— Какая?
— Ну и кожа у тебя на щеках! Погляди-ка на себя!
— Зачем?
— Да ведь у тебя не кожа, а как есть подметка!
К счастью, мама куда-то выходила. Ее бы это больно задело.
В тот день я легла рано, и, спрятав лицо в подушку, плакала тихими, неслышными слезами.
Утром я тайком посмотрелась в папино зеркальце. И улыбнулась сама себе.
Я красивая?
Красивая!
Мальчишки вздрогнут, когда я пойду по улице.
Мы расстались
Я описала все, что задержалось в моей памяти. Но только я положила перо, как, откуда ни возьмись, Петковиха, хозяйка дома. Смотрит на меня с улыбкой и говорит:
— Дорогая Бранка, рассказала б ты про меня хоть что-нибудь доброе!
— Извините, — говорю, — я совсем забыла, как вы однажды обрадовали своих маленьких жильцов.
В пасхальную ночь она зарыла в щебенку во дворе крашеные яйца и апельсины. Ну и намучилась она при этом! Мы прознали про ее старания и не могли дождаться, когда нас позовут. Наконец послышался ее голос: „Ищите яички и апельсины! Найдете — будут ваши!“
Следом за ней подал голос Кирилл:
— Бранка, а ты не рассказала, как мы радовались в день святого Миклавжа. Помнишь, как, проснувшись утром, мы находили у своих постелей полный ботинок орехов, печенья и рогаликов! Помнишь? Я даже хотел стать Миклавжем, чтоб щедро оделять ребят и исполнять все их желания.
Феликс, мальчишка с нашей улицы, широко улыбается и дразнит меня:
— А я тебя отколотил! Сама знаешь, за твой злой язычок!
Знаю, знаю, как не знать! Я тогда плакала и кричала на всю улицу:
„Кириллу скажу! Ну и надает он тебе!“
А потом я вижу старого сторожа в Магдаленском парке. Вижу его широкую спину. Он идет по белой дорожке, тяжело ковыляя деревянной ногой. В правой руке у него палка. Найдет нас, эта самая палка загуляет по нашим спинам — ему есть за что поквитаться с нами.
Мы ходим за ним тенью, зовем его и дразним. Он оборачивается, видит нас, своих недругов, и пускается за нами вдогонку. Мы разлетаемся кто куда, как воробьи. Бедный сторож так ни разу и не догнал никого из нашей шайки.
Можно было б еще многое рассказать: как мы всем двором лазили по пустым вагонам в тупике возле военного склада; как играли в разбойников и жандармов; как, вообразив себя тарзанами, прыгали в парке с ветки на ветку.
Но жизнь шла вперед, текла тоненькой струйкой и развела нас в разные стороны.
Мы расстались. Мне уже надоело быть девчонкой, но барышней я еще не стала.
