-- Это почему?
-- Потому что всех вас, олухов, может в нехорошие чуйства свесть... И какие вы тады будете вояки?
-- Плохие, Василь Иваныч...
-- Вот то-то оно... А стакан твой - где?
-- Как от беляков бежали, обронил, Василь Иваныч...
-- Смотри у меня, ща заставлю в речку нырять, как за винтовкой... Помнишь, кину-то привозили... про мене... эк я тама... Во, смотри, к речке якось-то подъезжаем... Ща вот ты у меня попрыгаешь за стаканом...
-- Знакомая какая-то речка, - задумчиво сказал Фурманов.
-- Кому?
-- Мне, понятно...
-- И что за речка?
-- Не знаю... Волга, вродь... Быстро мы управились!
-- С чем?
-- Да так, географию вспоминаю... Монголия во где, а Волга - во где...
-- Иди ты!!! А где та речка... Ну, как ее?.. Где меня тонули?
-- Урал? Во где!
-- Да ты что! Куды ж мы едем-то?
-- Не знаю дажа... Если так и дальше пойдет, скоро выедем на эту... как ее?.. линию... линию...
-- Говносральную линию Партии?
-- Не-е-е... На линию фронта...
-- Фронта? Ой, мудришь ты, Фурман... Перепил видать... Да, мы ж с цюстерной не закончили... Чего там, вот ведь вопрос? Петька! ПЕТЬКА! Где ты, придурок, тебя легендарный начдив зовет... Иди, Петька, разузнай, что в этой цюстерне, и смотри, не пей все, если горячичельное...
Петька достал из кочегарки лом побольше и отправился к цистерне по крышам вагонов.
Он вернулся через час.
Пьяный в стельку.
-- Все выпил? - с сожалением спросил Василий Иванович.
-- Ты че, чувак! Там на роту, - сказал Петька и неожиданно для всех схватился за рот.
-- Зубы чешутся? - посочувствовал Василий Иванович.
Петька вместо ответа отвернулся от ветра и сделал экстренный выброс съеденной пищи и выпитой жидкости на железнодорожное полотно...
Василий Иванович почувствовал в воздухе явный запах спирта, и в его взгяде проснулась явная заинтересованность.
-- Политрук!!!
-- Здеся я...
-- Стакан мой - ГДЕ?!
-- Так от беля...
-- Отставить! Стакан мне, живо! Не, бутыль! Не, не бутыль, ведро мне! Ур-р-ра!!! Дивизия, на цюстерну - за мной!
Покачиваясь от движения поезда, чапаевская дивизия помчалась в последний вагон, за которым была прицеплена цистерна со спиртным напитком.
Если бы у них была конница, процесс достижения цистерны мог бы значительно ускориться.
. . .
Офицерская оргия в доме архиерея в Саратове закончилась только под утро.
Основательно проблевавшись в хозяйское корыто, белогвардейский поручик Ржевский выполз на крыльцо, погромыхивая саблей о косяк двери. Левой пятке было холодно - сапог с левой ноги куда-то делся, портянки не было.
Поручик поежился.
Когда лежать в мокрой грязной луже тоже стало холодно, поручик поднял намокшую рожу, с которой коричневыми потоками стекала размокшая глина, и увидел сцену, которая его немного удивила - немного, потому что его пьяного совершенно ничего не удивляло, разве только если бы у Наташи Ростовой вдруг появилась грудь.
Но тут поручик неожиданно заметил, как по рельсам железнодорожного пути, в охране которого и состояла его основная обязанность, движется поезд.
Он двигался очень медленно, труба паровоза не дымила, в окнах пассажирских вагонов света не было.
Поначалу поручик подумал, что это приехал долгожданный бронепоезд с подмогой. Но почему-то ни одной бронированной части у бронепоезда не было, поэтому мысль о бронепоезде пришлось отвегрнуть как неправильную.
Ржевский шумно рыгнул, чтобы собраться с силами, и взглянул повторно. Поезд, могущий оказаться пьяным бредом, к его большому сожалению, не исчезал.
Поручик ругнулся и пополз обратно в дом.
На полу в гостиной, подложив под голову телевизор (о Боже, какой телевизор?!), чтобы не жестко было спать, храпел Пьер Безухов в грязных исподниках.
