Мила, которой надоела суетливая забота Кэт, слезла со стула и побежала следом за дядей и прабабушкой. Кэт взяла несколько тарелок и пошли на кухню, оставив Луку и Грейси наедине.

Грейси почувствовала, что ей некуда девать руки. Она отодвинулась вместе со стулом, подняла упавшую с ее колен салфетку, осторожно положила на стол, и на нетвердых ногах подошла к Луке.

— Мне правда очень жаль, что Мила сказала такое. Я жила далеко от дома и научилась бог весть чему.

Лука положил свою салфетку на стол и поднялся на ноги.

— Не расстраивайтесь, Грейси. Я доверяю вашей интуиции в обращении с Милой.

— Но почему? — удивилась Грейси. — Вы знаете меня каких-то несколько дней, а я уже умудрилась научить Милу, по крайней мере, одному не очень хорошему выражению.

Губы Луки изогнулись в улыбке.

— За это время я и сам выучил кое-что по-английски. У меня нет ни малейших сомнений в том, что мое решение привезти вас к себе домой было одним из самых удачных в моей жизни.

Грейси выпила достаточно за обедом, чтобы истолковать это по-своему. Взаимное притяжение. Увлечение. Называй это как хочешь. Жар, который не унять даже холодным душем. Если она намерена задержаться в этом доме подольше, необходимо на это как-то намекнуть.

— Лука, есть еще одна вещь, которая меня беспокоит.

— Я знаю, — сказал он. — Пожалуйста, не думайте, что я забыл про условие нашей сделки.

―Сделки?

— Я не забыл о вашем отце.

Ох! Как же так получилось — она только и делает, что размышляет о своем отношении к Луке, а то, что было для нее самым главным, просто выскочило у нее из головы. Ужас!

— Я не хотел ничего говорить, пока не узнаю побольше, — продолжал Лука. — Я же понимаю — хотя вы и бодритесь, это давит на вас. Кое-что я уже разузнал и жду сообщения, прежде чем двигаться дальше. Обещаю, как только я что-то узнаю точнее, сразу же вам скажу.

А она-то думала, что Лука забыл или просто ленится. Грейси стало стыдно. Она приблизилась к Луке и, поднявшись на цыпочки, обняла его за плечи и прижалась лицом к его горлу.

— Спасибо, Лука. Большое спасибо.

Миновала какая-то доля секунды, и руки Луки обхватили ее, скользнули по спине и замерли на талии. Он кашлянул, и Грейси отодвинулась.

―Извините, — пробормотала она. — То есть спасибо.

Лука слабо улыбнулся.

— Пойдемте к остальным?

Он повел ее в гостиную, где Гран-нонна наигрывала что-то на рояле, а Дом танцевал, усадив Милу себе на живот.

— Когда-то я был таким же, как он, — произнес Лука еле слышно.

— Вы никогда не были таким, — так же тихо возразила Грейси.

Лука, повернув голову, мгновение задумчиво смотрел на нее, потом негромко засмеялся.

— Ну, если вам так хочется думать…

Он отвернулся и стал смотреть на танцующих, а Грейси никак не могла отвести взгляд от его лица. Ей вдруг захотелось потрогать его щеку, такая ли она прохладная, как те чудесные мраморные статуи, что она видела.

— Ну, наконец! — воскликнул Дом, когда танец кончился. — А мы уже подумали, что вы решили повеселиться без нас, правда, Мила?

— А вот и нет, — пробурчала девочка. — Я знала, что папа придет ко мне. Поиграй для меня, папа!

Мила подбежала к Луке и схватила его за руку.

— Не сегодня, хорошо? — произнес Лука, бросая короткий взгляд на Грейси.

— А Грейси не возражает, — настаивала Мила. — Сыграй для нее. Пусть послушает, как ты умеешь играть.

Дом пересек комнату и сел рядом с Грейси.

— Давай, Лука. Покажи ей, как ты умеешь.

Он положил руку на колено Грейси, она мягко отодвинула ее.

Лука, прищурившись, взглянул на брата, его губы сжались.

Мила все-таки подтащила Луку к роялю. Он сел и усадил девочку на стоявший рядом стул. С помощью Луки Мила открыла крышку рояля. Лука размял пальцы, Мила сделала то же самое. Он положил пальцы на клавиши, Мила тоже.

