толик залез рукой за сиденье, нащупал кнопку приемника и покрутил настройку, ловя «Маяк». По кабине разнеслась негромкая музыка…

– О, – сказал Носов, – оставь, «Щелкунчик», люблю…