– Но ведь это не только твое прошлое. Это и настоящее.
– Нет. Нет, после сегодняшнего вечера так больше не будет. Сегодня, как я обещал тебе, я с этим порываю. – В его тоне прозвучала абсолютная убежденность.
– Я тебе верю, – отозвалась Ноэль. – Но я понимаю и другое: это твое занятие сыграло решающую роль в твоей жизни и оказало на нее огромное влияние. Это часть жизни того мужчины, которым ты стал. И поэтому это часть и моей жизни тоже.
– Согласен. – Эшфорд кивнул, – И потому я решил рассказать тебе обо всем, не опуская ничего. – Он откашлялся, прочищая горло: – Ты спросила меня, имеет ли моя деятельность отношение к Бариччи. И мой ответ – да, имеет. И к нему, и к другим таким же, как он, мерзавцам. Имеет ли она отношение к моему отцу? Имеет. И это тоже весьма существенно. – Эшфорд набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул' – Что тебе известно о бандите по прозвищу Оловянная Кружка?
Ноэль изумленно моргала, пытаясь понять, чем Вызван столь странный вопрос.
– То же, что известно всем. Он легенда. Более сорока лет он раздает деньги тем, кто в них нуждается. – Она умолкла, и глаза ее широко раскрылись: – Так ты работаешь с ним? С Оловянной Кружкой?
– Да, и весьма в тесном контакте. Я его сын. В воздухе повисло молчание.
– Господи! – Ноэль попыталась принять сидячее положение. Ум ее лихорадочно работал, складывая воедино все части головоломки. – Как же я могла быть такой дурой?
– Ты далеко не дура, любовь моя. – Едва заметная улыбка тронула губы Эшфорда. – Ты невероятно умна. Мой отец – отличный актер. Он почти полвека дурачил всю страну, всех, кроме моей матери. И все же с самого начала ты почувствовала, что с ним что-то не то. И со мной тоже.
Ноэль пыталась вспомнить все, что ей было известно об Оловянной Кружке, все, что она узнала и прочитала о нем раньше.
– Этот бандит, то есть твой отец, имел обыкновение отбирать драгоценности у недостойных богачей и отдавать полученные за них деньги бедным, оставляя их в оловянной кружке., – Ну, примерно так… Потом он встретил мою мать.
– И покончил с грабежами?
– В некотором роде. Сначала его партнером и помощницей была моя мать, до тех пор пока не были зачаты я и Джульетта.
Брови Ноэль изумленно поднялись.
– Твоя мать – еще более замечательная женщина, чем я предполагала.
– Это еще очень слабо сказано. Но грядущее материнство и отцовство изменило планы моих родителей. Они расстались с опасными сторонами своего ремесла и всю свою энергию посвятили сбору средств, чтобы легальным путем наполнять оловянные кружки и оставлять их беднякам.
– И они делают это и по сей день, – подытожила Но-эль, наконец поняв все. – Поэтому, когда ты стал старше, когда ты возмужал, ты взял на себя активную часть их ремесла, а они, разумеется, остались твоими советчиками.
– Да, отчасти, – уточнил Эшфорд. – Только вместо драгоценностей я отбирал у недостойных богачей картины. Но никто не подозревал, что «бандит» изменил профиль своей деятельности.
– Но Бариччи то знает, как обстоят дела, и, должно быть, зеленеет от злости, понимая, что его кто-то обставляет в сфере его деятельности. Как я понимаю, прежде у тебя были и другие соперники на этом поприще.
Эшфорд не отвел взгляда. Он твердо решил рассказать Ноэль все, что обещал, ничего не утаивая.
– Я не ограничивался вымогателями и мошенниками. Я грабил и тех, кто не был преступником в буквальном смысле слова и чьи грехи заключаются не в нарушениях закона, а в алчности, жестокости, полном бессердечии.
– Могу себе представить, – заметила Ноэль, – какое торжество ты испытывал, вспоминая, как наказал негодяев, от которых в молодости страдал твой отец. Это многое объясняет – твой гнев, когда ты говоришь о таких мерзавцах, как Бариччи, а также то, что твой отец получает информацию раньше полиции. – Она снова помолчала. – А как же насчет твоих обязательств, о которых ты говорил? Ведь речь идет о верности твоему отцу и ради него ты обязан соблюдать тайну.
– Да, и вчера в Маркхеме я получил отпущение.
