На болоте ударила хвостом игуана, погнавшаяся за гигантской лягушкой. Слышно было, как добыча стремительно убегала, отчаянно молотя по воде ластами, а игуана передвигалась редкими, шумными прыжками. Потом все стихло, было непонятно, поймала она лягушку или нет.

– Скажи, Ферлин, а много ли солдаты денег получают? Какое у них жалованье?

– По-разному…

– Но ты сколько получал? Скажем, в самом начале?

– Первые полгода восемьсот лир. Потом больше.

– Не, ну правда. – Джек снова приподнялся, хотя лицо Ферлина в темноте видно не было. – Правда, расскажи, мне же интересно.

– Интересно?

– Ну на самом деле, мне нужно знать это наверняка.

– А что, разве в деревне еще не знают?

По тону Ферлина Джек понял, что тот улыбается.

– Кто говорит полторы тысячи, кто две, а кто и четыре. Кому верить, неизвестно.

– Когда бронебойщиком служил, получал тысячу четыреста.

– Ух ты!

– А когда перешел в механики, то до двух с половиной выходило в зависимости от переработки…

– Две с половиной тысячи лир! – повторил Джек и замолчал, не в силах совладать с эмоциями. От всего услышанного у него даже пятки зачесались. Да, он слышал всякие цифры и много раз, в деревне считать солдатские деньги было любимым делом. Но одно дело деревенские болтуны и совсем другое – человек, который получал эдакие деньжищи в собственные руки.

– А сколько ты всего служил?

– Четыре года два месяца. Чтобы закрыть пятилетний контракт, чуть-чуть не хватило.

– Тогда была бы большая пенсия?

– Да. Была бы приличная пенсия, и не пришлось бы вот на такую охоту выходить.

– Послушай, но ведь за четыре года у тебя должна была скопиться огромная сумма. Ведь тебя там кормили и одевали. И жить было где. Куда же подевались все эти деньги?

Ферлин ответил не сразу, должно быть, ему эта тема совсем не нравилась.

– Видишь ли, приходилось много тратить на развлечения.

– Но какие же на войне развлечения? В кино, что ли, ходил? В чайную? Там столько не потратишь.

– В чайной не потратишь, но когда твоя часть выводится с переднего края и отправляется на отдых, появляется много соблазнов, против которых солдату трудно устоять.

– Ты выпивал?

Произнесено это было с такой наивной непосредственностью, что Ферлин даже головой покачал. Ну как рассказать этому юнцу, проведшему всю жизнь на хуторе в пустоши, чем занимались солдаты на отдыхе?

– Да, Джек, выпивал, и немало…

– Ну, допустим. Однако на это тоже много денег не уйдет, Ферлин. Что еще ты делал?

– Слушай, а не пошел бы ты куда подальше, дружок? – начал сердиться Ферлин. – С чего это ты решил мне тут допросы устраивать?

– Я вовсе не пытаюсь выведать все о твоих, может, и не самых лучших поступках, Ферлин, но пойми, я должен знать, что меня ожидает на службе. Если ты совершил ошибки, скажи мне, тогда я смогу их избежать.

Неожиданно в темноте возник какой-то странный звук, как будто великан дул в большой медный горн. Звук был жутковатый и какой-то сказочный. Джеку даже показалось, что гудение горна приближается, и он легко представил парящего над болотами великана, которого ветром несет на юг.

«Холмы он не перелетит, – подумал Джек, увлекшись этим образом. – Обязательно застрянет. Либо за скалу зацепится. К примеру, за Тюльпан».

– Слышишь сирену? – спросил Ферлин и разом разрушил сказочную иллюзию.

– Что? Сирену? Это разве сирена?

– Сирена. На станции связи включается, чтобы весь ее персонал прошел в укрытие перед передачей…

– Передачей чего?

– Передачей информации. Это станции глобальной связи корпорации «Крафт». Она может связываться с другими такими станциями на огромном расстоянии.

– А почему она здесь? Почему именно в нашей глуши, не где-нибудь возле большого города?

– Ее нельзя ставить где попало, у нее должны быть определенные координаты, иначе она не сможет синхронизироваться с другими станциями на других планетах или со спутниками. И она здесь не одна, станции стоят цепочкой через каждые тридцать километров и тянутся через весь материк.

– А на море как?

– Не знаю. Может быть, плавающие острова или платформы.

