Литмир - Электронная Библиотека

Тревога выгнала его из дому слишком рано; однако, придя к условленному месту встречи – кафе на Норра Банторгет, – он застал там и Эдит и Геге. Они склонились над картой Стокгольма.

– Как ты думаешь, справится социал-демократическая молодежь с таким большим районом? – спросил Геге.

– У них записалось вдвое больше сборщиков, чем в прошлый раз.

– Надеюсь, наша ячейка придет в полном составе, и нам не придется краснеть.

Геге очень хотелось, чтобы комсомольцы собрали больше, но в то же время он радовался соревнованию. События в Испании прогнали уныние среди рабочих, вызванное слишком легкими победами фашизма. В рабочем движении наступило небывалое оживление.

– Да, чуть было не позабыл! – спохватился Геге и протянул Оке серый конверт с испанскими марками и штемпелями. – От Бьёркнера.

«Здорово, Геге! – гласило будничное начало. – Я очутился на время в тылу после четырех недель на передовой и могу теперь отвечать на твои письма без помех со стороны летающих кусочков свинца и гранатных осколков. Шведов собралось уже довольно много, и поговаривают о том, что из нас сформируют отдельную роту. Вчера прибыла группа гётеборжцев, они пополнят наши ряды после прошедших за последние недели боев. Карл пропал во время танковой атаки. Может быть, и ему удалось спастись, но надежд мало: франкисты обычно не церемонятся с пленными. Три шведа ранены, лежат в госпитале. Фашисты стреляют разрывными пулями, после которых остаются страшные раны.

У них множество немецких пушек и бомбардировщиков, и они сознательно бьют даже по гражданскому населению. Когда я вчера попал в Мадрид, в городе как раз вытащили из-под развалин пятерых мальчиков. Обнаружили также останки девушки лет двадцати – полголовы, рука и несколько тряпок.

От такого зрелища рвешься на фронт, едва успев выспаться и соскрести с себя грязь и бороду. Недавно мы взяли в плен пятьдесят четыре итальянца, захватили два грузовика с боеприпасами и три противовоздушных орудия. Хочу просить, чтобы меня перевели в ПВО. Увидеть бы, как врезается в землю горящий «Юнкере»! Они бомбят нас непрерывно.

В Кадис прибыли восемь тысяч итальянских солдат со всем снаряжением. Их бросят, наверно, в очередное наступление на мадридском фронте. Однако зверские бомбежки только закалили волю населения к борьбе. К тому же фашисты научились относиться с уважением к рабочему полку Листера[51] и к нам, интербригадовцам. Мы сменили лозунг «Но пасаран»[52] на «Нос отрос пасаремос!» – «Мы пройдем!», и мы и в самом деле продвигаемся вперед. Канонада удаляется от Мадрида.

Об Акселе ровным счетом ничего не знаю. Когда меня направили на передовую, он остался инструктором-пулеметчиком. Вновь прибывшие рассказывают, что в учебном лагере его уже нет, но и в батальон Тельмана он не прибыл. Однако особых оснований для беспокойства нет. Он ведь знает немножко по-французски, так что его могли включить в смешанное подразделение из испанцев и французов. Мне ничего не надо, вот только здорово было бы, если бы вы прислали шведско-испанский карманный словарик. Привет всем товарищам. Салюд!

С в е н».

Оке перечел еще раз:

«Особых оснований для беспокойства нет».

Но ведь Аксель мог пропасть таким же образом, как немец!

– Никаких вестей – хорошие вести, – заявил Геге. – Если бы Аксель погиб или был взят в плен, мы бы обязательно узнали об этом.

Эдит занялась распределением кварталов. Она писала привычной рукой конторщицы, но мысли ее явно были далеко.

– Сверре тоже помогает в работе Испанского комитета? – спросил Оке.

– Нет, он заболел, – ответила она негромко.

Глаза ее опечалились, и Геге спросил участливо:

– Что-нибудь серьезное?

– Его положили в туберкулезный санаторий. Оба легких поражены. Нелегко жить на одном кофе и булках, как это делал он, когда я познакомилась с ним в клубе.

