Лука словно почувствовал, о чем она думает, уголки его губ вздернулись в улыбке. Ее сердце гулко стукнуло, и она улыбнулась ему в ответ, прежде чем взяться за свой лимонный шарик.

Мила управилась с двумя порциями мороженого, и Лука вызвал водителя.

— Я сказал ему, чтобы ждал нас у вашей гостиницы. Мне подумалось, после обеда полезно прогуляться.

Они попрощались с пылким Джованни и, взяв за руки Милу, вышли на улицу. По дороге Мила то пела, то хихикала и, увидев что-то интересное, показывала на это ногой, не желая отпускать руки взрослых.

Грейси искоса взглянула на Луку. А вдруг он маньяк и завлекает на свою удаленную виллу, чтобы убить? Хотя нет, не станет же он мучить ее на глазах у своей дочери, бабушки и лошадки по кличке Пино.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Лука.

Грейси отвела глаза.

— Ничему такому, что бы я могла рассказать, не боясь показаться дурочкой.

— Che cosa[11] дурочка? — вмешалась Мила.

— Это человек, который смеется, когда совсем не смешно, — ответила Грейси.

Лука с Милой остались на улице, а Грейси пошла за своим скудным багажом. Когда она вернулась, перед подъездом стоял роскошный черный автомобиль.

Заднее стекло опустилось, высунулась головка Милы.

— Скорее! Поехали домой!

Домой, подумала Грейси. Интересно, где мой дом?

Перед отъездом из Мельбурна она уволилась с работы и сдала свою квартиру, так что теперь была бездомной и безработной. Будущее лежало перед ней ведущей неизвестно куда дорогой. И все, что ей оставалось, это идти по ней.

Грейси глубоко вздохнула и полезла в машину. Все трое — она, Мила и Лука — устроились на заднем сиденье, впереди за темной панелью сидел водитель. Машина тронулась, за окнами поплыли улицы Рима, сменившиеся тосканским пейзажем со стоящими вдоль дороги крестьянскими домами и разбросанными по холмам деревнями.

Вечерело, когда они подъехали к вилле. Все было как на открытке: дорога, обрамленная по обеим сторонам высокими кедрами, поднималась, петляя, на холм, засаженный виноградной лозой. На вершине холма стоял двухэтажный оштукатуренный дом под оранжевой черепичной крышей, в стороне — небольшой флигель. Все было залито желтым светом заходящего солнца.

— Вам нравится? — спросил Лука.

— Разве это может не нравиться? — со вздохом ответила Грейси.

— Далековато от города, — проговорил он, и Грейси услышала… что-то такое услышала в его голосе.

Она посмотрела на него, но его глаза были устремлены на дом.

— Ерунда, — фыркнула Грейси, и он повернулся к ней. — Разве это далеко? Вот я, например, чтобы добраться сюда из Мельбурна, летела на двух самолетах и провела в воздухе целые сутки. А какие-то два часа на машине — это ерунда. Да и вообще, есть ведь Интернет и спутниковое телевидение, человек больше не изолирован.

— Понятно, — сказал Лука. — Все так говорят, — добавил он с улыбкой.

Грейси, покраснев, снова высунула голову из окна, жадно вдыхая прохладный свежий воздух. Вилла казалась старинной. Грейси не удивилась бы, наверное, скажи ей Лука, что письма отсюда до сих пор отправляются с конным нарочным.

— У меня тут есть все средства связи, и они в вашем распоряжении, Грейси. Mi casa, su casa[12], — произнес он, и Грейси показалось истинным волшебством то, что он уже не первый раз угадывает ее мысли.

На гравийной дорожке перед домом их встретили работающие в доме люди и огромный черный пес, который выскочил из парадной двери.

Люди оживленно говорили что-то, а пес бросился к Луке и встал на задние лапы, положив передние ему на грудь. Лука почесал его за ушами, не переставая переговариваться со слугами.

Наконец он повернулся к Грейси.

— Я сказал им, кто вы, позже познакомлю. А это, — он потрепал пса за ухо, — Цезарь.

