И все-таки в этих крайне сложных, сверхопасных для жизни людей условиях собровцы действовали умело, продвигаясь на своем направлении без потерь.

Только с наступлением темноты бой стал стихать. Ночь с 15 на 16 января российские бойцы провели на земле, выйдя из первых домов, чтобы не попасть в окружение. Старик-дагестанец, житель Первомайского, принес им одеяла. Но люди все равно мерзли, спасались возле костра, зажженного в арыке — в специально вырытом для поддержания огня капонирчике.

Группа резерва, как могла, обеспечивала воюющих боеприпасами, выпрашивая их в основном в Буйнакской армейской бригаде. Привезла бойцам немного водки, купленной на свои деньги в магазинчике села Советское.

Наутро бой разгорелся с еще большим ожесточением. Я видел Крестьянинова незадолго до его гибели. Вместе с командиром «Витязя» полковником А. Никишиным на БТРе, загрузив его боеприпасами, они на несколько минут заехали на передовой КП, откуда до села было меньше километра. Пули частенько достигали этот КП, где располагалась резервная группа с доктором Олегом и где находился генерал-майор А.К. Карташов.

Когда немного погодя генерал-майор стал выдвигаться ближе к селу, его и группу сопровождения сильно обстреляли снайперы. Я тоже находился в этой группе. Огонь был таким прицельно плотным, что людям короткими перебежками пришлось перемещаться в арык с подмерзшей водой. Именно в эти мгновения по рации пришло сообщение, что в селе Первомайском ранен в шею командир СОБРа ГУОП, продвинувшегося в глубину на восемь домов. За ним, чтобы вывезти как можно скорее, послали БМП-2 с бойцами из резерва.

Генерал-майор приказал мне возвратиться в резервную группу. И когда я перебежками, сопровождаемый солдатом из саперного батальона вернулся на старое место, там уже стоял стон.

Доктор Олег, показывая свои, обагренные кровью Крестьянинова руки, не то прокричал, не то прорыдал, что командир погиб. Снайперская пуля, войдя сверху, нанесла рану, не совместимую с жизнью. Войдя в шею с левой стороны, она ушла в легкое, кромсая его. Доктор кричал мне, что он ничего не мог сделать. Ничего! Ничего!

Сердце боевого командира остановилось 16 января 1996 года. Я видел его личное оружие: испачканный дагестанской землей пистолет Стечкина под номером В.Н.1483К.

Тело Андрея Владимировича сопровождал домой, где ждали его возвращения живым жена Любаня, дочки Лена и Оля да трехлетний сын Пашка, боевой друг Михаил. Это ему, уходя в бой, подполковник сказал: «Я не буду с тобой прощаться». А вот его бойцам, оставшимся жить, выпала такая горькая участь: прощаться со своим командиром.

На момент его гибели отряд еще не имел потерь. Андрей Владимирович, не в ущерб выполнению боевой задачи, не уставал повторять: «Осторожнее! Вас что, дома никто не ждет?».

Последняя его дорога в «домовине» к месту своего успокоения была печально торжественной. Сначала последнее «прости» ему сказали в родном СОБРе, потом в бывшей дивизии Дзержинского (теперь ОДОНе).

Когда тело предавали земле, крупными хлопьями стал таинственно тихо падать снег. Потом был троекратный салют почетного караула. И я снова подумал о фамилии подполковника.

Это сколько же пришлось поработать на земле далеким предкам Андрея Владимировича, чтобы получить в награду ее, такую трудовую, велико символическую.

Сколько надо было вспахать земли, собрать урожаев, чтобы навсегда стать Крестьяниновыми. Раньше пахарей называли оратаями. Потом появилось сродное понятие: ратный труд. 16 января 1996 года в борьбе с бандитами смертью храбрых пал человек высокого ратного труда.

В его могилу вместе с горстью земли я бросил и маленький камешек, который, узнав о гибели командира, подобрал возле освобожденного от дудаевцев села Первомайского, в месте, где стоял БТР, увезший подполковника милиции Крестьянинова Андрея Владимировича в бессмертие.

Январь 1996 г.

