— У меня был неважный день. На меня напал полицейский за то, что я прикалывался над его мировоззренческой системой, а еще мне грозили снести голову клюшкой для гольфа.

— А ты как всегда был само обаяние, — съехидничала она, прежде чем ее голос стал серьезным. — Ты не хочешь мне рассказать, что происходит?

Я вкратце пересказал ей то, что смог сегодня узнать, и поведал о своих догадках. Я не стал упоминать имена Марси Бекер, Эли Уинн и двух полицейских. У меня не было настроения болтать об этом по телефону в доме, где совсем недавно побывали посторонние.

— Ты собираешься продолжать расследование?

Я ответил не сразу. Рядом со мной в темноте тускло отсвечивал «смит-вессон».

— Думаю, что да, — тихо произнес я в трубку.

Она вздохнула:

— Кажется, мне лучше вернуть эти билеты в кассу.

— Не делай этого.

Внезапно больше всего на свете мне захотелось оказаться сейчас рядом с Рейчел, ну, а кроме того, мне все-таки надо было переговорить с Эли Уинн. — Мы встретимся, как и договорились.

— Ты уверен?

— Никогда не был уверен больше, чем сейчас.

— Ты знаешь, я люблю тебя, Паркер, представляешь?

У нее появилась привычка называть меня по фамилии просто потому, что никто из близких так ко мне не обращался.

— Я тоже тебя люблю.

— Вот и хорошо, так что уж позаботься о своей драной шкуре, — с этими словами она повесила трубку.

Второе сообщение на автоответчике было весьма странное.

— Господин Паркер, — произнес мужской голос, — меня зовут Артур Франклин. Я адвокат. Моему клиенту необходимо срочно переговорить с вами, — у стряпчего был встревоженный голос, будто кто-то стоял у него за спиной и помахивал резиновым шлангом. — Я буду благодарен, если вы перезвоните мне, как только сможете.

Он оставил номер домашнего телефона, и я перезвонил ему. Когда я представился, из его груди вырвался мощный вздох облегчения, словно воздух из проколотой шины. Он, по крайней мере, трижды произнес «спасибо».

— Моего клиента зовут Харви Рэйгл, — начал он с места в карьер, не дожидаясь моих вопросов. — Он режиссер. Его студия и службы распространения находятся в Калифорнии, но сам он недавно перебрался в Мэн. К сожалению, в Калифорнии против него возбудили судебный иск в связи с его профессиональной деятельностью, и сейчас готовится запрос об его экстрадиции. Но суть дела в том, что некоторые подозрительные личности предприняли некоторые выходки против его искусства, и сейчас он думает, что его жизнь в опасности. Завтра у нас предварительное слушание в федеральном суде, после чего мой клиент сможет с вами поговорить.

Наконец он прервался, чтобы набрать в грудь воздуха, и у меня появился шанс вставить слово.

— Извините, мистер Франклин, но я не уверен, что проблемы вашего клиента касаются меня, я не берусь сейчас ни за какие дела.

— О нет, — ответил Франклин. — Вы не поняли, это не новое дело. Это имеет отношение к тому делу, которым вы сейчас занимаетесь.

— А откуда вам известно, чем я сейчас занимаюсь?

— О господи! Я знал, что это не самая удачная идея, я говорил ему, но он не послушал.

— Говорили кому?

Франклин судорожно вздохнул, как человек на грани истерики. Да, Перри Мэйсон из него никакой.

— Мне посоветовал позвонить вам некий господин из Бостона. Он издает комиксы. Я надеюсь, вы знаете, о ком речь.

Я знал, о каком джентльмене идет речь. Старый знакомый Аль Зет — во всех смыслах именно он руководил делами бостонской мафии из магазинчика комиксов на Ньюберри-стрит.

Вот теперь я понял, что у меня действительно серьезные проблемы.

Я проснулся. Солнце ярко светило в окна, тонкую ткань занавесок пронизывали тысячи лучиков. Было слышно, как жужжат пчелы, привлеченные запахом цветов в саду и ароматом цветущих яблонь у подъезда к дому.

Я принял душ, оделся, взял спортивную сумку и отправился в спортзал позаниматься часок. В холле мне встретился Норман Бун, один из агентов ATF. Я кивнул ему в знак приветствия, и он ответил мне тем же. И это кое-что значило. Обычно он дулся как мышь на крупу. Офисы федеральных агентов, службы судебных исполнителей, представителей ATF находились в этом здании, что давало ощущение безопасности тем, кто занимался в спортзале, по крайней мере, пока какому-нибудь придурку не придет в голову выразить всю свою злость на правительство с помощью грузовика со взрывчаткой.

