Мы просто стали двумя отдельными пустотами, отчаянно пытавшимися стать целым, и оба — и Сэм, и я — молчаливо доказывали, что находимся на пути в никуда, хотя этот путь и манит привалами-остановками.

Разрыв ни для кого не был сюрпризом. Сэм должна была поехать на конференцию по маркетингу в Париж, и я присоединился к ней на уикенд. Она забронировала номер в маленьком отеле прямо рядом с Нотр-Дамом, и в окне открывался вид бесконечной готической ограды вокруг старинного собора. Было лето, и было душно, и мы держали окна открытыми, а каменные чудовища созерцали нашу самозабвенную еблю. Я брал ее сзади, по-собачьи, и отчаянно наслаждался ее задницей, я входил и выходил из нее, с замиранием глядя на свой мокрый, покрытый соками пенис, движущийся туда-сюда в красной, как мясо, растянутой пизде, и темнеющие алые отпечатки моей ладони перекрещивались на упругой поверхности белой задницы Сэм. Несколькими месяцами раньше я открыл, что ей нравится, когда ее шлепают. Неопасное извращение — я никогда раньше этого не делал, но нашел в этом своеобразное очарование, при условии, если объединять это с чрезмерной сексуальной активностью. Как и у Кэй, осознавал я, в натуре Сэм было что-то покорное, хотя это и не возбуждало меня так же сильно. У Кэй — полное забвение своей самости, она явно отдавалась с бескомпромиссной полнотой, она принадлежала мне тотально. А у Сэм это стало просто дополнением к сексуальному удовлетворению, вероятно, подчинение больше жило в ее фантазиях, чем в реальности, ее сексуальность подстегивали и вводили в легкое безумие мысли о рабстве, о грубом обращении, словно я был похож на пирата или хозяина рабыни из античных веков. Сэм была безопасным вариантом покорности. Она никогда бы не вывернулась наизнанку и никогда бы не нашла в себе силы воли выплеснуть это полностью.

Я готов был кончить, но хотел подольше растянуть момент, насладиться не только волнами удовольствия, скачущими в области поясницы, но еще и красивой пошлостью сладострастных стонов Сэм, и поэтому движения моего члена внутри нее стали слабее, а мои глаза загорелись, когда я заметил пульсацию коричневого кольца ее ануса (она никогда не предлагала мне попробовать попку, хотя я подозревал, что ее анус должен быть невероятно тугим), и тогда, нечаянно замечтавшись, я посмотрел вверх, на отдаленного готического каменного уродца, — пятнадцать минут одиннадцатого.

— Что это? — спросила Сэм, почувствовав мое внезапное охлаждение.

— Ничего, — ответил я.

— Ты в порядке? — продолжила она.

— Да, — сказал я, но моя елда внутри нее уже увядала, момент был упущен.

Я оторвался от нее, развернул к себе и продолжил удовлетворять орально. Я вылизывал ее и осознавал, что вкус соков больше не был таким притягательным, каким-то образом изменился.

После всего я сходил в ванну и вымыл свой пенис, и Сэм отсосала у меня — ей не нравилось, когда мой хуй был покрыт ее выделениями. Теперь мои яйца были полны, и ей легко удалось довести меня до завершения. Вернувшись из ванной, где она выплюнула мое семя, она заметила:

— На вкус ты стал другой.

— Но ты же не глотала?

— Я все еще чувствую твой вкус на языке.

В тот вечер мы ели устриц в ресторане на рю Буси. Я в шутку сказал, что именно это повлияло на вкус моей спермы. Я читал об этом где-то. По крайней мере, я не ел спаржу…

На следующее утро мы одевались отдельно друг от друга, готовые взять такси в Тар дю Норд, где забронировали билеты на поезд «Евростар», чтобы добраться обратно в Лондон. Я раздумывал о том, что изменившийся вкус наших гениталий выдавал всю безнадежность наших отношений. Тогда я еще не был уверен, что это свидание с Сэм должно стать последним, но решение уже зрело у меня в голове. К похожему выводу, кажется, пришла и она. Мы расстались у Ватерлоо с поцелуем, с традиционными обещаниями созвониться, и отправились каждый своим путем.

Я больше никогда не звонил ей. И она мне тоже не звонила. По крайней мере, не по поводу дальнейших встреч.

