Я пригласил туда Бориса Евдокимовича Щербину, показал ему все щели и трещины. Правда, в самые страшные места его не водили. Мы должны что-то делать со зданием, ибо если упадет 40-тонный ригель, будет такой пылевой залп через трубу, что…
- …в Швеции скажут, что в Чернобыле новый выброс.
- Не знаю, скажут ли в Швеции, но в Киеве - точно скажут. И придется станцию останавливать, для того чтобы отмыть. Я докладывал не один раз об этом и должен сказать, что понимание этой проблемы есть.
- А есть ли вообще концепция - что делать с саркофагом?
- Это очень важный вопрос. Концепции как таковой еще нет. И я сейчас своей основной задачей вижу создание такой концепции. Приходится этим активно заниматься, проталкивать идеи. И порою наблюдается странное отношение к нам. Мы вроде как неприятный раздражитель. Понять людей психологически можно - человек хочет жить спокойно. Он устает от эмоций и напряжения. Но нам деваться некуда. Эта вот помойка на четвертом блоке не дает успокоиться. Мне один человек сказал: реактор - это уже до самой твоей пенсии. На всю оставшуюся жизнь.
Если хотите мою личную точку зрения, то вот она: чтобы радикально избавиться от опасности, топливо нужно оттуда вынуть. Потому что делать из блока могильник - нужно быть уж очень смелым человеком. И безответственным. Ведь надо же учитывать психологию среднего человека, живущего невдалеке от Чернобыльской АЭС: он не понимает физики, не знает техники, но понимает, что это опасно. И сознание опасности его мучает. А если топлива в реакторе не будет, любой человек поймет, что опасность миновала. И если мы хотим, чтобы люди жили спокойно, нужно поступиться чем-то. Миллионы, которые мы потратим на это, окупятся отношением людей. Я никогда не понимал копеечных расчетов, не учитывающих состояния человека.
Я думаю, что концепцию будущего - что же делать с блоком и саркофагом? - должна как можно скорее выработать группа ученых, возглавляемая академиком Велиховым. Уверен, что Евгений Павлович способен собрать такую группу, пригласить всех, кого посчитает нужным, и по-государственному решить эту проблему. Но от нее нельзя отворачиваться. Мы поймали радиоактивного медведя, но…
- Еще неизвестно, кто кого поймал…
- …но стоим в его объятиях. И он все равно нас не отпустит, пока мы сами не освободимся".
Чернобыль породил новую демонологию: радиоактивный медведь, сжимающий нас в своих объятиях; джинн, выпущенный из бутыли НТР; дьявол в ядерном обличье, атомная медуза Горгона, уставившаяся немигающими глазами на человечество. Сверхрационалисты, мы снова возвращаемся к своим истокам, к детству человечества, испытывавшего трепетный страх перед грозными силами Природы.
Чернобыль сдвинул наше сознание, образовал в нем некие черные дыры, воздвиг не только на земле, но и в умах зону тайны и тревоги. Многое перевернул вверх тормашками, обнажил какие-то бездны Бытия, изменил мировосприятие многих людей. Реалисты стали мистиками, весельчаки обнаружили вечную печаль в своих душах, такие стопроцентные технари, как Ю. Самойленко и Ю. Андреев, вдруг обратились к экологии, хотя два года назад очень удивились бы, предреки им это гадалка.
Физики призадумались над правотой своих убеждений в неизбежности этого безумного странного мира. Ярким примером служит мой киевский друг Владимир Михайлович Черноусенко - старший научный сотрудник Института теоретической физики АН УССР. В. Черноусенко - герой телевизионного фильма "Чернобыль: два цвета времени" . Этого высокого худощавого человека в черном свитере и кожаном пиджаке, с проницательным взглядом, упрятанным за толстыми стеклами очков, можно было бы снимать в любом - документальном или художественном - фильме, где понадобился бы образ типичного физика, глядящего на мир сквозь сплетение абстрактных формул. Можно было, особенно в 60-е годы, когда пошли гулять по экранам и страницам книг свысока глядящие на непосвященных интеллектуалы, рассуждающие о свободной воле электронов и нейтрино.