Я пытался сосредоточиться на занятиях, но каждый раз мое внимание рассеивалось, и я ловил себя на том, что опять думаю о событиях последних дней. В голове то мелькали мысли о Лутце и Воизине, то всплывал Бекер, и я снова припоминал «смит-вессон» в специальной летней кобуре, который сейчас лежал в моем ящике. Я осознавал, что Аль Зет интересуется моими делами, а это на шкале «добрых дел, которые могут с вами произойти», находилось где-то между заражением проказой и визитом налоговой полиции к вам в дом.

Аль Зет вынужден был перебраться в Бостон в начале девяностых, после некоторых успешных акций ФБР против мафии в Новой Англии, где слыл большим авторитетом. Пока Экшн Джейсон Селлем и Бэби Шенкс Манночио (о котором однажды сказали, что, если бы на нем сидели мухи, они бы платили ему за аренду площади) выясняли отношения между собой, находясь при этом под наблюдением и, по слухам, один из них, а может быть, и оба передавали информацию федералам, Аль Зет пытался навести порядок, внести стабильность в свои ряды, раздавая советы и укрепляя дисциплину в своей организации весьма жесткими мерами. Формально его положение в структуре было неопределенным, но те, кто не считался посторонним в преступном мире, знали: Аль Зет руководил всем, что творила мафия в Новой Англии, был ее неформальным главой. Однажды наши пути пересеклись, с тех пор я стал жить с опаской.

Из спортзала я отправился в библиотеку Городского исторического общества, где провел час, усиленно изучая все, что имелось у них о Фолкнере и баптистах-арустуках. Папка оказалась под рукой, была еще теплой после ксерокопирования, но содержала в себе лишь скудные сведения — в основном пожелтевшие газетные вырезки. Единственная содержательная статья из журнала «Даун Ист» была подписана только инициалами «Г.П.» Я позвонил в редакцию, где подтвердили, что ее автор — Грэйс Пелтье.

Этот материал, по сути, был наброском ее диссертации. Статья вобрала в себя историю четырех семей, описание жизни Фолкнера и постулатов его учения. Она в основном содержала фрагменты из его проповедей и воспоминания тех, кто слышал пастора.

Оказывается, Фолкнер стал священником после того, как паства «возвела его в духовный сан». Он не относился к тем, кто считал, что беспорядок на земле есть признак неминуемости Второго Пришествия и, соответственно, благочестивому человеку ничего не остается, как следовать своей дорогой. В проповедях Фолкнер призывал своих последователей бороться с разводами, гомосексуализмом, либерализмом и со всем тем, чем были богаты бурные шестидесятые. Чувствовалось влияние мыслителя времен раннего протестантизма Джона Нокса, но Фолкнер был учеником и Кальвина. Он верил в предназначение: Господь отобрал тех, кому суждено спастись, еще до их рождения, а, поскольку людям невозможно спастись самостоятельно, не имеет значения, какие добрые поступки они совершали. Только вера приводит человека к спасению.

В данном случае вера в преподобного Фолкнера, что было естественным продолжением веры в Господа. Если вы следовали за Фолкнером, можно было рассчитывать на спасение. Если вы отвергали его, то попадали в число проклятых. Выглядело все это весьма прямолинейно и взаимосвязано.

Он наследовал августианскую точку зрения, распространенную среди некоторых ортодоксов, в той части, которая касалась положения, что Господь заповедал своим приверженцам возвести «город на холме», общество, преданное служению Ему и восхвалению Его. Орлиное озеро должно было стать местом осуществления этого великого замысла: местечко, где поселились шестнадцать душ, которые так и не оправились от шока Второй мировой войны, когда вернувшиеся с нее предпочли остаться в городах вместо того, чтобы вернуться на север. Здесь было лишь две нормальные дороги, в домах отсутствовало электричество; место, где мясной и промтоварный магазины закрылись еще в пятидесятые и главное предприятие города — местный лесопильный завод, на котором делали бочонки из твердой древесины, — обанкротился в пятьдесят шестом, спустя всего пять лет с момента начала работы, а просуществовал кое-как до семьдесят седьмого. Здесь было много французских католиков, которые отнеслись к переселенцам как к чудакам и не лезли в их дела, довольные тем, что они хоть как-то оживили дела в местных лавках и тратились на семена и незамысловатые повседневные покупки. Именно это место выбрал Фолкнер, и именно здесь погибли его люди.