Сэм оставила Корнелии свою визитную карточку, и две женщины договорились быть на связи и, может быть, встретиться снова и поболтать. «Когда раны будут не такими свежими», — как выразилась Сэм, все еще думая — потому что никто этого не отрицал, — что Корнелия была еще одной бывшей любовницей Конрада.

Еще один самолет, пролетев над головой, продолжил снижение над взлетными полосами Хит-роу Корнелия, стоя во внешнем дворике крематория, перенесла вес своего тела на левую ногу и подумала, мол, какого черта она приняла этот заказ. Она не была детективом. Просто периодически привлекаемой наемницей с обманчивым маньеризмом, который облегчал ее работу. «Что дальше?» — подумала она, когда далекий самолет исчез за плоским горизонтом и тишина восстановилась.

Она видела, как силуэт Сэм движется по направлению к парковке крематория, и в конце концов, когда гости начали маленькими группами выходить из часовни, расслышала приглушенные звуки и шепот. Светловолосая женщина средних лет, которую с двух сторон поддерживали молодой человек и девушка, спокойно кивала гостям, что подходили к ней, пожимали руку или обнимали. Вдова. Дети.

Корнелия выбрала себе удобное место для обзора происходящего. Стоя в отдалении и наблюдая, она заметила, что многие одинокие женщины уходят прочь, сознательно не выразив соболезнований семье Конрада Корженьовски. Как подытожила Саманта Херн, остальные бывшие любовницы пришли сюда, чтобы в последний раз проститься, безо всякого желания сталкиваться с женой мертвого писателя. Корнелия рассматривала их. Их лица, некоторые в слезах, другие — невозмутимые. Женщины были разного возраста и по-разному одеты. Корнелия рассматривала их фигуры. Если бы это были обычные похороны, то их бы попросили бросить горсть грязной земли на опускающийся гроб с телом этого мужчины, который, по-видимому, слишком сильно любил женщин. Но его мертвое тело было сожжено, и остался только пепел, урна с которым прямо сейчас, без сомнения, стоит в производственном отделе этой мирной часовни, и женщин оставили без должного ритуала, не дали выразить свою печаль, разрушить свои воспоминания о былом любовнике. Его жена должна была знать, в какую игру и на чьем поле он играл, не так ли?

Некоторые из этих женщин просто стояли здесь, застыв в недоумении, как будто их внезапно осветили фарами в ночи на темном шоссе, а другие бродили вокруг, внимательно прочитывая надписи на венках, расставленных вокруг часовни. Некоторые с подозрением смотрели друг на друга, некоторые отводили глаза, плохо имитируя погруженность в собственные мысли.

Наконец присутствующие начали расходиться: одни направлялись к машинам, другие шли к воротам.

Корнелия как раз раздумывала, не подойти ли к вдове, когда чья-то рука мягко легла на ее правое плечо.

Она обернулась. Это был Джон Керит, литературный агент Конрада.

— Вы все еще здесь? — спросил он.

— Как видите, — ответила Корнелия, решив, что он правильно взял инициативу на себя, как, впрочем, любой другой человек в соответствующих обстоятельствах. Он определенно должен знать, существует ли книга.

— Вы живете поблизости или специально пересекли океан из-за этого случая? — спросил он.

— Я бы в любом случае приехала, — сказала Корнелия. — Случайно услышала о его смерти. — Она вспомнила некролог в «Guardian», который прочитала в самолете. — В газете, из которой я об этом узнала, не сказали, как это произошло.

Керит прикрыл рот и закашлялся.

— Я не знаю, — сказал он. — Я думаю, что его семья не захочет, чтобы о нем разошлись всякие ненужные слухи.

Могло ли это быть суицидом? Корнелия знала, что эта тема часто фигурировала в книгах и рассказах Корженьовски. Но очевидно, в некрологе не могло быть упоминания об этом, особенно если автор не был в этом заинтересован.

— Я понимаю, — кивнула Корнелия.

— Мне сообщили, что у него был инфаркт, — продолжал Керит. — Должен сказать, меня это удивило. У него было хорошее здоровье. Один из редких типов писателя, который не пил и не курил. И не баловался наркотиками. Как-то раз он написал маленький рассказик для журнала, признавшись в факте того, что в молодости пробовал какие-то легкие наркотики, и что ничего не почувствовал.