— Ты говорила ей, что мы видели его?

— Нет, я не хотела, чтобы Тара беспокоилась об этом. Предполагается, что она собирается с мыслями… она уязвима… Если Готтлер расстроил ее всем этим, я убью его.

— Позвони ей прямо сейчас и узнаешь, — спокойно сказал Джек, неся Люка к пеленальному столу.

— Люк испачкал подгузник? Я позабочусь об этом.

— Звони сестре, дорогая. Поверь мне, если я могу свежевать оленя, я могу справиться и со сменой подгузника.

Я послала ему благодарный взгляд и позвонила Таре.

Она ответила после второго гудка:

— Алло?

— Тара, это я. Я только что получила твое сообщение. Все в порядке?

Ее тон был похож на бьющееся стекло.

— Все было прекрасно, пока не позвонил Марк и не рассказал мне, что ты затеяла.

Я глубоко вздохнула:

— Мне жаль, что он взволновал тебя этим.

— В первую очередь, тебе следует жалеть о том, что ты сделала! И ты знала, что это было неправильно, иначе ты сказала бы мне. Что происходит, Элла? И какого черта ты делаешь, впутывая Джека Тревиса в мои дела?

— Он — друг. Он был там для моральной поддержки.

— Очень плохо, что ты потратила впустую его время, и свое собственное. Потому что все было напрасно. Я не подпишу никаких договоров. Я не нуждаюсь в твоей помощи, особенно такой. Знаешь, как мне было стыдно из-за тебя? Ты понимаешь, что под угрозой? Ты разрушишь мою жизнь, если не заткнешься и не перестанешь лезть не в свое дело.

Я молчала, пытаясь отдышаться. Тара, когда была сердита, слишком походила на нашу мать.

— Я не собираюсь ничего разрушать, — в конце концов, произнесла я. — Я только делаю то, о чем ты просила, то есть забочусь о Люке. И я пытаюсь удостовериться, что ты получаешь помощь, на которую имеешь право.

— Марк уже обещал помочь мне. Не было никакой нужды привлекать адвокатов!

Я была поражена ее наивностью:

— И насколько ты собираешься доверять обещаниям человека, который изменяет жене?

Послышался ее негодующий вздох.

— Не твое дело. Это — моя жизнь. Я не хочу, чтобы ты разговаривала с Марком. Ты совсем не понимаешь ситуацию.

— Я понимаю намного больше, чем ты, — решительно ответила я. — Послушай меня, Тара… ты нуждаешься в защите. Тебе необходима гарантированная поддержка. Марк передал тебе, о чем мы договорились?

— Нет, и я не хочу слышать об этом. Я знаю, что он обещал мне, и этого достаточно. Я разорву и выброшу любой договор, который ты дашь мне.

— Могу я хотя бы рассказать тебе о некоторых моментах, которые мы обговорили?

— Нет. Что бы ты ни сказала, меня это не интересует. Наконец-то я получаю то, что хочу, единственный раз в жизни, а ты осуждаешь, вмешиваешься и портишь все. Точно так же, как мама.

Я отшатнулась.

— Я не похожа на маму.

— Похожа! Ты такая же завистливая — ты завидуешь мне, потому что я красивее, тому, что у меня есть ребенок и богатый друг.

В тот же момент я узнала, что можно фактически потерять самообладание, если ты достаточно сердит.

— Повзрослей, Тара! — резко бросила я.

Щелчок.

Тишина.

Я смотрел на безмолвный телефон в своей руке. Опустила голову в полном поражении.

— Джек.

— Да?

— Я только что сказала сестре, находящейся в психиатрической клинике, чтобы она повзрослела.

Он подошел ко мне с ребенком в свежем подгузнике. Его голос был мягким и сочувствующим:

— Слышал.

Я обратила на него безрадостный взгляд:

— У тебя есть номер Марка Готтлера? Мне нужно позвонить ему.

— Был где-то в моем сотовом. Можешь посмотреть. — Джек рассматривал меня некоторое время. — Ты доверилась бы мне, если бы я позаботился об этом? — прошептал он. — Могу я сделать это для тебя?

Я обдумывала предложение, зная, что, хотя я могу сама справиться с Готтлером, это было именно то, в чем Джек был особенно хорош. И именно сейчас было полезно получить помощь. Я кивнула.

