Пока потрошили усадьбу, первые два взвода роты заняли господствующие позиции на самых высоких крышах селения, в то время как штабисты с полкачем и начальником особого отдела остались во дворе дома муллы, куда было решено сносить остальное оружие. С ним остался и командир четвертой мотострелковой. Пономарев, взяв с собой переводчика и Гору, погнал по кишлаку еле волокущего ноги пленного, который показывал на людей, прячущих, по его словам, оружие. За ними увязался и Саша.
Некоторые отдавали стволы сами, у иных приходилось искать. Иногда находили. За пару часов насобирали два десятка единиц. Но все — не то: в солидной куче не было ни одной по-настоящему боевой модели. В лучшем случае охотничье, спортивное или подобное ржавое старье, а в основном допотопные шомпольные ружья. Не улучшил положения и добровольно кем-то сданный симпатичный австрийский револьвер.
Взводный, заведенный с подъема, напоминал грозовую тучу и даже чуть потемнел лицом. Во время очередной ходки он затащил верещавшего благим матом бабая в крошечную клуню и, видимо, хорошенько там на него надавил. Эти несколько минут, пока Шовкат и Гора стояли на шухере, стали единственной передышкой, когда Саша смог перевести дыхание. Все время до этого он безучастно исполнял почетную, но неблагодарную миссию носильщика вражеских трофеев и как угорелый мотался между домом муллы и командой «сборщиков подати». Саша даже отдал свой пулемет Валерке — невмоготу стало…
После очередной встряски еще более пошатывающийся болтун указал на высокого, степенного дехканина средних лет. По словам отставного суперинтенданта, выходило, что у этого мордоворота припрятано два АКМа и еще кой-чего — по мелочам. Прибыв на его усадьбу, порядком замученные мужики ничего там не обнаружили, хоть и постарались на славу, а сам хозяин явно и не собирался расставаться с припасенным якобы арсеналом…
Потерявший уже всякое терпение Пономарев резко ткнул его обеими руками в грудь и заорал в лицо:
— Ну ты, тварь, где стволы?! Падла!!!
Мужчина, улыбнувшись и спокойно разведя руками в стороны, отрицательно покачал головой.
— А ну, дай ему пару раз!
Вторично взведенного солдата просить не пришлось. Перекинув винтовку в левую руку, Гора, широко шагнув, всадил дехканину ногой в центр живота, а когда тот, с хрустом ударившись всем телом о стену своего дома, согнувшись падал на него, он встретил бесчувственное тело страшным ударом локтя в голову. Раздался специфический треск ломающейся кости, и сметенный наземь афганец, словно в эпилептическом припадке, судорожно выгибаясь дугой, быстро-быстро засучил ногами по пыли.
Взводный окончательно взбесился:
— Ты, идиот! Ты что?! Бля! Да ты что, ох…?! Ты его убил на х…! Да ты нас всех… Посадят!
Гора, не вполне понимая, что произошло, яростно прохрипел:
— Та паш-ш-шел он!
Лейтенант и вовсе взревел:
— Заткнись!!! Все, тихо! Тихо… Давай, кретин, поднимай. Поднимай, б…! Говорю! Понесли! Быстро!
Подхватив под руки агонизирующее тело, они, выбиваясь из сил, поволокли его по крышам. Видимо, не сориентировавшись в суматохе, взводный, его напарник и тяжело умиравший мужчина через минуту оказались над усадьбой муллы. Начальство, увлеченно о чем-то переговариваясь, стояло к ним спиной.
— Толкай! — прошипел Пономарев. И когда Гора наклонил почти затихнувшее тело над двухметровым дувалом, лейтенант с силой пихнул труп ногой в поясницу. Толпа, услышав тупой удар тела оземь, как по команде, разом повернулась. Взводный, сколь можно естественней, промолвил:
— Вот б…, сорвался…
— Пономарев, где автоматы? — холодно поинтересовался полкач.
— Пока нет, товарищ подполковник.
— Все четверо — ко мне… Бегом!
Широко расставив ноги, подполковник Смирнов, покачиваясь взад-вперед, стоял перед замученной, парализованной страхом четверкой и, явно наслаждаясь производимым на них впечатлением, медленно и нарочито спокойно перечислял:
— Так, красавцы… Издевательство над пленным — раз, сокрытие оперативной информации в боевых условиях — два, зверское убийство мирного — оружия нет?… Нет! — мирного жителя — три… Не до х… ли? А? Пономарев?! Чего молчишь, сученка?