Пес приветствовал Грейси громким лаем, она попятилась. Весь ее опыт общения с собаками заключался в игре с маленьким мальтийским терьером ее подруги Келли.

— Кто он? — спросила она.

— Ньюфаундленд.

— Правда? А я думала — медведь.

Мила хихикнула.

— Медведи в Тоскании не водятся. Есть только дикие кабаны.

— Замечательно, — отозвалась Грейси. — А где Гран-нонна?

Лука бросил взгляд на флигель.

— Она живет там, скоро вы ее встретите. — Он показал рукой. — А пока, пожалуйста, идите за Кэт, она отведет вас в вашу комнату.

Грейси кивнула и посмотрела на слуг. Одна из девушек поклонилась, и она поняла, что это и есть Кэт.

— Andiamo[13], — сказала девушка.

Внутри дом оказался еще красивее, чем снаружи. Он был великолепно обставлен и в то же время казался уютным. Единственное, что поразило Грейси, так это что совсем незаметно существование в этом доме четырехлетнего ребенка. Грейси помнила, что творилось, когда ее брат и сестра по матери были маленькие: повсюду валялись игрушечные грузовики и куклы, настольные игры занимали все столы, потеснив любимые взрослыми безделушки. Здесь же перед глазами Грейси была словно иллюстрация из журнала «Архитектурный дайджест».

Поднявшись по широкой лестнице, Грейси вошла в свою комнату, которая на самом деле оказалась спальней с широченной кроватью, гостиной с зашторенным французским окном и ванной с туалетом. В обеих комнатах пахло свежестиранным бельем, а площадью они были в два раза больше ее номера в общежитии.

Грейси присвистнула.

— Шик и блеск.

Кэт с недоумением обернулась, Грейси выставила перед собой руки с поднятыми большими пальцами — интернациональный знак, что все отлично. Девушка ответила таким же жестом, показывая, что она поняла, и вышла, прикрыв за собой дверь.

Телефона в комнате не было, и Грейси, посидев минут пять на кровати, вышла — надо было позвонить в астралийское посольство. К тому же был уже субботний вечер, надо было обязательно позвонить Келли с Сарой. Странно, но Грейси впервые не хотелось признаваться своим подругам, что она до сих пор не разыскала отца.

Она решила позвонить в посольство и лечь спать. Подруги подождут до завтра или, может, до следующей субботы, а у нее за это время, возможно, появится что-то новое.

Внизу Грейси услышала голос Луки. Он что-то говорил за полуприкрытой дверью. Грейси остановилась, прислушиваясь. Толку от этого было немного — она разбирала разве что одно слово из десяти, причем ни разу не прозвучали слова «Антонио» и «Грациано». И все же Грейси осторожно заглянула внутрь.

Лука стоял возле большого стола, на котором разместились компьютер, факс и ксерокс.

Грейси понятия не имела, чем он зарабатывает на жизнь, но, судя по дому и оборудованию кабинета, в деньгах он не нуждался. Неудивительно, что может нанять, кого захочет. Но, если разобраться, ее вроде бы и не нанимали. Тогда что? Они просто оказывают друг другу услугу.

Внимание Грейс привлекло тихое бормотание. Это была Мила — она сидела на ковре с куклой и каурой пластиковой лошадкой и разговаривала с ними. Рядом лежал Цезарь.

Отец, дочь, уют, богатство, подумала Грейс. Образцовая семья, вот только матери не хватает.

Интересно, как она выглядела, эта женщина, ухитрившаяся завоевать такого потрясающего мужчину и родить такую чудесную дочь. Наверное, она была необыкновенная, и по ней страшно скучают. И ее трудно заменить.

— Buon giorno[14], — послышался хрипловатый голос за спиной.

— Черт побери!

Грейс так стремительно развернулась, что ударилась спиной о стену.

На нее смотрела стройная женщина во всем черном, с собранными в узел серебряными волосами. Ну конечно, это бабушка Луки, прабабушка Милы. Тот же хороший рост, римский нос, такие же аристократические скулы и интеллигентные карие глаза, как и у внука.