В первые Эгон встретился с Акселом ван де Графом в семь часов утра, ясным летним днем, на первой платформе центрального амстердамского вокзала. С матерью, которая провожала его на трамвае, он попрощался в вестибюле вокзала, так как не хотел, чтобы она шла с ним дальше до самого поезда. Зная, что она смотрит ему вслед, он не обернулся и поднялся с рюкзаком на перрон, где и начинались каникулы. Компания «Дави Йохтрейзен» организовала поездку в бельгийские Арденны, в местечко под названием Ла-Рош.

Ему только что исполнилось четырнадцать. В лагерь собирались подростки от четырнадцати до семнадцати лет, и он немного волновался, что будет там самым младшим. На платформе он осмотрелся в поисках тех, кто, возможно, станет его попутчиками. У подножия строительных лесов, возвышающихся до самой крыши, он увидел группу детей и родителей. Вокруг стояли сумки, рюкзаки и большой ящик с желто-зеленой эмблемой «Дави», по которой он должен был ориентироваться (точно такая же эмблема размещалась в каталоге фирмы). Все смотрели вверх, не обращая на него никакого внимания, и, подняв голову, Эгон понял почему: по строительным лесам карабкался мальчик. Он залез уже очень высоко. Что-то кричал руководитель группы, но мальчик взбирался все выше и выше под аккомпанемент поюще-звенящих труб. Ситуация казалась очень серьезной, и Эгон боялся, как бы мальчик не упал.

– Спускайся! Это опасно для жизни! Мы за тебя отвечаем! – не унимался вожатый, сам еще совсем молодой парень. Но мальчик продолжал взбираться, пока не достиг верхней площадки, прямо под крышей. Он встал на самый ее край и, улыбаясь, посмотрел вниз.

– Эге-ге-ге! – вопил он, и его голос отзывался эхом.

– Спускайся, – волновался вожатый.

– Что? – кричал мальчик. – Что ты сказал?

– Слезай. И осторожно, пожалуйста.

– Сейчас! – откликнулся мальчик.

Он прошелся туда-сюда, подпрыгнул несколько раз, пытаясь дотянуться до крыши, и только тогда начал спускаться по трубам, выделывая опасные трюки. С нижней площадки он спрыгнул на ящик, а оттуда на перрон.

– Господи, зачем? – спросил вожатый.

– Я не видел таблички «Взбираться запрещено», – ответил мальчик, – и хотел удостовериться – может, она висит наверху.

Прозвучал сдержанный смех. Вожатый растерялся, не зная, как реагировать.

– Больше так не делай, – сказал он. – Если упадешь, сорвешь нам всем каникулы.

Все уставились на мальчика. Он же, обогнув вожатого, подошел прямо к Эгону, как будто ждал этой встречи уже давно. У него было узкое лицо, русые сальные волосы и ярко-голубые глаза.

– Привет, меня зовут Аксел ван де Граф, – представился он. – А тебя?

Судьба распорядилась так, что во время этих каникул Эгон впервые влюбился, выкурил первую сигарету, впервые в жизни напился, в первый раз занимался любовью с девушкой (с двумя девушками), а также принял решение стать геологом. Но самое главное – именно тогда он познакомился с Акселом, о котором потом всякий раз его расспрашивали: «Не тот ли это самый Аксел ван де Граф? Ты ведь его знаешь, да? Что он за человек?», – и он рассказывал.

Девушек звали Вера и Флорри Ланакер – две сестры из Харлема, семнадцати и пятнадцати лет, которые считали себя секс-бомбами, что было сущей правдой. В поезде Эгон сидел напротив них, а проезжая по Бельгии, оказался на какое-то время рядом с младшей, Флорри, стоя с ней в проходе и любуясь проносящимися мимо пейзажами. Она много болтала о катании на лошадях, о патентном бюро их отца. Однако когда Аксел что-то нашептывал Вере на ушко, а та громко смеялась, Эгон понимал, что его шансы равны нулю и дамский угодник Аксел ему не чета.

Была еще и другая девушка, Марьоке Хеффелс из Хилверсума. На перроне она теребила руки, когда Аксел спускался с лесов, и была единственной, кто не смеялся, когда он ерничал, беседуя с вожатым. У нее были забавные черные космы и серьезные глаза. Однако в поезде, случайно перехватив его взгляд, она прыснула со смеху – тут не удержался и Эгон.

