– Ваше высокомерие, простите, выходит за рамки допустимого. – Эрик шумно вздохнул.

– Мое высокомерие тут ни при чем. Я говорю правду. Ноэль интересно мое общество. А мне – ее. Я понимаю: вы собирались начать вывозить ее в Лондоне в этом сезоне. Но судьба распорядилась иначе.

– И что же это, по-вашему, означает?

– Это означает, что я питаю к Ноэль сильные чувства, До сих пор мне незнакомые. Если я не ошибаюсь, то и Ноэль питает ко мне нечто подобное.

– Непостижимо! – Эрик в волнении взъерошил волосы. – Что мне вам ответить? Могу ли я поверить в ваше чувство чести, поверить, что вы никогда не скомпрометируете Ноэль, и попросить вас честно объявить о ваших намерениях?

– Мои намерения заключаются в том, что я хочу видеть Ноэль счастливой. Я не обижу ее, лорд Фаррингтон, и если это в моих силах, я постараюсь предотвратить любую грозящую ей неприятность. – Произнеся эти слова, Эшфорд внутренне вздрогнул – он более чем кто бы то ни было другой осознавал, насколько сложна ситуация. Связанная с Бариччи и связанная только с ним и его тайным занятием. – У меня есть предложение, – решительно произнес он.

– Говорите. – Эрик Бромли весь обратился в слух,

– Давайте установим срок в пять недель – от сегодняшнего дня и до начала сезона. В течение этого времени пусть события развиваются так, как я описал их вам… Позвольте мне навещать Ноэль, позвольте мне быть ее защитником, если вам больше импонирует такая роль. Я за это время сжимаю круг, заманиваю Бариччи в свои сети. Поверьте, я сумею сделать все необходимое для его разоблачения. Если за эти пять недель я не смогу преодолеть стоящие на моем пути препятствия, я устранюсь, а вы введете Ноэль в высшее общество, как и намеревались.

– Препятствия! – повторил Эрик. – Это звучит довольно интригующе и даже зловеще, Тремлетт. Похоже, что речь идет не только о задержании Бариччи. Я прав?

– Вы должны мне верить, лорд Фаррингтон, – просто ответил Эшфорд.

Хотя такой ответ показался бы вполне убедительным его собственному отцу, он не произвел должного впечатления на отца Ноэль.

– Верить вам? Мы говорим о судьбе моей дочери, Тремлетт! – Эрик хмуро встретил прямой взгляд Эшфорда. – А что, если я откажусь от вашего предложения?

– Если вы ждете, что я дам согласие не видеться с Ноэль, то этого не будет, – решительно ответил Эшфорд.

– Если вы ожидаете от меня аплодисментов своей искренности, то не спешите радоваться, – ощетинился Эрик. – По правде говоря…

– Эрик, прошу тебя. – Бриджит ринулась в бой, чтобы погасить уже готовую вспыхнуть ссору. – Не делай этого, – тихонько сказала она мужу и повернулась к Эшфорду: – Вы проявили искренность и трезвость, лорд Тремлетт. Прежде чем мы продолжим разговор, могу я поговорить с мужем наедине? – Конечно. Я подожду в коридоре.

Эшфорд прошел через комнату,, вышел в холл и закрыл за собой дверь.

– Бриджит, – начал Эрик.

– Дорогой, послушай меня. – Бриджит схватила мужа за руки. – Ноэль влюблена в графа. Для тебя это так же очевидно, как для меня. Он тоже влюблен в нее. Как бы ты ни возмущался, это ничего не может изменить.

Брови Эрика мрачно сдвинулись.

– Но ведь он не произнес этих слов. Он не собирается признаться в этом ни Ноэль, ни нам. Существует большая разница между просто сильными чувствами, будь то влюбленность или желание, и чувствами, вызывающими готовность принять на себя обязательства.

Бриджит легким движением коснулась его щеки и погладила ее…

– Я люблю Ноэль так же, как и ты, дорогой. Вот почему я прошу тебя дать ей шанс. Пять недель – это все, чего просит граф.

– За пять недель может быть совершено большое зло… – не сдавался Эрик.

– Лорд Тремлетт поклялся, что не причинит зла Ноэль. Я верю, что честь для него не пустые слова. А если мы запретим Ноэль видеться с ним, она вынуждена будет обманывать, убегать на свидания.

