А я много думаю. «Уапще» слишком много. Был бы я примитивнее, попросту не подошел бы к телефону или сказал, что за границей, или… в общем, отказался от этого дела. Но я же образованный раб смысловых надстроек. Прежде чем просто сказать «нет», я подумал о своем имидже человека, решающего чужие проблемы. Я подумал о том, как после отказа меня воспримут другие заказчики, о недостающей сотне тысяч, я подумал о том, что ты викинг, Саслан, а если викинг просит помочь, ему нельзя отказать, он тебе еще пригодится. Я слишком умный… в этом проблема…

Начало недели ясно намекало, что начинаются проблемы. Они всегда приходят сюда с сентябрем, с пробками, которые создают родители, что носятся по городу, покупкая тетради, учебники и всякое школьное дерьмо.

Все проблемы в моей жизни начинались первого сентября. Школьные драки, институтские романы, смена работы — все приходилось на сентябрь. Каждый раз, когда заканчивается лето, я начинаю нервничать, будто завтра снова в школу или институт. Ненавижу первое сентября. Чертов Гитлер начал войну первого сентября, а что сделал ты, чтобы не пойти в школу?

Все началось в понедельник, когда у меня загнил кактус, мирно росший почти два года. Напитался этой адской жарой, вылез из кадки, распластался побегами, и, сука, вырвал из земли корни. Я стоял над кадкой и почти плакал — его молодые отростки распластались по паркету, словно он сбежать хотел. Собрался с духом, напрягся, рванул и… растекся, как кисель, будто ему ноги отрубили. И даже домысливать не надо — все, абсолютно все хотят свалить из Москвы, даже кактусы.

Потом ЭТА. Неуклюжая в своей вечной отстраненности, будто обдолбанная эфиром, восторженно-наивная идиотка, уничтожившая мой диван. Человек, который случайно может взорвать у тебя дома атомную бомбу, приняв ее за зажигалку, а потом замереть между искореженными плитами, торчащей арматурой и пропищать что-то вроде: «Ой, я, кажется, подолом платья зацепилась за что-то острое!»

Потом Саслан со своим кейсом, в котором лежит миллион. Кейсом, который он сам отдал в руки первому встречному, а потом удивился, когда тот пропал. Дефиченто… больной человек, готовый перестрелять весь город из-за ничтожной суммы. Даже взятку интеллигентно дать не может, все оперирует этим старомодным ублюдским кэшем. А апломба — как у неработающей системы ГЛОНАСС. «Мнэ трыдцать сем, и я стою два ярда… я воэн». Воин.

Тоже мне, викинг. У викингов не было кейсов, у викингов не было сбережений, у них были только боевые топоры. Они забирали чужую добычу, часть отдавали своим богам, а остальное тут же пропивали и проедали. С другой стороны, чего ждать от человека, который, входя в управление полуразваленным молочным заводом (туманное утро, автоматчики работают периметр, охрана связана, бывший директор, полузадушенный телефонным шнуром, подписывает уставные документы), задал первый вопрос своему юристу:

«А какая у завода капытализыц будет через год?»

Чертов город, — ты ухитрился даже из чеченских бойцов сделать просто «инуэсторов».

А потом порвался зайчик… ушастый плюшевый зайчик цвета лаванды, такие делают только в Провансе. Внутрь зайчика вшит мешочек, набитый лавандой. Лаванда (Lat. Lavandula) — ароматический вечнозеленый кустарник. Римляне добавляли ее в ванны для свежести, использовали для стирки и уборки. Египтяне растили ее в священных садах Фив и готовили из нее благовония. Остатки лаванды были найдены в запечатанных урнах в гробнице Тутанхамона. Аромат лаванды помогает от головной боли, боли в суставах, ее масло способно лечить ожоги. Впрочем, посмотрите про это в Wikipedia. Главное — лаванда снимает стресс.

Стресс, который у меня никогда не заканчивается. Стресс, который меня преследует, ввиду особенностей работы. Стресс, который мешает принимать правильные решения. Поэтому, когда волнуюсь, я нюхаю зайчика. Точнее, его жопу — именно в эту часть животного вшит заветный мешочек.