Оке промолчал. Разве словами поможешь? Он почувствовал облегчение, когда появились остальные товарищи. Помещение наполнилось веселым гулом, у стола Эдит и Геге сразу стало тесно. Профсоюзники, трезвенники,[53] синдикалисты и молодые социал-демократы сгрудились вокруг своих уполномоченных.

Эдит протянула Оке бумажку с адресом и записала номер копилки:

– Квартал большой, работать там трудно, так что тебе нужно бы дать кого-нибудь в помощь.

Оке привык во всех общественных делах быть вместе с Геге, но тому надо было оставаться и направлять запоздавших на наиболее ответственные участки. К столу подошла Ингер. На голове у нее был черный берет, вокруг шеи она повязала тончайший красно-желто-лиловый испанский платок.

– Вдвоем справимся. Я была там во время сбора одежды, – сказала она, улыбнувшись Оке. – Пошли.

Они начали с переулка и разошлись по подъездам. Здесь они были желанными гостями. Часто не нужно было даже говорить, в чем дело, – достаточно протянуть копилку и поблагодарить за опущенные в нее монеты. Зато на главной улице квартала, где поселились жильцы побогаче, Оке предчувствовал осложнения.

Сквозь узкие щели чуть приоткрытых дверей на него смотрели равнодушные или недовольные лица. Так продолжалось, пока он не дошел до одной квартиры, где домработница протянула ему целую крону.

– Подождите, я скажу хозяйке, – предупредила она. Она исчезла в коридоре, и вскоре появилась пожилая дама. Тонкая рука с изящным браслетом держала сложенную бумажку. Проталкивая ее в узкую щель копилки, дама спросила:

– Как вы думаете – они победят?

Оке был поражен тоном вопроса – в нем звучала та же тревога, та же надежда, которую он ощущал сам.

– У меня товарищ на мадридском фронте. Он уверен в этом, – ответил он.

Обходя состоятельную часть квартала, он видел много доказательств того, что не одни лишь рабочие сочувствуют испанской республике. Это было, в основном, заслугой добровольцев. Их самоотверженная борьба требовала и от других, чтобы они определяли свои позиции и действовали в соответствии с этим.

Оке задумался над своим собственным пониманием происходящего – нет ли в нем противоречий?

С тех самых пор, как он понял, что романтическая болтовня школьных учебников о королях-воинах столь же далека от действительности, как Скалистые горы от песчаных дюн, среди которых он играл в индейцев, Оке возненавидел войну. Она представлялась ему как нечто крайне отвратительное. Откуда родилось это представление?

Он вспомнил санитара, рассказывавшего о немецком миноносце «Альбатрос», который выбросился на мель на Готланде после морского боя во время первой мировой войны.

«Палуба была скользкая от крови и ошметков человеческого мяса. Стоит вспомнить об этом, как меня тошнит и сейчас», – говорил тот.

Потом один швед, вернувшийся из Америки, описывал штыковой бой в сыром французском окопе; вспомнился также немец-коробейник, избегавший рассказывать о днях, проведенных во Фландрии. Глаза его ужасали какой-то странной пустотой – они видели жертвы горчичного газа в районе Ипра…

– Как успехи? – окликнула его Ингер.

Она управилась со всеми своими подъездами и ожидала его на углу. Оке рассказал о даме, пожертвовавшей десять крон.

– Так отчего же ты такой мрачный? – спросила она, заразительно смеясь.

У нее был большой рот, полные губы и красивые зубы. Лицо широкое, но черты правильные. Светлая чистая кожа подчеркивала темный цвет волос. Оке легко смущался, когда Ингер шутила с ним. Он считал, что она уж слишком подчеркивает, что он младший из них двоих.

– Ты живешь один? – спросила она вдруг, когда они подошли к Каммакаргатан.

– Да.

– Хозяйка любопытная?

– Не особенно.

– Сегодня вечером я встречаю одного финского товарища. Он пробирается в Испанию, и ему нужно будет найти безопасное место для ночлега.

Кровать возчика стояла еще на своем месте, запасное одеяло у Оке имелось.

вернуться

51

Листер, Энрике – выдающийся командир испанской республиканской армии.

вернуться

52

Но пасаран (исп.) – они не пройдут.

вернуться

53

Трезвенники – члены организаций, борющихся против алкоголизма.

64
{"b":"139641","o":1}