Ребята подремывали на броне, было еще достаточно времени до места назначения. Вдруг — гром выстрела прозвучал впереди колонны, и колонна остановилась. Передний бэтээр, на котором ехал командир, густо задымил, через клубы черного дыма прорывались языки пламени. Почти одновременно выстрел из чеченского гранатомета в хвост колонны. Задымил и последний бэтээр. Колонну зажали с обеих сторон. Места для засады лучше не бывает. Наши как на ладони: ни вперед, ни назад. Чечены прячутся за камнями и ведут оттуда интенсивный огонь. Валера спрыгнул с бэтээра за колеса, механически взглянув на часы. И тут началась какофония. Русских буквально начали расстреливать в упор. Практически не было возможности отвечать. Валера подумал, что это и есть, наверное, его последний час, а точнее — минуты. Никогда еще в жизни смерть не стояла так близко.

И тут он вспомнил о благословенной иконке Великого Князя Александра Невского. Лихорадочно достав ее с груди, успел только подумать слова молитвы: «Князь — воин русский, помогай!»

И начал креститься. Был на какое-то мгновение в молитвенном забытьи, потом оглянулся, и увидел, что лежавшие рядом спецназовцы, глядя на него, тоже крестятся. И после молитвы начали дружно отвечать на чеченские выстрелы из автоматов и подствольных гранатометов, над головами же дружней заработали бэтээровские крупнокалиберные пулеметы. И тут случилось чудо. Откуда шли сзади колонны, со стороны чеченов, стал стихать огонь. Подобравшись, схватив погибших и раненых — вырвались назад. А были обречены! Минимальные потери: трое убиты, в том числе командир, два механика-водителя, и пятеро раненых. Валерий опять посмотрел на часы: бой продолжался 20 минут, а казалось, что целую вечность.

После боя, когда вернулись на базу, ребята как один говорили: «Господь сохранил». Через 2 дня была проведена ранее намечавшаяся артподготовка. В лагерь боевиков вошли, не сделав ни единого выстрела из автомата или подствольника. Груды навороченных тел вперемешку с бытовым мусором и ни одного живого бандита. Вот такой случай конкретной помощи небесных покровителей русскому воинству.

И в связи с этой историей вспомнилось другое. Есть в Центральной России мотострелковая часть, где духовной жизни священник вел миссионерскую работу. Ребята — и офицеры и солдаты стали молиться, исповедоваться, причащаться, вошли в навык утренние, вечерние молитвы, чтение акафистов. Подразделение полка переводят в Чечню. В одном из тяжелых боев взяли в плен трех полевых командиров.

Держали взаперти. Когда офицеры и солдаты вставали на молитву, из-за решетки неслась грязная ругань. Но постепенно, видя дух наших воинов, ругани стало меньше. И однажды чечены просят их крестить, дабы и им сделаться воинами Христовыми. Крещенные, они были выпущены на свободу, двое потом вернулись в часть. Мне неизвестна их дальнейшая судьба. Но какой яркий пример! Если большинство воинов будут Христова духа, то Россию не одолеть.

Родные мои, дорогие любимые братья и сестры, очень радостно мне быть здесь, в сердце земли Русской, под дивным покровом батюшки преподобного Сергия Радонежского и вместе с вами участвовать в маленькой нашей лепте становления, возрождения России-матушки, святой Руси. Благодарю вас, что вы выслушаете меня, поздравляю вас с праздником святого равноапостольного князя Владимира, спаси вас Господь.