Наверное, это происходило в сотый раз, Гран-нонна и Дом смотрели на это со снисходительной улыбкой. Грейси же вдруг почувствовала, как у нее перехватило горло.

Потом Лука заиграл. Играл он великолепно. Что-то из оперы, но более ритмичное, из телевизионной переработки. Грейси откинулась на спинку кресла. От граппы[24], кьянти и музыки ей стало тепло и уютно.

Дом положил руку на спинку дивана за ее головой.

— Где он учился музыке? — спросила Грейси.

— Самоучка, — буркнул Дом, снова кладя руку на ее колено.

Она отбросила ее, словно дохлую рыбу.

— А я думала, все итальянцы хорошо воспитаны.

— А я думал, все австралийки высокие блондинки.

Грейси невольно рассмеялась.

— Ах ты, бабник! — и оглянулась, не слышит ли Мила. Но та сидела на коленях Гран-нонны. — Я наполовину итальянка, — пояснила она.

— И тоже не очень-то хорошо воспитана, — сказал Дом. — По-моему, мы оба не такие, какими кажемся.

Может, он и прав, подумала Грейси. Дома в Австралии она, возможно, и попалась бы на удочку такому типу — напористому, острому на язык, шумному. Но теперь она знала, что он-то как раз и не опасен. Лука намного опаснее его. С Домом все можно перевести в шутку, как-то отвертеться, а вот с Лукой…

— Он прекрасно играет, — произнесла Грейси.

— Да, — согласился Дом. — Разностороннее талантливый мужчина.

Ей послышалось или он, в самом деле, произнес это с горечью? Она повернулась к Дому.

— Продолжайте.

Дом ухмыльнулся.

— А вы знаете, что, когда ему было девять, он спас во время наводнения собаку местного пожарного начальника? — Он потер небритый подбородок. — А вы знаете, что его банк входит в десятку итальянских компаний с наивысшими доходами? — Он поднял палец, давая знак молчать. — И что он дает больше беспроцентных ипотечных кредитов малоимущим семьям, чем все остальные?

— Интересно, как живется в тени такого брата? — вырвалось у Грейси.

Дом передернул плечами.

— И это еще не все, — сказал он. — Вы знаете, что он женился на женщине, не любившей его, чтобы спасти и ее, и ее семью, и своих родных от позора, который навлек на них его собственный брат?

— Я этого не знала, — сказала Грейси, и лишь после до нее дошел смысл того, что она услышала. Ей стало зябко. — От позора? Вы хотите сказать, Лука женился на Сарине потому, что она была беременна?

Дом кивнул.

— От вас?

Он кивнул снова.

Лука кончил играть, и Грейси снова увидела на его лице сумрачное выражение, не покидавшее его с той самой минуты, как появился Дом.

Теперь все было ясно.

Вскоре все кончилось. Гран-нонна ушла в свой коттедж. Дом объявил, что пойдет разберет свои вещи. Лука повел сонную Милу в ее комнату.

Грейси заявила, что побудет в гостиной еще немножко, и, оставшись одна, стала рассматривать, стоявшую на столике, фотографию Луки с Милой.

Мила на снимке была совсем крошкой, месяца два. У Луки волосы были короче, чем сейчас, и он несколько дней не брился. Он прижимал к щеке щечку Милы и смотрел прямо в объектив, а малышка уставилась на что-то в стороне. Наверное, на маму, подумала Грейси. Лицо у Луки выражало полнейшее счастье. Родная она ему или не родная, но он уже тогда любил Милу.

А теперь Сарины нет, а Дом, как показалось Грейси, чувствует себя ущемленным. И все в любую минуту может взорваться.

По пути к себе Грейси думала о своем отчиме. Ей было пятнадцать, когда он женился на ее матери. У них родились двое детей, настоящих австралийцев. Грейси их почти не знала, потому что уехала из дома сразу после окончания средней школы. В день похорон матери, отчим вручил ей итальянский паспорт, что должно было облегчить ей поиски родного отца, если она когда-нибудь решит его разыскать.

Не случится ли такое когда-нибудь и с Милой? У Грейси стеснилось сердце. Она сама не понимала, за кого она больше боится — за Милу или за Луку.

Грейси остановилась у открытой двери в комнату Милы. Девочка сидела с Лукой на полу и играла в воображаемые куличики.