Хватаясь как утопающий за соломинку за последний довод, Эрик выложил его:

– Наши планы вывозить Ноэль в свет и ее общение с лордом Тремлеттом вполне совместимы. Если любовь графа к нашей дочери глубокая и подлинная, то это даст нам всем гораздо больше, чем один или даже много сезонов в Лондоне. Ведь тогда наши надежды на счастье Ноэль осуществятся в полной мере. Нам ведь всегда были чужды модные вечера, где бродят орды богатых молодых дворян, которые ее нисколько не заинтересуют. Мы ведь хотели, чтобы она встретила свое счастье, свое настоящее счастье.

Пальцы Бриджит нежно погладили щеку Эрика.

– Да, и зная нашу дочь, мы могли бы предположить, что она сама распорядится своей судьбой и чувствами.

– Ты права. Это должно было случиться, – сдался Эрик. – Но он должен поостеречься и не позволять себе лишнего.

– Но я верю, Эрик, что с ним она будет в безопасности. – Меня ужасает мысль о Бариччи и о том, что угрожает Ноэль. Особенно теперь, когда мы узнали об этом убийстве, – признался Эрик.

– Меня тоже, – ответила Бриджит. – Еще и поэтому я хочу, чтобы человек, знакомый с Франко Бариччи и знающий, на что он способен, находился рядом с Ноэль. И такой человек – лорд Тремлетт.

– Я понимаю тебя, – ответил Эрик, окончательно согласившись с доводами жены. – Хорошо. Поступим, как говорит лорд Тремлетт. – В глазах Эрика заплясали искорки смеха. – Но зная нашу дочь, я сомневаюсь, что Тремлетт полностью отдает себе отчет, во что он ввязывается.

– Ему предстоит это узнать, – улыбнулась Бриджит.

Крошечная студия помещалась на задворках, в удаленной от центра узенькой боковой улочке. Наступила ночь, студия утопала во мраке. Свет одинокой газовой лампы не мог осветить ее.

Андре стоял возле лампы, придирчиво разглядывая картину, которую держал в руках. Его наметанный глаз сразу впитывал все – смелые мазки и чуть приглушенные краски. Его последняя работа была действительно очень хороша. Она была слишком хороша, чтобы служить всего лишь прикрытием полотна Рембрандта. В его душе боролись гордость и меркантильность.

Андре взял свою картину под мышку, погасил лампу и вышел из студии, тщательно заперев дверь.

Избегая освещенной Риджент-стрит, Андре проскользнул по переулку и, обогнув угол, оказался на нужной ему боковой улочке – В этот поздний час все лавки были закрыты, а их владельцы спешили домой – в уют и тепло. Весь квартал был совершенно пуст, и все же Андре шел, соблюдая осторожность.

Он обошел здание галереи и дважды тихонько постучал в заднюю дверь, а после короткой паузы повторил стук.

Минутой позже ключ в замке повернулся, и в щелку выглянул Уильяме.

– Как раз вовремя, – пробормотал он, открывая дверь, чтобы впустить Сардо.

– Кто там? – Голос Бариччи звучал глухо.

– Сардо. Я принес картину.

– Наконец-то. Входи.

Брови Андре удивленно поднялись, когда он увидел осунувшееся лицо своего работодателя. Тот сидел за бюро с бокалом в руке.

– Вы выглядите уставшим, Франко. Полиция вас очень мучила?

Бариччи медленно цедил свой коньяк.

– Ты что же, намекаешь на то, что это я убил ее? Так вот – я ее не убивал.

– Не убивали? И вы скажете, что у вас нет ее Рембрандта?

– Есть. Но Эмили была жива, когда на рассвете я расстался с ней. Хотя, вполне понятно, она была очень расстроена, заметив пропажу. – Помолчав, Бариччи процедил: – Я вовсе не обязан давать тебе объяснения.

Андре выслушал Бариччи с задумчивым выражением лица, слегка склонив голову, будто пробовал каждое его слово на вкус.

– Хочу задать вам только один вопрос. Кто-нибудь видел, как вы покидали дом Мэннерингов?

– Никто, если не считать нескольких пьяных бродяг. С другой стороны, должен заметить, что никто не видел, как я входил в этот дом. Никто и не знал, что я там был.

– Кроме меня, – возразил Андре медовым голосом. – Ирония судьбы, верно?

Бариччи стал мрачнее тучи;

– Это что, угроза, Андре? Так заруби себе на носу: если полиции станет известно о моей связи с Эмили, меня просто заклеймят как распутника, что случалось уже много раз в прошлом. Но это еще не основание обвинить меня в причастности к смерти Эмили. Но если ты попытаешься изменить мнение властей, я незамедлительно представлю им некоторые весьма убедительные свидетельства другого преступления… Так что выбирай, мой друг.