23 января 1995 года моя штурмовая группа, которой я командовал в 166-й бригаде специального назначения в городе Грозном, проводила операции по зачистке и блокированию Чеченского государственного университета. Группа вышла в район, а район был в принципе обезврежен от боевиков, потому что перед нами там проходили морские пехотинцы, наша задача была сменить их, задача последующего направления была блокирование и зачистка 15-го микрорайона, площади «Минутка», на которой действовал известный полевой командир Хаттаб. Группа встала, десант спешился, остался в моей головной машине походной, боевой машине пехоты Вадим — солдат, механик-водитель. Бригада наступала слишком быстро, тылы запаздывали, и поэтому ребятки, бойцы не ели вторые сутки. Скоротечность боев и плотность боевых соприкосновений очень измотали парней. И вот остался он один, механик-водитель Вадим, он замешкался в машине, потом перелез в люк наводчика-оператора (в боевой машине пехоты люк наводчика-оператора находится на башне, в которой установлена автоматическая пушка 2-42 — 40-миллиметровая). И вот ребятки сели, костерчик начали разжигать, а он залез и случайно достал полбуханки белого хлеба. Он по броне еще постучал. Звучность и сухость этой трапезы. Полбуханки белого хлеба. Он постучал, обрадовался, сказал: «Ребята, вот у нас есть, что поесть». Тут подошел мальчик тринадцати лет, чеченский паренек, протянул руку левую. Вадим посмотрел на хлеб, посмотрел на мальчика, ну и отдал мальчику еду. В ответ полетела граната Ф-1, граната упала в люк наводчика-оператора, боекомплект сдетонировал, башню оторвало на 50 метров, она отлетела от машины, от Вадима не осталось ничего. Рядом стоял мой снайпер Саша Волоченок, он поймал в прицел убегающего мальчика, чеченского паренька. Пауза была длинная, парни были просто в шоке, они не понимали, что произошло взрыв, и все. Вот он поймал его в прицел, я только молился как мог, вернее читал молитвы, молиться очень тяжело, читал молитвы и не знал, что сказать ему. Александр не выстрелил. Он только опустил винтовку и сказал: «Я поймал его в прицел, а у меня в России остался брат, братишка такого же возраста, и я подумал, что я стреляю в него». На этом маленьком эпизоде виден характер и сила души русского православного воина, который отдает последнее ребенку-иноверцу, и жертвует собой. Ровно через неделю, 27 января, у моей группы была задача разгребать технику, оставленную на железнодорожном вокзале, где погибла знаменитая майкопская бригада. Весь ужас происходящего, и того, что я увидел, когда прибыл со своим штурмовым взводом, передать невозможно. Обугленные ребята — тела в боевых машинах, пожженная техника, передать очень тяжело. Хочу немножко остановиться на одном эпизоде. Рядом, на железнодорожном вокзале, со стороны платформы, было три столба линии электропередачи, они были в виде креста. На них висели наши солдаты. Они провисели, наверное, дней пять, а может, и больше. Ребята сказали мне, я машины подвел, БМП, и носом, ребристым листом начал потихонечку сбивать столбы, потому что достать их было невозможно. Сначала первый столб в виде креста накренили. Солдатик, имени его я не знаю, был уже мертв, потому что похолоделое тело было. Чеченцы их вешали уже убитыми, я так понял, двоих, на крайних столбах. Третий столб также накренили, тоже безжизненное тело было. А на центральном кресте… а на центральном кресте солдат еще оказался жив. Ребята его снимали как самое что ни на есть дорогое и ценное, нежно, с любовью пытались его снять, они плакали как дети. Руки были прикручены к колючей проволоке, и они были почерневшие, просто почерневшие. Солдат был ранен, истекал кровью, но еще дышал. Когда ему начали перерезать руки, сдавливающие его к кресту, к перекладине линии электропередачи, тяжело это выходило, солдат сказал только несколько слов, они до сих пор у меня в сердце, он сказал: «Не надо, мне здесь так хорошо». Через… я начал понимать, что хорошо ему было на кресте. Дай нам Господь многим принять такую кончину.

12 марта 2000 года, уже в эту войну, в районе Туркале, Аргонское ущелье, попадают в плен два моих боевых товарища — старший лейтенант Сережа Никифоров, командир пятой роты и два солдата — младший сержант, фамилий их я не помню — Анатолий и Петр, Петя, механик-водитель. Попали в засаду они ночью, поехали на водопад за водой и, видимо, были взяты в плен. Мы искали их все утро и только под вечер нашли в районе населенного пункта Ахим-Чубарзой, блокировали населенный пункт. Бой недолго длился, они не ждали нас. Вот что нам рассказал полевой командир, которого мы взяли в плен. Солдатики погибли в первые минуты их захвата, а старший лейтенант Сергей Никифоров остался жив, был тяжело ранен, контужен. Их бросили в подвал и наутро достали тела погибших солдат, подвели еле держащегося на ногах Сергея, старшего сержанта Никифорова, и, снимая на видеокамеру, сказали ему… Подвели к обрыву, яме, которая кишела арычными крысами. Если кто не знает, кавказские арычные крысы величиной с персидского кота. Визг, стоявший, когда мы блокировали населенный пункт, был неимоверно жуток. Видимо, голодные эти крысы, они, визжа, подскакивая, пытались выбраться оттуда. Яма была метров четыре-пять глубиной. И вот они положили на край обрыва двух солдатиков погибших, а Сергею, офицеру, предложили: «Ты сбрось их туда, и мы тебя отпустим, поедешь в отпуск, жив-здоров будешь». Сережа стоять не мог, потому что у него был перебит позвоночник, он встал на колени, как говорил полевой командир, поцеловал тела погибших солдат, которых он, командир, не уберег, из последних сил встал, подозвал полевого командира к краю обрыва, сделав вид, что он что-то хочет сказать ему, и с криком «Матерь Божия, спаси!» упал вместе с полевым командиром в яму. Мы опоздали на четыре часа. Ребята доставали тело нетронутого русского православного воина Сергия и плакали как дети. От полевого командира не осталось даже камуфляжа, а тело русского новомученика крысы даже не тронули.