— Добрый день! — Мужчина поправил козырек бейсболки с надписью Gorgeous Loser, явив присутствующим пронзительные зеленые глаза и очаровательную улыбку на некогда смазливом, но теперь подрасплывшемся лице. — Я курьер из «Осы Экспресс». За посылкой.

Саслан злобно зыркнул исподлобья на курьера, небрежно щелкнул пальцами, бросил Лене: «Рызбырысь», — и вернулся в кабинет.

— Ты вообще понимаешь, к кому опаздываешь, козлина? — зашипела на него Лена, угрожающе поднимаясь из-за стола.

— Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления, чувиха! — неуверенно пробормотал курьер, поправил собранные в конский хвост волосы и попятился.

— Какая я тебе чувиха, урод?! Ты знаешь, сколько стоит в этом офисе опоздание? — Лена начала воспроизводить все известные ей уроки ведения бизнес-переговоров, подслушанные на совещаниях. — Тут за пять минут на штуку баксов ставят, понял? Пятьдесят минут — десятка, понял, да? У тебя такие бабки есть? Чего молчишь? Есть или нет? Ты чё, хочешь мамину квартиру продать?

— Мамина квартира больше стоит! — Курьер опять поправил волосы.

— Чё-о? — Лена склонила голову набок и застыла. Нохчи-технику, чтобы преодолевать возражения, она еще не изучала. — В общем так, — она понизила голос. — Взял чемодан. Вот тебе адрес. И пулей туда, ты меня понял? Пулей отвез документы. Мне отзвонишься по приезде. Ясно?

— Типа того…

— Я не слышу! Что за «типа того»?! Ты хочешь с работы вылететь? Я тебе это легко устрою. Один звонок вашему директору, и все! Чтобы через двадцать минут был на Шмитовском проезде, ты меня понял?

— На Шмитовском, — вполголоса брякнул курьер.

— Ты ща у меня в Бутово окажешься! Грамотный самый, что ли? Самый москвич? Еще раз в этот офис опоздаешь, считай, тебя уже уволили. Чемодан взял, быстро!

— Да взял, взял, — курьер схватил чемодан, вытер рукавом лоб и дернул дверь на себя.

«С вами, козлами, только так!» — подумала Лена и откинулась на спинку кресла, весьма довольная собой.

— Уехал? — высунулся из-за двери Саслан.

— Пулей улетел, — улыбнулась Лена.

— Ты грозная уапщэ стала, да? — Саслан погладил щетину. — Рвала его, как грелку, Богом клянусь! Молодец!

— А как еще с такими?

— Это да. Ну, я к тебе скоро загляну. — Он послал Лене свою фирменную улыбку и закрыл дверь кабинета.

«Как не попасть на паленое бухло в Египте» — обозначилась новая тема в группе R&B. Офисные часы показывали час дня. До обеда оставалось немного, до конца рабочего дня — как получится. «Ку-ку» — ойкнула ICQ.

«Lenok ti как?!!)))» — интересовался пользователь Lapa Glamur.

«Устала как собака((», — набрала Лена и вставила раздраженный смайлик.

«Как уа tebia ponimau, zaya. Derzis. Lovi prikolniy demotivator s kotom=)))

«Ловлю», — написала Ленка и снова скинула под столом тесные туфли.

Денис. Тринадцать часов

— Грамотный самый! Нет, так же, как и ты, ПТУ закончил! — передразнил я девушку уже в коридоре. — Самый мааасквич…

Выходя из здания, на секунду задержал взгляд на табличках, прибитых у входа в офис. Обе золотые, одна — поярче: «Трейдинвест переработка инкорпорейтед лимитед», вторая, чуть ниже, кажется, раскрывала суть дела и поэтому была аскетична: «Кафе Чеховъ». Теперь даже не стесняются себе позволить такой сарказм. Интересно, почему я до сих пор не видел «Кафе Дагов» или «Кафе Ингушей»? А «Кафе Москвич», видимо, они только любовницам покупают…

«Самый мааасквич»… наверное, сегодня эта фраза звучит как насмешка или оскорбление. Сколько лет этой лимитчице? Двадцать три? Двадцать четыре? Впрочем, это не имеет значения. Когда мне было двадцать четыре года, слово «москвич» приезжими девушками иначе, чем с подобострастием не произносилось. Это было во времена, когда московская прописка была линией социального фронта и ценилась выше, чем дорогие часы или джип, или на чем теперь крутые ездят?

