Тут все бородачи расхохотались отчего-то.

— Ну чего вы? — в отчаянии я топнула ногой. — Вы можете ответить нам?

— Отчего бы и не ответить такой боевой девочке, больше похожей на неопытную шпионку, чем на потерявшуюся девочку. По картам это Красноармейское озеро, а вот когда-то оно действительно называлось Серебряным. Так что вы по адресу.

Тут из лесу, кряхтя и ругаясь, наконец-то появился дед Кузя. Он подошел к нам и сердито пробормотал, не обращая внимания на ученых:

— Черт! Опять этот чертенок потерялся!

Он стал хлопать себя по карманам, но Кузнечика там не было. Мы стали громко звать пропавшего, однако даже эхо не захотело откликаться. Все это время бородачи сидели не шелохнувшись. Наконец дед Кузя соизволил их заметить:

— Как здоровьечко, люди добрые?

И так он это хорошо сказал, что вокруг нас сразу стало как-то веселее. Бородачи сразу заулыбались, зашевелились, и вскоре уже мы сидели вокруг костра, над которым вовсю булькала уха в большом казанке. Дед Кузя уже бодро учил хозяев, как делать настоящую уху, и по обыкновению был вполне доволен жизнью.

— Слушай, Ника! — вдруг зашептал папа. — А тебе не кажется странным, что мы шатались, шатались по лесу, но нисколечко не устали. Вот целый день, считай, не ели ничего, кроме малины, а есть-то и не хочется. Что это с нами?

— Ты чего, папа? Это ж после Колыбели Жизни…

— А-а! — успокоился сразу папа. — А то я думал!.. Слушай, чего мы сидим со взрослыми, пошли побегаем по берегу?

Но едва мы отошли от костра, как из-за палатки выскочила белая, в черных пятнах лайка и бросилась к нам, подняв звонкий лай. Мы замерли, а собака, подбежав поближе, успокоилась и стала обнюхивать нас. Потом, враз потеряв к нам всякий интерес, отправилась по своим собачьим делам. Я же пошла вслед за папой, на ходу размышляя, куда мог деться Кузнечик и не пора ли его искать? Вдруг с ним что-то случилось? Только как это сделать, чтобы не насторожить бородачей? Так ничего не решив, я побежала босиком за папой по прибрежному песку.

После ужина хозяева нам с папой и крестным выделили отдельную палатку. Вообще-то во время еды они почти не приставали с расспросами. Правда, иногда я ловила на себе их задумчивые взгляды. И лишь один раз ко мне подсел один из ученых.

— Ника! Я правильно к тебе обращаюсь? — спросил он. Я утвердительно кивнула, тогда он продолжил: — А можно я взгляну на твой браслет?

Я заколебалась было, но потом протянула руку, предупредив, что он не снимается. Бородач достал из кармана увеличительное стекло и стал разглядывать змейку:

— Любопытно! Любопытно!.. А можно задать нескромный вопрос? Откуда у тебя такой браслет?

— Бабушка в наследство оставила, — брякнула я.

Бородач отошел, не подав виду, что разочарован. Хотя уже вскоре он сидел и шептался с тем, что назвался Николаем Семеновичем, время от времени поглядывая в мою сторону. Я тогда про себя решила, что, как только встречусь с русалками, мы тут же покинем этих дотошных взрослых.

Я ждала полуночи. Но оказалось, что повидаться с русалками не так-то просто. Во-первых, нас с папой погнали спать, а во-вторых, бородачи завели какой-то движок, подключили к нему лампы и под это тарахтение стали заниматься всякими своими научными делами, совершенно не собираясь угомоняться.

Однако только я собралась перенести себя к оставленной в зарослях метле, как вдруг лайка подняла ужасный шум. Она тявкала так злобно и в то же время так испуганно, словно увидела какую-то чертовщину. Бородачи затопали по лагерю, и я тревожно замерла под одеялом. Меж тем истерический лай собаки приближался, причем к нашей палатке.

Папа давно проснулся и теперь толкал меня локтем:

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? Чего она взбесилась?

В это время что-то прошуршало по брезенту, и какой-то мелкий зверек забрался в палатку. Но не забился в угол, а забрался ко мне на руки, и только тут я поняла, что это пропавший чертенок.

— Ой, Кузнечик, — обрадовалась я, — как же ты, бедненький, потерялся? И как нас нашел?

