— Завтра? — слабым голосом переспросила Кили. Так скоро. Совершенно не будет времени, чтобы морально подготовиться.

— Да. Нас встретят в Национальном аэропорту и проводят в Эндрюс. Наверное, будет ад кромешный, будь готова к этому.

— Увидимся прямо там. Не знаю, во сколько я приеду. Позвоню в аэропорт прямо сейчас.

— Их только двадцать шесть, Кили.

Двадцать шесть из более чем двух тысяч. Обе подумали о том, как невелики шансы, что кто-либо из их мужей окажется в этой группе.

— Знаю, Бетти, и постараюсь об этом не забывать.

Приятельница вздохнула и со словами «Увидимся завтра» повесила трубку.

Почему они не радовались? Боялись. Глаза Кили рассеянно устремились на одежду, разбросанную по постели, а когда до нее дошло, почему она там лежала, Кили обхватила руками живот, сжав его, словно в агонии, и принялась раскачиваться взад и вперед. Вырвавшийся из ее груди пронзительный вопль, казалось, донесся из глубин самого ада.

Когда несколько минут спустя ровно в полночь зазвонил телефон, она не сняла трубку.

Пространство между лопатками горело от усталости. Кили сгорбилась, подняв лопатки как можно выше, подержала их так несколько секунд и снова опустила, затем закрыла глаза и принялась вращать головой, вытягивая шею.

Комната была битком набита народом, душная, жаркая. Завеса из сигаретного дыма парила над головами, закрывая хрустальные люстры. Длинная приемная в американском посольстве в Париже сегодня совершенно утратила свой официальный вид. Небритые мрачные мужчины без пиджаков маленькими группами стояли вдоль стен и о чем-то вполголоса говорили. Периодически группы перемещались, словно запрограммированные по таймеру.

Репортеры проверяли и перепроверяли свою звукозаписывающую аппаратуру. Фотографы вертели в руках катушки с пленками и осветительные приборы. Команды телевизионных журналистов тщательно проверяли, заряжены ли батарейки, чтобы те не подвели их в ответственный момент.

Только военные в своей аккуратной форме не выглядели помятыми и раздраженными. Они поспешно входили и время от времени выходили из помещения по каким-то не известным никому официальным делам. Кили пришло в голову, что их перемещения в действительности не были вызваны какой-то необходимостью, но призваны были создать впечатление, будто дела идут не так вяло, как то было на самом деле.

Они с Бетти сидели бок о бок на маленькой софе. Уже несколько часов они находились в этой комнате, ожидая сообщений, любых сообщений о солдатах, которые, по слухам, уже находились в другой части посольства. Но слухи возникали и уходили. Некоторые подтверждались, большинство — нет. Кили сомневалась в правдивости всего, что слышала.

В течение пятнадцати часов с тех пор, как автомобильный кортеж проехал по улицам Парижа из аэропорта Шарля де Голля в сторону посольства и высадил официальную делегацию, они сидели в этой комнате.

Все, что можно было сказать как в частной беседе, так и официально от имени правительства, было сказано. Теперь им оставалось только ждать. Читать не получалось — смысл слов ускользал от них. Вид из окон, выходивших на авеню Габриэль, потерял для них все свое очарование. Говорить — слишком утомительное занятие. Думать невозможно. Так что все сидели молча, устремив перед собой отсутствующий взгляд, бессознательно молясь. Ждали.

Перелет через Атлантику прошел ужасно. К Кили без конца подходили с вопросами репортеры, ревниво относившиеся друг к другу и алчущие отнять у нее как можно больше времени. Конгрессмен Паркер, которого попросили принять участие в делегации, поскольку он возглавлял недавние слушания подкомиссии, наконец, пришел к ней на помощь, призвав репортеров оставить ее в покое и дать хоть немного отдохнуть. По-отечески покровительственным жестом он потрепал ее по плечу и настойчиво посоветовал попытаться поспать.

Но уснуть оказалось невозможно из-за присутствия на борту двух пассажиров: один из них конгрессмен Деверекс, другой — Эл Ван Дорф.

Телерепортер задавал ей какой-то сложный вопрос, когда Кили увидела входящего в дверь самолета Дакса. Она что-то промямлила в ответ, но следующего вопроса вообще не расслышала сквозь гул в ушах. Ей пришлось просить репортера повторить его.

