Эта пьеса написана за неделю. Это было в июле - с 10 по 26 июля. Когда я начал ее писать, я не мог спать, не мог разговаривать, спал по три часа в сутки. Просто иначе не мог. Понимаете, я сейчас оцениваю людей всех
- где бы они ни жили, чем бы они ни занимались, какие бы посты ни занимали
- по их отношению к Чернобылю. Если он равнодушен, если его не тронула эта трагедия - такой человек, с моей точки зрения, пропащий. Потому что есть такие национальные трагедии - а это национальная трагедия, - когда каждый человек должен высказать свое отношение к этому событию. Я хочу посмотреть в глаза тем людям, которые говорят, что пьеса не нужна, что она преждевременна. Потому что если мы не будем бить в набат, не будем кричать, предупреждать - то наши пьесы, наши литературные произведения некому будет смотреть, некому будет читать".
Из пьесы "Саркофаг"
"Физик. Главное в этой трагедии - ее уроки. Мы не имеем права не извлечь их… В истории человечества еще не было такого опыта. Взрыв реактора и его последствия. Не исключено, что это единственный случай. Вернее, первый. Надо, чтобы он стал последним. Для этого - изучение по всем параметрам. Научным, техническим, психологическим".
В. Губарев:
"И самое главное, чтобы эти уроки не прошли даром для нашей молодежи. Ведь те, кто родился после 1961 года, после полета Юрия Гагарина, они естественно воспринимают, что родились в атомно-космический век. Они привыкли к стартам ракет. Но они должны понять одну вещь: раз они живут в таком веке, уровень их знаний и образования должен быть намного выше, чем у их отцов. Потому что они приходят к управлению принципиально новой техникой. А завтра будут ее создавать. А они иногда все это воспринимают как должное, как некую данность. Как автомобиль на улице. Или как телевизор. Но это же сложнейшая техника. И очень опасная. Она требует от человека нового уровня и мышления, и знаний, а самое главное - отношения к этому".
Роберт Гейл:
"Есть много уроков Чернобыля. Один из них - необходимость научиться сосуществовать с ядерной энергией. У нас нет другого выхода. Мы живем в ядерный век и должны с ним хорошо ладить. В США мы получаем почти 17% электроэнергии за счет атомных электростанций. В некоторых странах Западной Европы эта цифра достигает 60-65%. К 1990 году на земле будет около 500 ядерных реакторов. Иными словами, вопрос не стоит - вступать или не вступать нам в ядерный век. Мы уже в нем. Поэтому необходима высокая степень ответственности, точности и осторожности при использовании атомной энергии. Если проанализировать причины всех аварий, имевших место в США и СССР, то они возникли не от самой ядерной энергии, а из-за человеческих ошибок.
Еще один урок заключается в том, что аварии, подобные чернобыльской, затрагивают не только ту страну, в которой они произошли, но и ряд соседних стран. Поэтому помощь при таких авариях должна осуществляться не только на национальном, но и на международном уровне. Мы должны понять, что зависим друг от друга, тем более что атомная энергетика, ядерное оружие расширяют свою географию.
И наконец, последний - пожалуй, самый главный - урок. По сравнению с сознательным применением атомного оружия Чернобыль можно квалифицировать как незначительный инцидент. Но если сравнительно небольшая авария стоила бесценных человеческих жизней, серьезных совместных усилий врачей и двух миллиардов рублей, то что же можно сказать о военном применении ядерного оружия? Мы, врачи, будем тогда бессильны помочь людям.
Об этом никогда нельзя забывать.
Чернобыль - последнее предупреждение человечеству".
…Холодным ноябрьским утром 1986 года, когда мокрый снег падал на глинистую землю, пришел я на подмосковное кладбище Митино. Невдалеке от входа, слева от главной аллеи, тянулись аккуратные ряды одинаковых могил. Белые мраморные доски, золотые надписи. Даты рождения разные, даты смерти почти все обозначены маем 1986 года.
Герои Чернобыля. Жертвы Чернобыля. Возможно, были среди них и виновники Чернобыля. Всех уравняла смерть, дав нам, живым, право лишь на одно чувство: безмерной скорби от утраты этих молодых человеческих жизней.