Они помолчали, прислушиваясь к сирене, которая гудела минуты три, а потом замолкла.

Внезапно черную ночь распорол яркий, иссиня-белый луч, который сверкнул над станцией и погас. А спустя несколько мгновений, пораженные увиденным, Джек и Ферлин услышали удар, похожий на раскат грома.

Минут пять после случившегося Ферлин и Джек молчали, осмысливая это явление. На их пустошах случались зимние грозы, такие сильные, что от молний у железных домов оплавлялись углы, но этот луч не был похож ни на что виденное ими раньше.

– Ты знал, что так будет? – спросил Джек.

– Нет, сам первый раз видел.

– А ты здесь ночевал раньше?

– Один раз, но ничего такого не было.

Они еще помолчали, а потом Ферлин сказал:

– Ты меня все время так расспрашиваешь, будто контракт на службу у тебя уже в кармане.

– Я думаю, так и будет…

– А с каких таких гвоздей? Тебе что, пообещал кто-то?

– Нет. Но я думаю, что все само как-нибудь сложится. Я пойду служить, тогда мне и пригодятся твои наставления, чтобы я, как ты, не прогулял свои деньги…

– Ну, я посылал часть денег сестре, – сказал Ферлин, понимая, что нужно как-то ответить Джеку, чтобы он больше не приставал. – Немного, конечно, всего сотню, но она особенно и не нуждалась. Просто все кому-то посылали, вот и я решил, что пусть ей отчисляют по сотне с каждого жалованья.

– Это все еще мало, Ферлин. Это, считай, какие-то гроши.

– Ну, на баб много тратили…

– Ты имеешь в виду гулящих женщин?

– Их самых. В тех городках, где такие фронтовые отстойники существовали – для отдыха солдат с переднего края, – быстро образовывались публичные дома, питейные и игорные заведения. Всяческие клубы. Хотя это тоже питейное заведение.

– Ну и как это происходило?

– Да просто происходило. Напиваешься, идешь к проституткам, соришь деньгами, потом они тебя еще обворовывают. Потом прешься играть в карты или в рулетку, просаживаешь еще кучу денег. А потом тебя везет в казарму таксист и вытаскивает из кармана остатки. Вот и все дела. Ничего странного.

Услышав это, Джек долго молчал, задумавшись. Пожалуй, такие признания поразили его не меньше, чем недавняя вспышка луча.

– Знаешь, Ферлин, – сказал он через какое-то время. – Я, конечно, понимаю, все эти дела с женщинами… Я бы и сам сходил. Один раз. Но вот играть бы не стал и на такси бы не поехал. Лучше на автобусе или пешком, если недалеко. Да и пить бы я тоже не стал. Ну, может, немного пива. Я пробовал настоящее пиво в Нуре. Правда, это было давно. Но я не понимаю, зачем было столько пить?

– Ты что, дурак, Джек? Тебе семнадцать лет! Ну ладно, с девками тут напряженка, а в Нуре проститутки цены заламывают, но выпить бражки из водорослей ты же можешь? В деревне ее за гроши продают и меняют хоть на хворост. Вон его у тебя сколько на дворе насушенного!

– Не хочу пить, мне пьяным быть не нравится. Какой в этом смысл?

– Здесь люди пьют с тоски. А солдаты на отдыхе – от страха.

– Но неужели нельзя было подумать о будущем? Неужели ты не думал, что вот вернешься домой, построишь каменный дом, купишь машину на бензине, встретишь хорошую девушку и женишься. Неужели ты не хотел всего этого?

Ферлин ответил не сразу. Он как-то странно затрясся, Джек подумал, что у него снова приступ, но Ферлин смеялся, правда, как-то не слишком весело. Потом успокоился и заговорил:

– Находясь здесь, Джек, ты много чего не понимаешь и никогда не сможешь понять, если не понюхаешь фронта. Там, если дожил до вечера, считай, повезло. Бывало ложишься спать в бункере и не помнишь, что днем было – память напрочь отшибло. Только смотришь, соседская койка пустая. Спрашиваешь, дескать, где он, а тебе говорят, ты что, забыл, сам его по кускам сегодня собирал в траншее? Как тебе такое? А ты про будущее. Там никакого будущего не планировали и как попадали на отдых, так пей-гуляй, пропивай все до гроша.