Дакс встретился с ней глазами всего на секунду, но этого оказалось достаточно, чтобы его глаза передали энциклопедический объем информации. Они сообщили ей, что он так же, как и она, приведен в замешательство создавшейся ситуацией. Они сказали ей, что он разрывается между надеждой, что Марк окажется среди тех немногих, кому удалось выбраться живыми из Камбоджи, и отчаянием оттого, что его внезапное появление будет означать для них обоих. Его глаза желали ей счастья, но эгоистично хотели иметь возможность разделить с ней ее счастье. Они сказали ей, что он не хотел быть здесь, но у него не было иного выхода. Он не мог оставаться где-то в стороне, ожидая сообщений, ему нужно узнать немедленно, появится ли имя Марка Уилльямза в этом крайне важном списке. Но сильнее всего его глаза выражали желание обнять ее.

Все это передал один выразительный взгляд. Она не осмеливалась смотреть на него ни в течение оставшегося пути, ни с тех пор, как их проводили в эту приемную и ввели в заблуждение, объявив, будто к ним скоро выйдет представитель армии.

Если бы даже она вопреки здравому смыслу почувствовала желание посмотреть на него или заговорить с ним, ее остановил бы острый, как у орла, взгляд Эла Ван Дорфа. Он наблюдал за ней, как ученый изучает клетку в микроскоп. Кили знала, что каждое ее движение, каждое произнесенное слово тщательно записываются в его записную книжку. Она стала испытывать отвращение при виде зеленого блокнота с отрывными листами и торопливо бегущего карандаша. Несмотря на свое скрытое наблюдение, приблизился к ней он только один раз.

Прогуливающейся походкой Ван Дорф подошел к маленькой софе, на которой сидела она с Бетти. Он остановился рядом с Кили, вынудив поднять на него глаза, словно какой-нибудь проситель.

— Миссис Уилльямз, вы надеетесь, что ваш муж окажется среди этих двадцати шести? — выпалил он вопрос без каких-либо вступительных разговоров.

— Стараюсь не испытывать слишком большого оптимизма на этот счет, — ответила она.

— Но вы надеетесь, что он среди них?

Она вздернула голову и злобно посмотрела на репортера своими зелеными рассерженными глазами:

— Или вы чрезвычайно глупы, мистер Ван Дорф, или этот вопрос не достоин вас. В любом случае я отказываюсь отвечать на него. — Она почувствовала устремленный на себя удивленный взгляд Бетти, но продолжала пристально смотреть на Ван Дорфа. Наконец она победила, он опустил глаза к своей ненавистной записной книжке и сделал отметку, намереваясь, она знала, напугать ее.

Бетти дипломатично откашлялась.

— Мистер Ван Дорф, боюсь, что мы с миссис Уилльямз слишком погружены в свои собственные мысли, чтобы охотно отвечать сейчас на вопросы. Извините нас, пожалуйста, — сказала она.

Ван Дорф слегка поклонился ей, но продолжал:

— У меня последний вопрос к миссис Уилльямз. — И, снова повернувшись к ней, спросил: — Знали ли вы, что конгрессмен Деверекс также отправился в эту поездку?

— Нет, не знала до тех пор, пока не увидела его на борту самолета. — И это был честный ответ.

Ван Дорф ухмыльнулся своей лисьей ухмылкой и двусмысленно спросил:

— Как вы думаете, почему он это сделал?

Кили поняла, что вопрос задан для того, чтобы вывести ее из себя. Она спокойно посмотрела на него и ответила:

— Вам следует спросить об этом конгрессмена Паркера. Он сказал мне, что это он пригласил конгрессмена Деверекса в поездку.

— Мне кажется странным, — размышлял вслух Ван Дорф, — что из всех вашингтонских конгрессменов он выбрал именно Деверекса.

— Ничего странного, — вмешалась Бетти. Она приняла сторону Кили, хотя не совсем понимала, что за игру они ведут. — Конгрессмен Деверекс работал в этой подкомиссии, как вы прекрасно знаете, мистер Ван Дорф. Он нас поддерживал и был против законопроекта. К тому же он ветеран Вьетнамской войны. Так что не понимаю, почему вас удивляет его присутствие здесь. Ну а теперь… Ни у меня, ни у Кили нет настроения вести беседу, так что, пожалуйста…