Я поклонился их праху (пришлось при этом, правда, предъявить свое писательское удостоверение постовому милиционеру, словно было в моем поступке что-то подозрительное) и уехал с тяжелой думой о времени, пережитом нами после Чернобыля. Авария эта своими беспощадными гамма-лучами моментально высветила наш народный, государственный механизм. На суровом экране Чернобыля отчетливее, чем когда-либо, проявились и наши внутренние огромные силы и резервы (ведь можем, когда захотим, решить любую проблему!), и наши серьезные застарелые болезни, которые никак не уложить в благодушную формулу прошлых лет "отдельные нетипичные недостатки".
Прав доктор Гейл! Чернобыль грянул как последнее предупреждение: человечеству, стране, каждому из нас - молодому или старому, начальствующему или подчиненному, ученому или рабочему.
Всем.
Последнее предупреждение.
И если оно не будет услышано, если все останется по-старому, если мы будем учиться "чему-нибудь и как-нибудь", если будем работать как и работали - спустя рукава, на халтуру, если карьеру в нашем обществе будут делать верноподданные циничные и безграмотные угодники, а не умные порядочные люди со своими самостоятельными взглядами и убеждениями, если высшей доблестью на разных иерархических ступенях государства будет по-прежнему считаться лишь беспрекословное подчинение приказам, а не творческое сопоставление разных, свободно выражаемых мнений, - то это будет означать, что мы ничему не научились и что уроки Чернобыля прошли понапрасну.
И тогда последуют новые Чернобыли, новые "Адмиралы Нахимовы", новые горькие потрясения нашей жизни.
Предупреждение Чернобыля. Случилось так, что телевизионный фильм "Предупреждение", показанный в феврале 1987 г. по ЦТ, я смотрел в одной из киевских больниц вместе с теми, кто работал в Зоне, а теперь пребывал на обследовании. На телевизор сбежалось все отделение, и хотя это были разные, незнакомые друг с другом люди, но в тот вечер всех объединил телевизионный экран, тяжкие воспоминания пережитого. В моей памяти всплыли воспоминания детства - как в нетопленном кинозале 1942 года в Саратове голодные, усталые люди смотрели документальный фильм "Разгром немецко-фашистских войск под Москвой". Смотрели с болью и надеждой, скорбью и верой.
Изменились времена, изменились исторические обстоятельства, изменились люди - только выражение лиц осталось то же, та же боль и надежда. Рядом со мною сидели молодые парни в больничных пижамах - операторы Украинского телевидения Юрий Коляда, Сергей Лосев, Михаил Лебедев, режиссер Игорь Кобрин, комментатор Геннадий Душейко. Они напряженно всматривались в кадры хроники чернобыльских событий. Уж кто-кто, а они знали, какой ценой добываются эти кадры: в одном только Гостелерадио УССР более полусотни сотрудников - телеоператоры, радиожурналисты, комментаторы, звукооператоры, водители - вынуждены были пройти медицинское обследование, а некоторым пришлось выехать на санаторное лечение. Один из ведущих и самых бесстрашных операторов украинского ТВ - сорокадевятилетний Валентин Юрченко умер внезапно осенью 1986 года. И хотя причина смерти (сердечный приступ) внешне не связана с чернобыльским облучением - но кто может отрицать роль стресса, нервных перегрузок, перенесенных этим мужественным человеком в жаркие дни лета 1986-го? Вот какой ценой добивалась правда о Чернобыле, правда, сама по себе ставшая серьезнейшим предупреждением всем нам. Вспомним уникальные кадры, снятые операторами УТ; как солдаты, выскакивая из укрытия, мчатся на крышу третьего блока, чтобы сбросить вручную обломки конструкции и куски графита в жерло четвертого реактора. Нужны ли какие-то особые комментарии к этим кадрам? Только отсчет времени на секунды, минуты.
Чернобыль начал особый отсчет времени для человечества.
Предупреждение Чернобыля - как вполне реальный образ того, что может ожидать человечество в случае ядерной войны, - должно быть услышано не только профессиональными политиками всего мира и военными, держащими пальцы на ракетных кнопках, а каждым без исключения человеком, независимо от его возраста и социального положения.