Он вручил Люка мне, подошел к столу, где оставил свой бумажник, ключи и телефон. Приблизительно через две минуты он связался с Готтлером.

— Привет, Марк. Как дела? Замечательно. Да, все нормально, но у нас здесь возникла проблема, и мы должны разрешить её. У Эллы только что был телефонный разговор с Тарой… о той нашей встрече, о договоре… Да. Элла, не слишком счастлива, Марк. Сказать вам правду, я тоже. Кажется, мне следовало объяснить, что это было конфиденциально. Но я не ожидал, что вас надо учить. — Он сделал паузу, чтобы послушать. — Я знаю, почему вы сделали это, Марк. — Его тон был спокойным, но гневным. — А теперь из-за вас эти сестры раздражены, как две кошки в ванне. Чтобы ни говорила Тара, о том, что хочет прямо сейчас, она не в том состоянии, чтобы принимать такие решения. Вас не должно волновать, если или когда она подпишет договор. Как только мой адвокат отправляет его, ваши мальчики просматривают, вы подписываете хренов договор, и отправляете мне, — мгновение Джек слушал. — Потому что Элла попросила меня об этом, вот почему. Я не знаю, как вы обычно справляетесь с этими делами… Да, это — то, что я подразумеваю… Дело в том, Марк, что я здесь, чтобы убедиться, что Тара и Люк получат причитающееся. Я хочу, чтобы они получили то, что мы обсудили и о чем пожали руки. И вы знаете, что значит перейти дорогу Тревису в Хьюстоне. Нет, конечно, это не угроза. Я считаю нас друзьями, и знаю, что вы не сойдете с пути праведного. Так что давайте уясним, как пройдут следующие месяцы: вы больше не будете беспокоить Тару по этому поводу. Мы закрепим этот договор, и если вы снова создадите для нас проблемы, я гарантирую вам еще большие. И я не думаю, что кто-либо из нас желает этого. В следующий раз, когда вы захотите поговорить о чем-нибудь таком, вы звоните мне или Элле. Тара не допускается к решению этого вопроса, пока не поправится достаточно, чтобы покинуть клинику. Хорошо. Я тоже так думаю. — Он слушал приблизительно полминуты, выглядел удовлетворенным, попрощался, и закрыл телефон решительным щелчком.

Взглянув на меня, он выжидательно поднял бровь.

— Спасибо, Джек, — сказала я мягко, напряжение в моей груди уменьшилось. — Думаешь, он внял твоим словам?

— Он внял. — Джек приблизился ко мне, опустился на корточки, так как я сидела на диване, и заглянул мне в лицо. — Все будет прекрасно, — прошептал он. — Ты не потратишь ни минуты, беспокоясь об этом.

— Хорошо. — Я потянулась и погладила его темные волосы. Я чувствовала странную робость, когда спросила, — Хочешь провести ночь со мной, или ты лучше…

— Да.

Кривая усмешка появилась на моем лице:

— Тебе не нужно немного времени, чтобы подумать об этом?

— Хорошо. — Он задумчиво щурился, как будто обдумывал это, и через долю секунды, произнес, — Да…

Каждую ночь и все уикенды следующего месяца мы проводили вместе, и, тем не менее, казалось, что я никогда не смогу наглядеться на Джека.

Были моменты, когда я едва узнавала себя, когда смеялась и играла, как ребенок, которым никогда не была.

Однажды мы пошли в дешевый бар в придорожной закусочной, где Джек затащил меня на деревянную танцплощадку, липкую, с остатками пива и текилы, и преподал мне урок тустепа.

В другой день мы пошли в крытый сад бабочек, где позволяли сотням ярких крылышек порхать вокруг нас как конфетти.

— Она приняла тебя за цветок, — прошептал мне на ухо Джек, когда одна из бабочек села мне на плечо.

Еще он повел нас с Люком на ярмарку искусства и цветов, где купил мне огромную корзину с мылом ручной работы и два ведра спелых, тающих во рту, фредериксбергских персиков. Мы завезли одно из ведер в дом его отца и пробыли там приблизительно час, выйдя с ним на задний двор, чтобы посмотреть лужайку для гольфа, которую только что установили.

Узнав, что я никогда не играла в гольф, Черчилль вызвался дать мне импровизированный урок паттинга — упрощенного вида игры в гольф на небольшой лужайке, возразив на мое нежелание обзаводиться новым хобби, в котором я полный профан: