В Кельне бургомистерша довезла его в своей карете до отеля при лунном свете и нежно помогла ему в половине наслаждения.
Красотка убедила его, что не только наслаждается сладострастием, но и дарит его. Граф Кеттлер обошелся с ним плохо и не пригласил на бал. По желанию бургомистерши Казанова пришел без приглашения, генералу представили его, Казанова делал такие комплименты генералу, что понравился ему. Посетив бургомистершу заново, Казанова обнаружил, что домашняя капелла имеет прямой переход к ее комнатам; он составил план через эту капеллу попасть в ее постель (ведь, как известно, дьявол наибольшую власть имеет в церкви!), и это ему удалось. Когда она сказала, что муж должен уехать, он спрятался в исповедальне. Как только пономарь запер церковь на ночь, он через дверцу скользнул на лестницу, где пять часов сидел в темноте на нижней ступеньке среди крыс. Ровно в десять она пришла со свечой. Она была столь неистощима в наслаждении любовью, что даже он — знаток, нашел чему поучиться. Они любили друг друга семь часов подряд. Через пятнадцать дней он наслаждался ею во второй раз; из-за того что супруг спал в соседней комнате, наслаждение было менее велико; надо было соблюдать тишину. Из-за двух любовных ночей он оставался в Кельне два с половиной месяца. Так высоко ценил их Казанова.
Казанова поехал в Кобленц, по дороге в трактире встретил актрису Тоскани, которая выступала в Штутгарте, но ехала их Парижа, где ее очень милая дочь целый год брала уроки у большого танцора Вестриса. Мать с детства воспитывала малютку в метрессы герцогу Вюртембергскому; она должна была стать главной метрессой вместо Гарделы. Она и в самом деле ею стала; в 1766 году она получила на день рождения 20 000 флоринов и грандиозный праздник, уехав с герцогом в Венецию; у нее были кареты, гайдуки, скороходы, лакеи.
Старая Тоскани уговорила Казанову поехать в Штутгарт, где он встретил бы старых друзей, Гарделу и Балетти-брата с молодой женой, Вулкани, которого Казанова знал по Дрездену, и бывшую возлюбленную Казановы Бинетти.
Когда Тоскани хвасталась невинностью дочери, до Казановы дошло, что он должен убедиться в этом собственными глазами, большего не позволит расторопная мамаша. Он мог бы, хотя она оставляла его холодным, погасить с нею тот жар, что зажжет зрелище нагой дочери. Казанова рассчитывал на веселые деньки в Штутгарте. Это было отвратительно.
«Двор герцога Вюртембергского», пишет Казанова, «был в те времена самым блестящим во всей Европе».
Герцог раздавал громадные суммы на строительство театра, французскую комедию и знаменитых французских танцовщиков и танцовщиц, неумеренный в великолепии, расточительстве, наслаждении и тирании. Он продавал своих поданных в наемники, он преследовал Й. Й. Мозера, Шубарта и Шиллера, темный тиран старинного сорта, спавший с дочерьми и женами стражи, отец страны в буквальном смысле слова.
В каждом городе первым делом Казанова шел в театр. Рядом с так называемым хорошим обществом актрисы образовывали собственную ассоциацию, как и ловцы удачи, профессиональные игроки, адепты экзотических верований, розенкрейцеры, гороскописты, и другие авантюристы. Они натягивали свою сеть над Европой, от Москвы до Мадрида, от Лондона до Неаполя и Вены. Это был мир его детства. Когда он лениво стучался в гримерные примадонн и примабалерин, он совершал нечто вроде семейного визита.
В Штутгарте Казанова тоже сразу же пошел в оперу, дававшую даровый концерт для публики, и аплодировал евнухам в присутствии герцога, что противоречило нравам двора. Герцог позвал его в свою ложу, и дал ему однако явное разрешение аплодировать. Офицеру герцога, которого ему хотела представить «мадам» (фаворитка Гардела), Казанова сказал в необдуманном капризе, что она его кузина, «в Штутгарте я совершал лишь тяжелые глупости».
Она пригласила его к обеду, ее мать находила его шутки неуместными, ее родители не желали быть комедиантами. Потом Казанова спросил о ее сестре, которая была толстой слепой нищенкой на одном из мостов Венеции. Когда он выходил из дома Гарделы, портье объявил, что ему навсегда отказано от дома.
На другой день он завтракал у танцовщицы Билетти, подруги австрийского посланника барона фон Ридта, и обещал дамам Тоскани поездку в Людвигсбург.