Но это все поверхностное, ненастоящее. В Чернобыле В. Черноусенко трудился много и мужественно, а потом лежал в больнице N25 с тяжкими болями в ногах ("принял" на ноги большие дозы) и в перерывах между приступами мучительных болей учил китайский язык: вся палата была устлана бумагами с иероглифами… И вот посмотрите, какие изменения произошли в сознании типичного физика под влиянием такого физического явления, как Чернобыль.
В. Черноусенко:
"Уже летом 1986-го, когда днем мы бегали по крышам и по всей территории ЧАЭС, ночами мы все-таки уже тогда размышляли: что же мы делаем, как попали в такую ситуацию? И что нужно сделать, чтобы это не повторилось? С чем мы пришли к 1986 году, концу XX века? С одной стороны, вроде бы с самой развитой, могучей техникой, атомной энергетикой, которая шутить не любит, а с другой стороны, - практически с феодализмом… Я вообще не знаю, как это определить… это, пожалуй, каменный век. Сочетание сверхцивилизации XXI века и каменного века. Это первая мысль, ужасная.
Потому что мы создали монстра - атомную станцию, - который выше нашего понимания, и он оказался нам неподвластен. Конструкция реактора не выдерживает никакой критики. Совершенно. Потому что не должен реактор в критической ситуации не быть подвластным создателю, иначе зачем его строить? Это первое.
Второе. Прежде, чем строить этот супергигант, каким планировалась Чернобыльская АЭС, нужна четкая проработка проекта на предмет возможной катастрофы. Готовы ли мы к ней? Чем мы обладаем? Техническими навыками, аппаратурой, техникой для погашения, стратегией нашего поведения? Ничего ведь не было. Я тогда ночами мучился от мысли: "Как же это могло быть? Как же могло случиться, что мы всю населенную территорию заставили этими монстрами, которые катастрофичны?" Я до сих пор переживаю: а если бы он взорвался? На самом деле? И взорвались бы остальные три блока? Это была бы катастрофа, которую трудно описать.
- Но ведь вы сами физик. Неужели среди вас, в вашей среде, не нашлось людей - ни одного человека, - которые бы осознали это и били тревогу? В чем дело?
- Я думаю, что на каком-то этапе мы потеряли мудрость народную: скупой и глупый платит дважды, но платит не деньгами, а жизнью… И поэтому, если мы могли вложить миллиард на постройку блока, то я не мог и тогда, и спустя два года не могу понять - почему мы не можем потратить двадцать миллионов на то, чтобы этот блок был локализован мгновенно в случае какой-то катастрофы… И самое поразительное, что прошло два года, а мы ведь ни в чем не сдвинулись с места.
Два года мы с Юрием Самойленко пытались реализовать идею о создании "корпуса быстрого реагирования", который мог бы реагировать на все катастрофы - не только на аварии на АЭС. "Спецатом", возглавляемый Ю. Самойленко, - это лишь полумера, он создан для работы на блоках. Но у него нет ни четкой программы, ни стратегии, ни устава - ничего.
Но мы мыслили шире. Если мы создаем производство, потенциально опасное в целом для человечества - не для региона даже! - то мы должны с десятикратным опережением предусмотреть возможность аварии… Ведь вы посмотрите, сколько опасных аварий у нас возникло уже после Чернобыля! Казалось, что Чернобыль уже мог нас научить. Нет. Почему же мы не учимся на собственных катастрофах? Вот в чем трагедия.
Корпус быстрого реагирования при различных - повторяю, различных
- авариях должен был иметь четкую стратегию, обученный персонал, технику, чтобы реагировать на все глобальные и локальные катастрофы в любой точке земного шара. Разве это не великая гуманная идея, укладывающаяся в рамки нового мышления?! На любые аварии: ядерные, химические, промышленные. Примерно так, как горно-спасательная служба - только у них узко направленная деятельность, но у них есть техника, есть устав, есть возможности быстрого реагирования. Ничего до сих пор не создано, наоборот: до сих пор обсуждается вопрос - кому же это должно принадлежать? Минатомэнерго не хочет на себя брать, потому что это ему экономически невыгодно. Для них главное - выкачивать деньги от строительства и эксплуатации этих станций, а все остальное - хоть трава не расти. Каждый высокопоставленный чиновник понимает: за его бытность авария может не произойти, следующая будет через 20 лет, когда его уже не будет. Но ведь она может произойти и завтра!
