— … Прим-сержант Кринт, по медицинским данным, ваша эмерджент-система позволяет вам обходиться без кислорода не менее 8 стандартных суток. А если напрячь наноскафы еще на пару деньков, как оно, Са?
— Ну, насчет 10 суток надо подумать, первый лейтенант Хампер, сэр. Но как-то раз пришлось на две недели начисто забыть о внешнем дыхании.
— Аквитанский астероидный пояс, насколько я знаю?
— Так точно, сэр.
— Так вот, сержант. Тут придется похуже. Надо будет не дышать, не пить, не есть и громко не пукать на нашей райской планетке. Предполагается, генномодифицированное заражение местности по намирскому варианту. Или еще гнуснее — кто-то распылил чертову тучу нанофагов и сделал кислородную атмосферу полностью непригодной для человека. Во времена поздней Панспермии много возились с проникающими периоксидантами и глобальными нанофагами.
— Насколько я понял, мы вместе прыгаем вниз за биологическими образцами, лейтенант?
— Угадал, сержант. Наверху встретим Новый год и в преисподнюю.
— Вы же ее назвали, Парадиз, сэр. Райское местечко…
— Необдуманно. Придется переименовать.
— Предлагаю, первый лейтенант, сэр, поменять на Потерянный Элизиум. А еще лучше — Экспарадиз, то бишь рай, но бывший.
— Проэклезиалу положено знать древнюю латынь?
— А как же иначе, сэр? Библейская латынь — основа катехизиса и сакрального текста символа веры.
— Fiat! Быть по сему. Отныне и присно, быть может, во веки веков. Воспринято и зафиксировано протокольно рабочее название планеты Экспарадиз. Примите мои поздравления, сэр крестный отец.
— Все звезды в руках Создателя, первый лейтенант, сэр.
— Да свершится истинно!
— 5 —
Майор Александер Тотум-Висконсин, звездный барон системы Саксония Брит, командир спецгруппы "Лакс".
Всю жизнь майор Тотум звезд с неба не хватал и на планетарные бенефиции или патримонии в новооткрытой системе Лакс совершенно не зарился в обход существующих традиций корпуса рейнджеров. Несмотря на юридическую неопределенность статуса новых земель, старый служака барон Ал Тотум уверял себя, что ему не к лицу ввязываться в политические свары и дрязги звездного нобилитета, сопровождающие, о горе нам, дележку столь лакомых кусков доступной Ойкумены. В операции "Лакс" майор твердо намеревался придерживаться текстовых предписаний и устных указаний командования, в чем он, ни мало не погрешив против истины, как-то признался себе и Создателю на исповеди, получив искреннее чаемое благословение от субкапеллана Са Кринта, ближнего своего компатриота, тоже являвшегося по рождению и происхождению типичным англосаксонским пуританином-фиделистом из Саксонии Брит.
Субкапеллан Кринт хорошо понимал родственную душу командира спецгруппы, но в том, как его непритязательность сумеют по достоинству оценить вышестоящие, майор Тотум определенно сомневался, но все же надеялся на понимание. По крайней мере, начальником штаба к нему приставили не другого нобиля из командного резерва, а лейтенанта Хампера, делающего публичную карьеру под крылышком у трижды магистра всех наук высокоученого антикварного полковника Тео Сальсы. Яйцеголового ксенопланетолога капитана Алмо тоже, полагал барон Тотум, можно было не опасаться, пусть его он там какой-то паннонский младший граф.
… Надо бы глянуть в метагалактическом атласе, где эта Паннония, первый раз в жизни слышу…
Военспецов в униформе рейнджеров майор Тотум как конкурентов, способных подсидеть его на службе, всерьез не воспринимал. Он всегда был непоколебимо убежден: лишь строевые командиры-комбатанты могут далеко продвинуться в корпусе, дабы блистать звездными скоплениями на погонах и галактиками на петлицах. Об иной судьбе он не помышлял и непрестанно думал, почему же его затирают на службе, в 54 года он еще майор, а более удачливые однокашники по Контийской академии уже щеголяют галактическими спиралями. Родился ли он в красном свете несчастливой саксонской звезды? Или же всему виной его дурацкие суеверия и неуязвимость, идущие в разрез с канонами Фиде-Нова и обычаями рейнджеров? Скорее, все-таки у него вторая беда, по крайней мере, такая версия позволяет рационально объяснить, отчего не задалась его карьера в корпусе имперских рейнджеров.