Три офицера, с которыми он познакомился в кофейне, пригласили его на партию в карты с исключительной итальянской красоткой. В бедной комнате на третьем этаже уродливого дома он увидел обоих племянниц Поччини, бесстыдно повисших у него на шее. Офицеры начали оргию, ложный стыд помешал ему уйти. Подали дрянную еду, он выпил два-три бокала венгерского вина. Играли в фараон. Казанова не знал, что герцог Карл-Евгений имеет доход от игорных банков своих офицеров, что над его армией издевается вся Германия, особенно Фридрих Прусский, что каждый бюргер перед часовым должен снимать шляпу.
Казанова проиграл пятьдесят-шестьдесят луидоров, сколько было при нем. Его голова кружилась. Он чувствовал необычное опьянение. Он хотел уйти, но был слишком слаб, он играл в долг, проигрывая и проигрывая. К полуночи он проиграл сто тысяч франков под честное слово. В гостиницу его несли в портшезе, хотя он не пил больше ни капли. Ледюк сказал, что у него нет ни золотых часов, ни табакерки.
Он отказался уплатить карточный долг, так как его заманили в бордель и одурманили отравленным венгерским вином. Офицеры под предлогом долга хотели отобрать все имущество: коляску, украшения драгоценности, одежду, оружие — и требовали долгового обязательства. Герцог не хотел ничего и слышать о нем, потому что Казанова оскорбил его фаворитку. Казанова три дня проспал в доме Билетти и австрийского посланника, чтобы избежать ареста. Государственный министр фон Монмартен по поручению герцога просил посланника, не давать Казанове приют.
На другое утро в комнату Казановы в гостинице пришел офицер, отобрал шпагу, поставил часового перед комнатой, он оказался под долговым арестом. Он был ошеломлен. Отравленный бокалом вина, ограбленный, оболганный, под угрозой выплатить сто тысяч франков и конфискации имущества, он находил утешение лишь у танцовщиц и танцовщиков, посещавших его. У него было драгоценностей и камней на сто тысяч франков, но он не хотел ими жертвовать. Адвокат, которого он нанял, посоветовал сделку: можно привести свидетелей, что он профессиональный игрок и затащил трех офицеров к своему земляку Поччини. Тогда его вещи продадут с аукциона, потеря будет выше чем сто тысяч франков, остаток уйдет на судебные издержки, иначе эти офицеры для покрытия долга запишут его простым солдатом в пресловутую армию. Казанова окаменел от страха и ярости. Он даже не заметил когда адвокат ушел.
Он написал полицай-президенту и офицерам, что готов к сделке, выиграл этим несколько дней и подготовил бегство со всем добром. Было тяжело, но он был не под Свинцовыми Крышами Венеции. Оба Тоскани, молодой Балетти и его жена, и танцор Билетти под своей одеждой в следующие дни вынесли его одежду, содержимое его шкатулок и его кофр. Ледюк напоил часового, стоявшего в передней у Казановы, и незадолго до полуночи на несколько минут погасил свечу. Казанова проскользнул мимо, сбежал по лестнице и пошел в дом Билетти, примыкавший к городской стене. По веревке из окна Билетти он спустился в ров за городской стеной, куда молодой Билетти привел коляску. Слуга Билетти сидел там, как бы снаряженный в поездку. Пока почтальон пил пиво, Казанова занял место слуги. Возница ехал в через Тюбинген в Фюрстенберг, где Казанова был в безопасности. Когда Ледюк, который из-за своего хозяина на пару дней попал в тюрьму и был избит там, наконец догнал его, Казанова распрощался с красивыми дочерьми хозяина, с которыми он между тем развлекался, и уехал в Цюрих, где остановился в гостинице «У леса».
Он убежал в Штутгарт 2 апреля 1760 года, в свой день рождения. Ему было тридцать пять лет. Он снова убежал на героически-трагический манер. На этот раз он бежал не от инквизиции, а от кредиторов. Хотя это были всего лишь игорные долги, но он сам был игроком и весьма просто загребал свои большие и сверхбольшие выигрыши, даже когда они были достигнуты далеко не безупречными средствами. Когда он проиграл, то завопил: воры и негодяи, потому что его непорочного подпоили. Но какой из людей не ведет временами двойную моральную бухгалтерию? У Казановы была не двойная, а двадцатикратная моральная бухгалтерия.