Над медленно просыпающимся Грозным еще висел полумесяц. Всю ночь, мертвенно блистая, он верно служил боевикам, освещая только им известные ходы и тропки. При случае чеченцы могли даже помолиться на него. Они поднимали головы в сторону сверкающего в черном небе клинка и шептали: «Аллах Акбар!». Только безумно храбрый, рискуя погибнуть под градом свинца, мог прокричать эти слова в сторону русских. Но в ночной тишине эхо гуляет по разрушенному городу, как по чеченскому лесу, и я, гражданский, не понял — откуда, перекрывая то всхлипывание, то мягкое воркование Сунжи, донеслось до нас это: «Аллах велик!». И сразу раздраженно заговорил, шуганув солдат на левом фланге, пермский омоновец Андрей Т.: «Вы что, не слышали? Не спать! Смотреть в оба! Почему я слышал чеченца, а вы нет? Стоит им подойти на бросок гранаты и…».

Этот чеченский крик напоминания, что боевики рядом, что сегодня, в ночь с 6 на 7 марта, за Сунжей вновь на время они хозяева, вернул нас, начинающих самообманываться тишиной, к реалиям вчерашнего дня.

Чуть больше десятка солдат внутренних войск, четыре пермских омоновца да я, журналист, могли рассчитывать в эту ночь лишь на остроту своего зрения и слух, чтобы обнаружить боевиков, если бы они двинулись в нашу сторону.

Блокпост, который нам назначено защищать, за мостом через Сунжу — скромная, неказистая крепость и одновременно «жертва политических обстоятельств», во имя которых люди, блокпост населяющие, давным-давно здесь, в Грозном, рискуют жизнью.

Ветераны Афганистана, хорошо помнящие систему организации тамошних блокпостов, справедливо говорят, что в Грозном, в отличие от Кабула, с наступлением темноты российские блокпосты охраняют только сами себя.

А как бы нам ни замазывали глаза, как бы журналистам ни рекомендовали избегать слова «война», в воюющей Чечне политические реалии вынуждают российскую сторону гасить этот конфликт в статусе низкой боевой интенсивности. Поэтому что в военном смысле можно было в Афганистане, нельзя в Чечне.

Что бы ни говорили, ни писали политики о войне в Чечне, какие бы прогнозы ни доводились до людей, все они далеки от правды: рождаются-то они не на осажденных блокпостах или в горах…

В России многие хотят скорейшего вывода из Чечни федеральных войск, а думающие чеченцы знают, что с полным выходом войск начнется чеченское взаимоистребление, и никаким СОБРам, ОМОНам России его не остановить.

Если у чеченцев в их борьбе развязаны руки, то российским военным политиками навязана ирреальная линия поведения, которую один из мудрецов-солдат сформулировал так: «В любой войне командир думает, как бы уничтожить противника, а здесь, в Чечне, большие начальники думают, как бы сохранить противнику жизнь».

Военнослужащие Минобороны, внутренних войск и спецподразделений МВД России до сих пор, мягко говоря, с неприязнью вспоминают мирные переговоры 1995 года с дудаевцами, относя участие в них чеченцев только на счет их военной хитрости, которую боевики, надо отдать им должное, результативно употребляют в своих целях.

Ни в одном пособии по контрпартизанской войне, хоть весь мир обойди, не прочтешь, что партизан можно разгромить равным по силе оружием.

Но кому интересно, о чем мы думали на блокпосту N 22 в ночь с 6 на 7 марта, стоя возле бойниц, в которые заглядывал полумесяц…

«Кто вызывает «Эпоху»?» — слышим мы в темноте. Это в наш разговор врывается включенная рация, углубляя тревожное напряжение ночи, прекращая немудреную нашу беседу. А жаль.

Среди солдат внутренних войск и омоновцев редко услышишь рассуждения о том, нужна ли война в Чечне, зачем она? Да и чего переливать из пустого в порожнее. Вот она — война. Только выйди из блокпоста. Вчера на входе в него долго не высыхала кровь убитого чеченским снайпером собровца. Были эвакуированы несколько раненых.

Всю ночь, когда бы солдат ни включил рацию, мы слышали в свой адрес угрозы боевиков: убить, отрезать нам головы, вспороть животы…

Зная о понесенных сотрудниками МВД России и Чечни потерях, о смертях и ранениях солдат и офицеров внутренних войск, все мы, окруженные чеченцами на блокпостах и в комендатурах, готовились дорого отдать свою жизнь.