-- Петя! - позвал поручик, тыкая Пьера в жирный бок. Из бока Безухова раздавался такой подозрительный звук, как будто бы это был барабан, и в него били специальной барабанной палочкой.
Ржевский собрался с силами и крикнул что-то Пьеру в ухо.
Тот моментально вскочил и набил себе здоровую шишку на лбу об неподходяще подвернувшийся камин.
-- Где моя баба? - спросил он первым делом пьяным голосом, оглядывая окружающую его местность.
-- Какая?
-- Наташка...
-- Я почем знаю, - поручик смущенно потупил взор.
-- Ну, хрен с ней!
-- Как - с ней?!
-- Да я не в том смысле, солдафон паршивый...
-- Сам солдафон!
-- Я?!
-- Ты!..
. . .
Когда драка прекратилась, Пьер оказался наверху, держа для безопасности Ржевского за горло. Тот хрипел и старался вырваться.
-- Чего ты завыпендривался? - поинтересовался Пьер миролюбиво.
-- Поезд! - сказал Ржевский хрипло.
-- Иди ты! Где?
-- На железной дороге... Пусти же, жирная свинья!..
Пьер отпустил поручика, тот принялся откашливаться и выглянул в окно.
Поезд, на счастье Ржевского, далеко не уехал и уже совсем остановился.
-- М-да-а-а-а... - протянул Безухов. - На бронепоезд непохоже... Может, красные?
-- А он у них на запасном пути, - заявил Ржевский резонно.
-- Кто?!
-- Их бронепоезд. Стоит. И люди мирные...
-- Бред какой-то, - заметил Безухов. - Ты там уже был?
-- Где?
-- Ну, в поезде?
-- Что ж я, самоубивец!
. . .
-- Ой, погано мне... Ой, погано...
Василий Иванович сидел на полу почтового вагона и держался обеими руками за раскалывающуюся голову. Ему казалось, что голов у него две, причем большая из них почему-то внутри...
-- Спирт, видать, погань... - сказал Василий Иванович. При упоминании спирта его чуть не стошнило. - Это ж надо, - пожалел он сам себя. - Целое ведро выжрал!
-- Оо-о-ох... - раздалось из-за печки-буржуйки.
-- Петька? - позвал Василий Иванович неуверенно.
-- Я-а-а-а...
-- Ты жив?
-- Не знаю... Вроде, жив... О-о-о-х, башка болит...
-- А Фурман где?
-- Кто ж его знает... Проблевался и спит, наверное, где-нить... О-ох, хреново...
-- Хоть бы рассолу жахнуть... - замечтался Василий Иванович. - Я ж тебе говорил, занюхивай...
-- Чем? Там не было ни хрена...
-- Чем-чем... Да хоть носками. Все одно запах повывендрится...
Со стороны выхода раздались гортанные звуки. То есть, это была не норманнская речь немецко-фашистских оккупантов, до которых еще далеко, а это застенчиво, чтобы никому не помешать, блевал Дмитрий Андреич Фурманов, легендарный политрук и т.д.
-- Эк заливается, сердешный, - умилился Василий Иванович и попытался встать на ноги. Это ему удалось с трудом.
Пошатываясь, Василий Иванович вывалился из почтового вагона и вскоре где-то в ночной тиши стрекотание психованных сверчков смешалось с журчащими звуками.
Начдив вернулся назад немного посвежевший и застегивающий галифе.
-- И вот, однако ж, вопрос, - сказал он. - Иде ж мы все щас того, то бишь находимся?
-- Ой, Василий Иваныч, давай проспимся, - предложил Петька. - И так в башке фигармония и хренсерватория, а ты какие-то находимся...
-- Это верно, - сказал начдив. - Но покамест ты будешь дрыхнуть, мы заедем незнамо куда, а там...
-- Не заедем, - сказал политрук, вползая в купе. - Паровоз встал, а как его того, не знаю...
-- Что ж ты глядел!!!
-- Пьян был, Василий Иваныч... Ну вы ж сами в меня ведро за ведром вливали, говорили еще "Пей, оглоед".
-- Оглоед - не спорю, - сказал Василий Иванович. - А за паровоз тебе того, строгий-престрогий сам знаешь кто... То есть, что. И чтоб щас сразу выяснил, где... То есть, мы. Это приказ.