— Он сам сорвался, товарищ подполковник, — промямлил взводный.
— Ты мне брось, лейтенант, по ушам ездить. Я уже лет двадцать как кулак разрабатывать бросил! Понял!!! Ты кого нае… хочешь?! Мне что — сраку тобой подтереть, а? В общем, так… Ищи!!! Хорошо ищи! Как хочешь! Не найдешь… Ну, ты знаешь. Кру-гом! Свободны!!!
* * *
В течение пяти минут с трудом сдерживающий тихую, но страшную ярость командир четвертой роты и поникший, ни на что уже не надеющийся лейтенант, несколько раз указав на лежавший неподалеку труп, держали выразительную речь перед потерявшими всяческие иллюзии жителями потрясенного кишлака. Под занавес из толпы под дикий вой женщин, и гулкие удары прикладами выволокли полтора десятка мужиков попредставительнее и поставили в ряд у стены противоположного дома. Кто-то из молодых сбегал в дом и чуть ли не за бороду, притащили муллу — в ту же шеренгу. В пяти метрах напротив установили наземь три пулемета Калашникова…
Это был сильный аргумент. Через полтора-два часа окончательно загнанная четверка приволокла складываемые в отдельную кучу последние стволы.
Получилось весьма неплохо. С пяток «буров», китайский ручной пулемет калибра 7,62 мм, два АКМ — также китайского производства и двенадцать «выстрелов» к противотанковому гранатомету. Правда, самого гранатомета не было, но сия деталь уже не столь важна — два дня тому назад шестая МСР захватила в другом селении три или четыре РПГ, но без БК. Как раз — полный комплект.
Офицеры роты и штаба искоса поглядывали на комполка — кажется, пронесло. Когда все было окончено, он опять построил добытчиков перед собой. Выразив всем благодарность, подполковник, потрепав Пономарева по плечу, даже вроде как перед ним извинился:
— Ты уж прости меня, лейтенант. Сам понимаешь — война есть война! (К слову, в армии офицер, делающий просто замечание военнослужащему в присутствии его подчиненных, не только изменяет неписаному закону офицерского братства, но и впрямую нарушает конкретную статью воинского Устава, и подобные случаи крайне редки даже по отношению к сержантскому составу).
И когда уже казалось, что все окончилось благополучно, Смирнов сделал последний мастерский ход.
Наметанным глазом выхватив из группы Сашу, он похлопал его по щеке и спросил:
— Ну что, солдат, смотрю ты первый раз в боях?
— Так точно, товарищ подполковник!
— Ну и как он, Пономарев?
— Толковый боец, товарищ подполковник…
— Молодец! Как фамилия, воин? — У Саши даже в голове зашумело. — Рядовой Зинченко, товарищ подполковник!
— Запомню, запомню… А по имени как, рядовой Зинченко?
— Александр, товарищ подполковник!
— Ну ладно, Саня, коль уж все так обошлось, ты скажи своему командиру: вы этого выродка, — полкач мотнул головой в сторону трупа, — на р-раз вырубили?
— На раз, товарищ подполковник! — чуть не вскрикнув, радостно ответил Саша. В ту минуту он прямо-таки обожал этого подтянутого, прекрасно и по-своему элегантно экипированного, всесильного и сурового, но справедливого офицера. Эталонный командир… О! Как он потом себя проклинал…
— Ну вот! — весело улыбнувшись, сказал Смирнов. — А Пономарев говорит, что сорвался. — От благодушия на его лице и намека не осталось, перед солдатами вновь стоял холодный и жесткий, всем до энуреза привычный подполковник Смирнов. — Да?.. Пономарев?! — и, многообещающе подмигнув лейтенанту, направился к своей КШМке. На полдороге остановился и, выполнив то ли удар милосердия, то ли контрольный выстрел, обратился к командиру четвертой мотострелковой:
— Рядовой, как его… Зинченко, кто по специальности?
— Механик-водитель, — скривившись, словно от оскомины, нехотя ответил ротный.
— А почему с пулеметом бегает?
— Штаты, товарищ подполковник.
— «Штаты!»… — перекривил офицера комполка и, повернувшись к начальнику штаба, приказал:
