Долгие часы продолжалось одинокое бдение Тэра. Время от времени он клевал носом, но беспокойство, не утихавшее в нем, не давало ему уснуть. Вскоре после полуночи дождь перестал, но было еще очень темно, ручей разлился и вышел из берегов… И Тэр остался под скалой.

Мусква выспался на славу. Когда Тэр зашевелился и разбудил его, уже наступил день. Медвежонок выбрался из-под скалы следом за гризли, чувствуя себя несравненно лучше, чем вчера вечером, хотя лапы его еще ныли и тело ломило.

Тэр снова двинулся по течению ручья. По берегам его тянулись отмели и бесчисленные болотца, буйно заросшие мягкой травой со множеством съедобных кореньев. Здесь росли и стройные лилии на длинных стеблях, до которых Тэр был большой охотник.

Но, чтобы такому огромному гризли насытиться подобными вегетарианскими деликатесами, понадобился бы целый день. А Тэр очень торопился. Любовный угар Тэра длился всего несколько дней в году. Но и сам Тэр и его образ жизни в эти дни изменялись неузнаваемо. Забота о хлебе насущном и о нагуливании жира отступала у гризли на время счастливого супружества куда-то на второй план. Иными словами, он в эти дни жил не только ради того, чтобы набить себе брюхо, а ел лишь для поддержания бренной оболочки. Потому-то, пока дело дошло до обеда, Мусква чуть не умер с голоду.

Но вот наконец — день еще был в самом разгаре — Тэр подошел к обмелевшему затону, не свернуть к которому было бы просто преступлением.

В ширину затон не достигал и двенадцати футов, но форели в нем было очень много. Это были те рыбы, которые в половодье поднялись вверх по ручью, но не успели достичь озера. Вода спала, а они остались в этом затоне; в ожидании нового подъема воды, когда можно будет уйти в глубокие реки Бэбин и Скину, они жили в этой ловушке. С одного края вода была здесь глубиной в два фута, с другого же — всего в несколько дюймов.

Гризли вошел в более глубокую часть, и Мускве, оставшемуся на берегу, было видно сверху, как сверкающие в воде форели кинулись к отмели. Тэр не спеша двинулся на них, и, как только он оказался в воде на глубине в восемь дюймов, рыбы в панике одна за другой попытались проскочить мимо медведя опять в глубину. Раз за разом огромная правая лапа Тэра взметала огромные столбы воды. Первый же из этих всплесков сбил Мускву с ног. Но зато вместе с водой на берег была выплеснута двухфунтовая форель. Медвежонок тут же оттащил рыбу от берега и набросился на нее.

От могучих ударов лапы Тэра в водоеме началось настоящее столпотворение. Рыбы метались от одного берега к другому. А гризли тем временем выбросил на берег почти целую дюжину рыб.

Мусква так увлекся едой, а Тэр — ловлей, что оба прозевали появление гостя. Они увидели его почти одновременно: Тэр — из воды, а Мусква — стоя над рыбой. И оба остолбенели от изумления.

Гость был тоже гризли. Он принялся поедать рыбу, выловленную Тэром, с таким хладнокровием, словно наловил ее сам. Такого неслыханного оскорбления и столь дерзкого вызова никто не помнил в этой медвежьей стране. Даже Мусква и то понял это и выжидающе посмотрел на Тэра. Предстоял еще один бой, и, предвкушая его, медвежонок облизнулся.

Тэр не спеша вылез из воды. На берегу он снова помедлил. Оба гризли не сводили глаз друг с друга. Пришелец смотрел на Тэра, не переставая грызть рыбину. Ни тот, ни другой не рычали. Мусква не заметил ни одного признака вражды. А затем, к вящему изумлению медвежонка, Тэр приступил к еде шагах в трех от незваного гостя!

Может быть, человек и лучшее создание природы, но по части уважения к старости подчас уступает медведю гризли. Тэру, например, и в голову бы не пришло грабить старого медведя, драться с ним, прогонять старика от мяса, даже если оно нужно самому Тэру. А далеко не о каждом представителе рода человеческого можно сказать то же самое.

Гость был старым да к тому же еще больным медведем. Ростом он почти не уступал Тэру, но так одряхлел, что грудь его стала вдвое уже, а шея и голова до смешного тощи.

У индейцев племени кри есть особая кличка для такого медведя. Они зовут его Кьюйес Вопаск — медведь, который вот-вот умрет от старости. Индейцы ни за что не тронут такого медведя, хотя белый человек убивает его. Сородичи относятся к такому медведю снисходительно и подпускают его к своей добыче, если он окажется по соседству.

Старый медведь, стоявший перед Тэром и Мусквой, был измучен голодом. Когти у него выпали, шерсть поредела, на шкуре проступали плешины, беззубые, красные десны еле-еле разжевывали пищу. Если он дотянет до осени, то заляжет в берлогу на последнюю свою спячку. Там и умрет. А может быть, его час пробьет и того раньше. И тогда Кьюйес Вопаск, почуяв его приближение, забьется в какую-нибудь глухую пещеру или глубокую расщелину в скалах и там отойдет с миром.

Вот поэтому-то ни Брюс, ни Ленгдон ни разу не слышали, чтобы кто-нибудь из людей нашел в Скалистых горах кости или труп гризли, который умер естественной смертью!

…Огромный, затравленный зверь, которого мучила рана и которого преследовал человек, казалось, понял, что это последний пир Кьюйес Вопаска, слишком старого, чтобы самому ловить рыбу, слишком старого, чтобы охотиться, и слишком старого даже для того, чтобы откопать нежные корни дикой лилии. И Тэр не мешал ему. Они мирно уничтожали рыбу. А потом Тэр снова тронулся в путь, и маленький Мусква последовал за ним.

Вот уже два часа подряд тянулась эта бесконечная прогулка — Тэр тащил за собой Мускву все дальше на север. С тех пор как козья тропа осталась позади, они отшагали добрых двадцать миль. А для медвежонка с рыжей мордочкой это было равно кругосветному путешествию. При нормальных условиях он не забрел бы от родных мест в такую даль лет до двух, а то и до трех.

Много времени отнимали крутые горные склоны. Но Тэр наверстывал упущенное, выбирая самые удобные тропинки вдоль ручья. Милях в трех-четырех от водоема, у которого они покинули старого медведя, Тэр неожиданно свернул на запад. И вот они снова взбирались на гору.

Они поднялись на четверть мили вверх по заросшему травой оползню, который — к счастью для Мусквы с его больными лапами — вывел их на гладкую, совершенно ровную поверхность сброса. Отсюда они выбрались на склоны, ведущие во вторую долину. Это была та самая долина, в которой милях в двадцати южнее Тэр убил черного медведя.

С того момента, как Тэр оглядел свои владения с их северной границы, в нем произошла перемена, за которую Мусква, владей он даром речи, смиренно возблагодарил бы всевышнего. Тэр вдруг как-то сразу утратил нетерпение, подгонявшее его все время. Минут пятнадцать простоял он, заглядывая вниз и принюхиваясь. Не спеша гризли спустился в долину и, дойдя до зеленых лугов и поймы ручья, пошел навстречу ветру, который тянул с юго-запада.

Ветер не доносил желанного запаха подруги. Однако инстинкт, более безошибочный, чем рассудок, подсказывал гризли, что она где-то неподалеку. Он не принимал в „расчет такого возможного, например, обстоятельства, как несчастная случайность, — ведь медведица могла, скажем, заболеть или попасться охотникам, которые убили бы ее. Тэр всегда начинал свои поиски с этого места и рано или поздно находил медведицу. Гризли знал ее запах и исхаживал эти низины по нескольку раз вдоль и поперек, так что появление этого запаха не могло ускользнуть от него.

Совершенно естественно, что в эти напряженные часы поисков гризли почти совсем забыл про Мускву. Еще до заката по меньшей мере раз десять переходил Тэр взад и вперед ручей, и медвежонку приходилось то идти вброд, то барахтаться в воде, то ползти за ним по дну ручья. Бедняга чуть было не утонул и, возмущенный, почти решил уже отстать от Тэра. На десятый или двенадцатый раз Мусква взбунтовался и не пошел за Тэром на другую сторону ручья. Но гризли скоро вернулся.

Дальше события развивались совсем уж неожиданно. Солнце уже садилось. Слабый ветерок вдруг изменил направление и задул с запада, принеся с западных горных склонов в полумиле отсюда запах, который заставил Тэра замереть на месте и с полминуты не двигаться, а затем погнал его торопливой иноходью, самым безобразным аллюром, на который только способно четвероногое. Мусква шаром катился за ним, но, хотя и бежал во все лопатки, с каждым шагом отставал все больше. И медвежонок наверняка потерял бы Тэра, если бы тот не задержался у подножия склона ближайшей горы, уточняя направление. Когда же гризли кинулся вверх по склону, Мусква увидел его и с воплем припустился следом.