– Вовсе нет! – Ноэль облизнула губы кончиком языка. – Эшфорд, я понимаю тебя лучше, чем ты сам. Сейчас ты воображаешь, что с прошлым покончено раз и навсегда. Но я вовсе не уверена, что тебе это удастся. Да, ты свободен от обязательств, но как быть с беспокойством, которое будет постоянно снедать тебя? В таком образе жизни есть своя притягательность, азарт, и сегодня вечером я почувствовала это в тебе. Неужели ты и впрямь готов расстаться с этой волнующей жизнью, с этим ощущением торжества, которое ты испытываешь всякий раз, когда тебе удается перехитрить какого-нибудь отпетого негодяя?
– Безусловно, – ответил Эшфорд.
– Но… – Ноэль схватила его за руку.
– Послушай меня, Ноэль. – Он снова привлек ее к себе, перебирая пряди ее волос. – Я ничего не отвергаю. Просто возбуждение одного рода заменяю другим. – Его губы легонько коснулись уголка ее губ. – Поверь мне, я знаю, что делаю. В тебе, моя дорогая, весь восторг и все волнение, которое я способен испытать, которого я хочу и в котором нуждаюсь. Правда, иногда случается, что я не могу с тобой справиться. Сегодня я чуть не упал замертво, когда ты вдруг появилась из-под попоны и я понял, какой опасности ты подвергала себя. Теперь Ноэль почувствовала в его тоне полную убежденность, и ее захватила жгучая радость. Он полностью уверен в себе. Он знал, что говорит. И он принадлежит ей. Она ощутила огромное облегчение и улыбнулась ему.
– В таком случае мне придется подумать о более приемлемом способе подарить тебе необходимые волнение и азарт, чтобы приводить на грань обморока. – Она обвила руками его шею. – Что скажешь?
Эшфорд повалил ее на спину.
– Я скажу «да»! – Он наклонился, чтобы поцеловать голубую жилку у нее на виске. – Но мы еще не закончили разговор, – напомнил он ей.
Его губы проследовали вниз по ее шее и остановились на ложбинке между грудями.
– Мы закончим разговор завтра, – пробормотала Ноэль. Тело ее уже вновь пробудилось для ласк. – Как я уже говорила тебе в Маркхеме, беседовать можно и при свидетелях, но есть вещи, который при свидетелях делать нельзя. Поэтому наш разговор можно отложить…
Ее фраза завершилась стоном, когда Эшфорд, нагнувшись к ней, захватил губами ее сосок.
– Это именно то, что чувствую и я, – прошептал он.
На этот раз он не спешил, стараясь продлить изощренными ласками ее томление, и ласки эти походили на сладостные пытки. Его язык дразнил ее розовый сосок. Его губы ритмично захватывали и выпускали его, пока Ноэль не почувствовала, как где-то глубоко внутри ее тела завязался тугой клубок, и страсть ее была острее, чем прежде. Теперь ее невозможно было сдерживать, жаркую и непреодолимую, теперь, когда ее тело познало наслаждение. Эшфорд тоже это почувствовал, потому что он издал глухой возглас и принялся ласкать другую ее грудь, и эти сладостные и мучительные ласки вызвали у нее столь бурный отклик, 'что тело ее начало непроизвольно извиваться под ним и ее бедра бешено заработали, производя волнообразные движения. Он продолжал покрывать поцелуями все ее тело, удерживая ее бедра, потом встал на колени между ее широко разведенными ногами. Подняв ее ноги и положив их себе на плечи, он прошептал:
– Ты моя, навеки моя, Ноэль, – и с этими словами прильнул к ее лону самым нежным, волнующим и страстным поцелуем. Его язык ласкал ее нежную плоть снова и снова, а губы, захватив бутон ее женственности, слегка потянули его к себе.
Волны почти непереносимого наслаждения пронизывали тело Ноэль, и, изогнувшись дугой, она вскрикнула, а язык Эшфорда проникал в нее все глубже и глубже. Его губы обжигали ее, и она молила его прекратить эту сладостную пытку, остановиться, а потом, противореча себе, – чтобы он продолжал ее ласкать. Ощущения, которые она испытывала, были столь острыми, что она уже едва переносила их, почти теряя сознание, Эшфорд не обращал внимания на ее мольбы. Он завладел ее руками, продолжая свою чувственную атаку – его губы и язык продолжали ласкать ее, доводя до исступления. Пик наслаждения застиг ее неожиданно, и спазмы, сотрясавшие ее тело, были настолько сильными, что она не могла даже вздохнуть. Эшфорд переживал этот экстаз вместе с ней – его рот был прижат к ее разгоряченной плоти, и он вкушал ее и разделял ее восхитительные содрогания и наслаждался ими. Наконец наслаждение стало угасать, и Ноэль медленно опустилась с небес на землю, хотя пока еще продолжала дышать часто и неровно, вздрагивая всем телом. Эшфорд покрывал нежными поцелуями внутреннюю поверхность ее бедер и, поднимая голову, окидывал ее взглядом счастливого обладателя.