— Ну нашел-то я вас легко, — дрожащим от негодования голосом ответил чертенок. — А вот как потерялся! Это деду Кузе спасибо скажи. Из-за него мы чуть не разлучились навеки. Вместо того чтобы степенно перелезать через поваленные деревья, он, видимо, вообразил себя кенгуру. Попрыгунчик! А мне противопоказана резкая тряска. Вот я и выпал из кармана, как кенгуренок. Только за кенгуренком сразу же настоящая мать возвратилась бы. А вы!

— А я тебе носильщиком не нанимался! — обиделся дед Кузя.

В ответ Кузнечик даже попытался пустить слезу, но я прижала палец к губам, и он замолчал, потому что лайка буквально захлебывалась от усердия, облаивая нашу палатку уже у самого входа. Иногда она просовывала морду внутрь, но тут же отскакивала назад. Кто-то вслед за собакой заглянул к нам, посветив фонариком.

— Эй! Как вы тут?

— Да нормально, — ответил папа, прикрываясь от света. — Только вот ваша взбесившаяся лайка спать не дает, а в остальном все хорошо!

— А ну-ка, выйдите из палатки. Может, к вам змея заползла?

Мы покорно вылезли и теперь стояли, позевывая и ежась на прохладном воздухе. Бородачи собрались кучкой, подозрительно посматривая на нас. Лайка же продолжала тявкать с прежним усердием, будто ей за это обещали огромную кость. Наконец проверяющий вышел из нашей палатки, выпрямился и удивленно сказал:

— Нет ничего! Утихни, Пират!

И тогда пес, обидевшись, что ему не поверили, бросился в палатку с каким-то воющим рыком. Почти сразу оттуда вдруг раздался отчаянный визг. Наша палатка заходила ходуном, как будто там вдруг оказались неведомым образом два великана и стали бороться. Визг сменился жалобным поскуливанием, и Пират вылетел задом наперед из палатки. Он завертелся, словно волчок, с явным желанием укусить себя за хвост. Все это время он продолжал скулить, одновременно клацая зубами. Двое ученых бросились на него, схватили и стали снимать с его хвоста металлические прищепки с очень острыми захватами. Вообще-то до этого они висели на веревке, протянутой под потолком палатки. У меня зародились нехорошие подозрения по поводу того, как эти прищепки оказались на хвосте Пирата, но мне показалось, что откровенничать с бородачами не стоит. Зато крестный высказался насчет происходившего:

— А ничего у вас собачка! Она у папуасов, случаем, раньше не жила? Те тоже как найдут что железное, так и норовят себе куда поинтереснее сунуть. В нос там или губу. Правда, без рук затруднительно вроде собачке-то учудить такое. Ну да чего только на свете не бывает. Она у вас не курит, часом?

Однако бородачи только хмурились и отмахивались от деда Кузи. Потихоньку все начали успокаиваться. Пирата отвели в третью палатку. Мы тоже вернулись в свою. Кузнечик обнаружился в моей подушке.

— Это еще что такое? — строго спросила я.

— Ничего! — сердито воскликнул чертенок. — Я еще покажу этой твари, как на меня голос повышать!

— А что она вообще-то на тебя разлаялась? — поинтересовался папа.

— Да сам удивляюсь. Я пока по лесу ходил, вас искал — нашел две ежиных иголки, ну и шел так с ними. А когда к лагерю подошел, тут на меня этот Пират как наскочил и давай обнюхивать. А приятно, что ли, когда в тебя сопливым носом тычутся? Ну я и ткнул ему прямо в нос иголками. Ну и к вам после побежал! Ничего! Он у меня еще попляшет!

Я прекратила этот поток угроз, и мы вновь улеглись. Теперь уже я все-таки дождалась, когда бородачи угомонятся, и перенеслась к месту, где папа оставил метлу. Кузнечик решил отправиться со мной. Я подумала и согласилась. По крайней мере, этот чертенок ничего без меня не набедокурит.

В ночном лесу было загадочно и тревожно — черные сучья, тьма, мелькают какие-то тени, шорохи со всех сторон. Но уже вскоре я заметила, что начинаю различать деревья, не так, конечно, как днем, но уже и не как слепой крот, не натыкаюсь на все препятствия. Однако поразмыслить над этим придется потом, а пока я взмыла в небо и полетела к озеру. Свет от ламп был виден издалека, помогая ориентироваться. Справедливо рассудив, что если русалки и покажутся, то явно подальше от этих громогласных ученых, я приблизилась к черной воде и полетела над ней к дальнему берегу.