На последнее карьерное обстоятельство ему не раз намекало начальство, и откровенно говорили друзья-однокурсники: Леки, тебе давно пора в амниотический бак, мы все по два-три раза погибали, кое-кто четыре, а ты с курсантских лет забыл, каково там в баке сидеть и учиться — черт ее побери, переподготовку для новой жизни. Однако Ал Тотум боялся признаться однокашникам и себе, будто бы ему страшно даже на время расстаться с земным существованием. Он был всего лишь дважды рожденным и только один раз ему пришлось умереть, согласно нерушимым традициям корпуса на службе императору. Но то было в академии, когда в соответствии с требованиями курса психологической и физической подготовки рейнджеров все кадеты прощались с жизнью на Террренморте.
… Слово-то какое отвратное, холодное — полоса смерти, бр-р…
Инстинкт ли самосохранения, атавистический здравый смысл или, быть может, случайно услышанная в детстве примитивистская ересь о грехе добровольного самоубийства и единовременности телесной жизни, тем не менее, нечто позволяло майору Тотуму во что бы то ни вытекало, инстинктивно-удачно, но бездарно и несчастливо для карьеры выходить живым, чаще всего невредимым из самоубийственных боевых столкновений и рискованных миссий. О своем вульгарно-материалистическом предрассудке и боязни самопожертвования Ал Тотум благоразумно помалкивал, даже на исповеди, но он не раз в мыслях обращался к Создателю с горячей мольбой простить ему смертный грех неверия в воскрешение идентичной плоти и бессмертной души во чреве амниотической машины. Как человек разумный Ал Тотум понимал: нехорошо, ой, грешно не верить в бессмертие души человеческой, коей предвечный всемогущий Создатель всего сущего даровал право и возможность в случае необходимости заменять бренную и тленную земную оболочку на обновленный облик по образу и подобию Своему. Но, вот, поди ж ты, вульгарной биологической смерти майор порой страшился не меньше твердолобых суеверов — приверженцев материалистического лжеучения об одноразовом употреблении телесного вместилища сознания и рассудка. Не пошли впрок майору Тотуму и благожелательные, но убедительные увещевания субкапеллана Кринта, прозорливо сумевшего разглядеть в потемках души сомневающегося в себе или добродетельно заблуждающегося единоверца мучительную дилемму вечной жизни и многократной смерти.
Суеверие, оно и есть не больше, чем суеверие, доказывал истовый фиделист Са Кринт в проповедях, в беседах наедине с братьями и сестрами по вере. Суеверие трудно поколебать разумными доводами, ссылаясь на общепризнанные достижения суперлативных технологий, позволяющих из клонированной оплодотворенной яйцеклетки за тот или иной срок выращивать в амниотическом резервуаре полноценный человеческий организм, наделенный бережно сохраняемой в имперском депозитарии матрицей сознания, снабженный долговременной памятью о прошедшей жизни вместе с благоприобретенными знаниями, умениями и навыками. Бороться с суевериями более пристало духовными средствами, обращаясь непосредственно к идеальной сущности человека, его целеполагающему, ценностному предназначению во Вселенной и доступной Ойкумене, как это делают идеологические институты, основывающиеся на первичности человеческого или надчеловеческого духа перед косной материей. Точнее говоря, материалистическим суевериям и предрассудкам можно и должно противопоставлять авторитетное слово, не требующее иных обоснований, кроме постулатов, аксиом, догматов, излагаемых в связных идеологических доктринах.
Вместе с тем, в чем проэклезиал Са Кринт был глубоко убежден, образчики гуманистического доктринерства, утверждающие тщеславно примат духа человека над материей и веществом суть преходящи, недолговечны, хаотичны. Лишенные внутреннего и внешнего порядка гуманитарно-просветительские теории противоречивы и разъединены в необозримом множестве. Бесчисленные гуманистические концепции и гипотезы лишены истинного духовного величия, так или иначе они конъюнктурно ограничивают себя приземленностью, тяжеловесными веригами конкретных обстоятельств, будучи намертво прикованными к изменчиво-лабильным условиям объективной реальности. Стоит человечеству, ведомому промыслом Всевышнего, слегка расширить пределы познания, изменив окружающую среду, скажем, в результате эпохальных научных открытий и технологических свершений, как тут же десятки, сотни гуманитарных доводов, прекраснодушных пожеланий, выдвинутых якобы для блага и во имя человека, обнаруживают собственную несостоятельность и ущербную эфемерность. Меняются времена, люди, меняется жизнь, делая ненужными, излишними устаревшие псевдорелигиозные гуманистические воззрения, апеллирующие к ветхому Адаму-прародителю.