Во времена, когда подобные особи женского пола даже теоретически не могли попасть в поле моего зрения и сидели в резервациях типа студенческих общежитий или снятых на четверых малогабаритных квартирах в спальных районах. Мы жили на разных планетах. Моя находилась в созвездии Садового кольца, а их… там, где все остальное. Там, где Кузьминки или Марьино. В общем, это было, когда мы презрительно цыкали в сторону малиновых пиджаков на «Чероки», мерялись прочитанными библиотеками, а дресс-кодом в нашем кругу служил «Улисс» Джойса с пометками на полях, сделанными как можно более небрежно…

Когда мне было двадцать четыре… Кажется, позавчера, а на самом деле — одиннадцать лет назад. В тысяча девятьсот девяносто девятом. Блестящий выпуск ВГИКа лета 1999-го. Поколение надежд. В нашей компании были свои Тарантино, Кэмерон, Гай Ричи, и даже Годар. Мир грозил превратиться в пыль, узрев наши дипломные работы. Это было так свежо, так необычно. Поколение гениев, у ног которых лежала залитая солнцем, чуть пыльная и еще не так изуродованная Москва. Всего пара лет нужна была молодым богам, чтобы раз и навсегда войти в элиту российского кино. Стать настоящими небожителями. Пара лет — осмотреться, выбрать самого достойного из спонсоров, небрежно долго провозиться с кастингами, попутно отвергнуть самых значимых (а значит, самых надоевших) больших актеров, а найти двух наркоманов, трех проституток (одну из них беременную) и одного бомжа. И утвердить на главные роли. Потом отвалить на фестиваль в Берлин — развеяться. Вернувшись, снять несколько рекламных роликов, для заполнения прорех в карманах, а на завтра приступить наконец к съемкам главного фильма ЭПОХИ. Конечно, артхауса.

Поколение надежд. Наследники Эйзенштейна, Шукшина и Тарковского. Стоит ли говорить, что ни один из нас, выпускников того года, не снял ни одного фильма. Или снял один — самый главный фильм своей жизни, — но его так никто и не увидел. Как я, например. Золотая молодежь излета затянувшихся для нас конца восьмидесятых. Слишком обнадеживающая, слишком талантливая, слишком амбициозная, чтобы что-то сделать.

Одиннадцать лет назад. Все осталось там, во временах, которые мой друг — мент Петя (папа профессор, мама доцент) называет временами, когда пейджер еще был ПЕЙДЖЕРОМ, а мобильный телефон МОБИЛОЙ! Выпуск одна тысяча девятьсот девяносто девятого года. Это было в прошлом веке, а мы и не заметили…

Теперь, по прошествии времени, малиновые пиджаки стали владельцами бизнеса с высокой капитализацией, сменившими джип «Чероки» на «Бентли», провинциальные девушки уже не испытывают пиетета перед пропиской (см. капитализацию и «Бентли»), а я неожиданно для себя осознал, что Марьино — это не где-то на выселках, а всего восемь остановок от центра, а само слово «москвич» получило унизительное прилагательное «сааамый» в придачу.

Тем не менее компания институтских друзей все так же собирается по пятницам в нашей квартире на Остоженке, коротая вечер за игрой в преферанс, обсуждением андеграундного кино и музыки, выставок маргинальных художников и полуподвальных театральных постановок наших знакомых.

Мы старательно продолжаем притворяться, будто живем в анклаве, прочно защищенные шумоизоляцией и фильтрами, пропускающими в наш мир только те новостные, культурные и политические события, которые интересны нам. Все это время мы внушали себе, что жизнь продолжает строиться по формуле: люди существуют в тот момент, когда мы с ними разговариваем, и до тех пор, пока мы с ними разговариваем.

Я уверен, что каждый из нас в глубине души понимает, что главная задача этого условного культурологического фильтра — не пропустить одну мысль: мир изменился. Фильтр помогает нам не верить в то, что Р 3 Harvey больше не является молодой принцессой андеграунда, да и мы из категории талантливых юношей перешли в категорию юношей стареющих.