Поездка затянулась, и уже начало темнеть, когда в кузовах двух грузовиков их доставили в лагерь – на лужайку, предназначенную исключительно для них, на берегу реки Урт, близ городка Ла-Рош. Из большого ящика достали центральную палатку, а из двух маленьких – палатки, в которых им предстояло спать по двое. Распространялся аромат сваренного на скорую руку вермишелевого супа; в тумане, поднимавшемся с реки, они все вместе устанавливали центральную палатку, и Аксел сказал Эгону:

– Будем спать в одной палатке, хорошо?

В тот же вечер, чуть позже, Эгон выкурил свою первую в жизни сигарету, отчего слегка обмяк и впал в смешливое настроение. Аксел признался, что добавил в сигарету немного гашиша. На другой вечер Аксел принес бутылку вина, которую он, как уверял, украл в Ла-Роше. Эгон и раньше пил вино, но никогда в таких количествах. На следующий день после долгой прогулки по городу Аксел затащил Эгона в магазин, где накануне стянул бутылку. И пока хозяин магазина за прилавком обслуживал клиента, Аксел взял с полки еще одну и улизнул на улицу. Эгон же остался стоять, как парализованный. Хозяин не сводил с него глаз. Эгон быстро схватил пачку жвачки, расплатился и вышел из магазина. Владелец догнал его и заставил вывернуть карманы.

– Чтобы больше сюда ни ногой! – пригрозил он.

– Хорошо, – сказал Эгон.

Неподалеку, на тротуаре, сидел Аксел – бутылка стояла рядом с ним.

Так же, как и Эгону, Акселу только что исполнилось четырнадцать. Он был сыном директора больницы в Хилверсуме. По его словам, он уже «делал это» с шестью девицами, в том числе и с тридцатидвухлетней женщиной, женой врача в больнице отца. Порывистый, нервный, властный, он внушал постоянный страх: будто отойди ты от него хоть на шаг, пропустишь что-то важное, или же вот-вот в лагерь нагрянет полиция и арестует соучастников кражи вина. Он обожал покер и обучал этой игре всех желающих. По вечерам, а иногда и днем у бассейна велись крупные карточные сражения, которые из-за больших ставок в конце концов запретили; к тому же Аксел – было дело – ударил одного из мальчиков, обвинившего его в жульничестве (он выиграл тогда больше ста гульденов).

Чтобы спровоцировать Аксела на какой-то поступок, стоило лишь повесить табличку «Вход запрещен». Рядом с лагерем имелась такая табличка – у территории, где размещались склады, грузовики, большие кабельные катушки и две черные башенки, похожие на опрокинутые солонки, под которыми останавливались машины для загрузки. О содержимом груза никто не знал.

Когда они однажды всей гурьбой проходили мимо, Эгон громко поинтересовался, что же все-таки может находиться в этих солонках. И тут же понял, что натворил. В мгновение ока Аксел проник на территорию и залез на одну из солонок. Из здания склада выскочил разъяренный мужчина. Вожатый Кейс, который умолял Аксела слезть с лесов на вокзале, попытался успокоить его. Аксел же, балансируя на краю солонки, орал во все горло:

– Она пустая! Здесь ничего нет!

Не обращая внимания на ругань сторожа, он спустился вниз и с помощью нескольких известных ему слов по-французски сумел выяснить предназначение солонок: зимой там хранили реагент для обработки дорог.

– Наглецам принадлежит полмира, – сказал кто-то.

– А грубиянам – вторая его половина, – ответил Аксел.

Они гуляли по ярким маковым полям, изредка натыкаясь на увязшие в болотах танки, оставшиеся после битвы за Арденны; катались на байдарках и купались в речке и бассейне; посетили пещеру, видели соколиную охоту возле руин замка Ла-Рош, могилу умершего молодым нидерландского поэта; сидя у костра, рассуждали о войне во Вьетнаме и спорили, кто лучше: «Битлс» или «Роллинг стоунс». Во время одной из таких прогулок началась жуткая гроза: оглушительные удары грома раздавались так близко, что до смерти перепуганные девчушки кидались в объятия мальчиков (Марьоке – в объятия Эгона). Все вместе они бросились бежать и спрятались в сарае, сотрясавшемся от громовых раскатов и проливного дождя. Там сладко пахло мокрым деревом и землей и было так же темно, как в их палатках при отходе ко сну. Марьоке и Эгон сидели рядом на двух опрокинутых ведрах, смеясь друг над другом при каждом новом ударе грома; Вера и Флорри разлеглись на маленьком стоге сена, пожевывая соломинки; Кейс наблюдал за ними, а Аксел взобрался на трактор, завел мотор и протаранил дверь сарая.