Кто-то щелкает суставами, кто-то теребит четки, кто-то катает в руке шары или сжимает резиновое кольцо. Кто-то мастурбирует. А я нюхаю своего зайчика. Точнее, его жопу. С одной стороны, это успокаивает, с другой — таит в себе сакральный смысл: может быть еще хуже.

И вот сегодня, выходя из офиса Саслана, подумав о курьере, я судорожно сжал лежащего в кармане зайчика, и он треснул. Лопнул, прохудился, порвался по ебаному шву… в общем, все плохо. Это был последний зайчик из партии. Кто и когда поедет в Прованс, кого я могу попросить привезти мне зайчиков, я не знаю.

Мне пришлось остановиться и купить скотч. Как назло, скотч продавали только широкий, и мне стоило изрядных трудов вырезать аккуратную полоску, наложить ее на шов, прижать пальцами, потом удерживать минуты три, чтобы в итоге хоть как-то продлить жизнь зайчика. Теперь, когда я подношу его к носу, из зайчика не высыпается трава — но! Отвратительно пахнет химическим пластиковым дерьмом. Скотчем.

Поэтому каждый раз, когда нюхаю зайчика, я думаю о том, что оставшийся скотч я израсходую на курьера, которому чертов Саслан дал чертов кейс с чертовым миллионом. Курьера, который этот чертов кейс украл! Чертова, уродского сраного ничтожного курьера, из-за которого я порвал своего зайчика. Скручу его уродские жуликоватые ручонки, намотаю скотч вокруг шеи, чтобы поддушивать, а остальную часть пленки изведу на рты гребаной семейки курьера, если таковая имеется.

Остановившись на светофоре, достаю фотографию курьера. Бывшее когда-то смазливым лицо, дурацкий ponytail на затылке, довольно честный взгляд. В прошлом, вероятно, отличник. Неужели этот лох мог украсть миллион?

Смотрю записку с его адресом, практически рядом со мной… хм… соседушка. Наверняка дома его нет, если повезет, застану родителей. Дальше — друзья, бабы, хорошо бы жена с детьми, даже если бывшая. Хотя, если уж такой ботаник решился отвинтить у чехов миллион, о судьбе близких он вряд ли задумывается. «Детей в пизду, стариков в изоляторы», — примерно так пела одна гангста группа. И где теперь его искать? В Киеве? В Европе? На Марсе?

Интересно, есть у него открытый Шенген? Последнее слово вызывает ноющую тоску. Включаю музыку:

Почти год мы ездим вдвоем — я и Дэвид Боуи. А за окнами автомобиля город, который раньше назывался Москва, утыканный теперь уродливыми инопланетными сооружениями, которые люди по глупости называют домами, и вокруг снуют и снуют пауки с Марса — нынешние жители города. Остается лишь подпевать и имитировать голосом гитарные рифы, до того стало здесь херово. И посреди всего этого безумия мне кажется, что Зигги Стардаст — это я. В самом деле, если пауки с Марса уже здесь, то должен же быть и Зигги?

Мне тридцать пять, я стою два ярда… неплохая селф-презентация. Пошло, конечно, но точно. «Мне тридцать пять лет, на моих заграничных счетах девятьсот тысяч долларов». Я написал бы эту фразу на визитных карточках, если бы у меня они были. А что? Исходя из теории Саслана, в наши кислые времена сумма на твоем счете говорит о тебе гораздо больше, чем затертые «Доктор наук» или «Партнер». Фамилия, имя, отчество и цифры вместо телефона, чтобы сразу понимать, с кем имеешь дело. Берешь в руки карточку, а там написано, «Старший Партнер направления прайвет бэнкинг», а внизу цифра $45 000. Ну, разве можно доверять такому «прайвет бэнкинг» свои деньги? Если он сам не заработал, твои уж точно просрет. Направит их в погашение кредита Вольво, или элитного таунхауса «недалеко от Москвы» (километров этак в ста по Ярославке).

Представляете, сколько проблем удалось бы избежать, знай мы точно финансовую историю тех, с кем собираемся иметь дело? Сколько понтов бы ушло и сколько безмерных иллюзий развеялось? Сдается мне, фундамент, на котором стоит город, это не сваи и не бетон. Это понты. Убери их — все рухнет. Нет, положительно, я не люблю Москву и ее жителей с надписями на визитках, которые не соответствуют реальному положению дел.