– Ну, лежит на кровати и переживает.

– Он переживает или нет, я не знаю, а вот ты скоро в петлю из-за него полезешь.

Данила нехотя пошел за Настей. Гарик с родителями занимали крайний номер на первом этаже. Из-за летней жары все окна были открыты. Если он дома, можно было крикнуть ему с улицы. Подойдя, они услышали, как из номера неслись громкие голоса. Настя узнала голос матери Гарика.

– Мне стыдно на улицу показываться, стыдно ребенку в глаза смотреть. Гарик уже большой. Он все понимает.

– Что ты хочэшь от меня, жэнщина?

– Я не женщина. Я жена тебе. Старый уже стал. А туда же, бес в ребро.

– Я старый?

– А что, молодой?

– Конэчно.

– Где всю неделю по ночам прохлаждаешься?

– Работаю, говорю же тэбэ.

– Знаю я твою работу. Работать днем надо. Как только эта хозяйка приехала, тебя дома днем с огнем и с собаками не сыщешь.

– Мэньше разговаривай. Дай мнэ бэлую сорочку и чистые носки.

– А носки зачем? Ты что, разуваться где будешь?

– Вай мэ, стараешься, стараешься, домой каждую копэйку нэсешь, а она будет рэвновать. Говорю тэбэ, я к ней никакого отношения нэ имею. У нас производственные дэла.

– Производственный роман, вот твои дела. Господи, зачем только я за тебя замуж выходила? Рэбенка бы постэснялся.

– Не впутывай только рэбенка в мои дела.

– Пусть знает, какой у него отец.

Послышались всхлипы.

– Дорогая, ты же знаешь, я здэсь нэ хозяин. Если нам завтра отсюда придется уезжать, то даже продать нэчего будет. Нас как собак выгонят на улицу. Поэтому приходится выполнять все прихоти и указания.

– Я тебе поверю последний раз.

– Бэлье тоже дай чистое, – последовал мужнин приказ.

– Перебьешься. Вчера только надел чистое. Уйди с моих глаз долой. Люди приезжают, отдыхают, а я только на них батрачу.

– Успокойся, дорогая, у нас доля такая. Мы бэженцы. Я ведь нэ виноват, что ты нэ родилась графиней.

– Тебе бы только графиню. И этой живондрычки с тебя хватит. Вот, пусть сын знает, какой ты есть ловелас.

– Ты что, ему сказала?

– А он, думаешь, сам не догадывается?

– Глупая жэнщина. Я когда-нибудь укорочу твой язык.

– Попробуй только. Сын подрастет, он тебя быстро на место поставит.

– О, моя нэсчастная голова, какая ты глупая жэнщина.

– Глупая, не глупая, а я ей все скажу.

– Она уже уехала.

– Ничего, приедет.

– С ума сошла, ничего нэ было, мы баланс подбивали.

– А почему тогда она как сумасшедшая выехала из шестнадцатого номера, если ничего не было?

– Давай галстук, мне на работу в казино пора.

– До утра?

– Да, до утра. Там работа такая… Гдэ Гарик бродит?

– Твоя порода. Не успела приехать первая девчонка, как под окнами уже с утра ее дожидается. Стыдно перед людьми.

– Тебе все стыдно, стыдно. Хватыт, и так мальчик все лэто работал, пусть теперь немного отдохнет.

– Ты бы ему денег дал, а то у мальчишки даже рубля нет на карманные расходы. Пошла в магазин, а он там корзинку купил и остался должен три рубля. Мальчик сидел, целый день что-то писал. Дома денег нету даже на конверты.

– Вот поэтому я двадцать четыре часа в сутки и работаю. А ты мне нехорошие слова говоришь. Дай носки.

Настя с Данилой постарались побыстрее покинуть кусты под окнами

– А я думала, у Гарика отец – хозяин отеля, а он, оказывается, здесь только директор и еще ночью в казино подрабатывает. Когда он спит? – спросила Настя.

– На ходу или стоя, как конь, – ухмыльнулся неунывающий Данила.

Насте стало жалко своего нового дружка Гарика. А как он старался перед нею показать, что для него деньги ничто, что их у него много. А сам сегодня не имел даже трех рублей, чтобы заплатить за туесок. А они с Максом и Данилой так зло его высмеяли. А где он, интересно, взял виноград? Надо будет у него спросить. И последнее. В разговоре упоминалось, что он сегодня искал конверт. Значит, это его письмо и надо ждать следующего. Если первое было ею найдено рано утром, то второе он писал уже днем. Где же оно?

– Ты письма не видел? – спросила она Данилу.

– Какого? – у ее товарища вдруг стали хитрые, прехитрые глаза. – Ждешь от кого? Что за конверт ты порвала на танцплощадке?

– Не твое дело.

– Ну, как знаешь.

– Пойдем поищем ребят, – предложила она Даниле.

– А заодно отметимся перед Анной Николаевной.

– Может, на танцплощадку?

– Хватит, наплясались.

Если до этого Настя в одиночку бегала по аллеям, то теперь вдвоем они ходили по едва заметным тропинкам, проложенным в парке без всякого плана и вообще как бог на душу положит. Они издалека всматривались в одиночек и в гуляющие пары. Анны Николаевны нигде не было видно. Настя и Данила установили друг с другом временное перемирие. Ругань прекратилась, но не было слышно и разговоров. Когда ребята уже решили вернуться назад, за кипарисом почти перед самой танцплощадкой они чуть не наскочили на Анну Николаевну и Кудеяра Ивана Ивановича. Настя вовремя схватила Данилу за руку. Спросил бы ее кто-нибудь – зачем? Выходило, чтобы подслушать чужую беседу.

– Не знаю, право, как подступиться к скользкой теме. Но, Анна Николаевна, я перед вами преклоняюсь, я вас боготворю.

– Вы повторяетесь.

– Я знаю. В наше время встретить женщину, способную взвалить на себя такое бремя, такой неимоверный груз, как непоседы мальчишки…

Анна Николаевна рассмеялась. У нее всегда было хорошее настроение.

– Вы вот о чем. Мне не в тягость, пусть купаются.

– Я не только об этом. Я подхожу к вам с другой стороны, с нравственной…

В это время Данила зашептал на ухо Насте:

– Вот козел, с какой стороны заходит.

А Кудеяр Иван Иванович продолжал:

– Много случалось мне встречать более красивых, может быть, даже более умных женщин, но никогда не встречал ни в одной из них я такого соединения самого тонкого вкуса, изящества, грации с такой неподдельной веселостью, а главное, человечностью. Каждый человек способен один раз в жизни на самый высокий героизм, но не каждый выдерживает ежедневную рутинную работу. А воспитание детей – самая тяжелая работа.

С иронией и горечью Анна Николаевна сказала:

– Спасибо за комплимент. Я всю жизнь мечтала, чтобы у меня были девочка и два мальчика. И сейчас, глядя на них, я просто счастлива.

– Вот видите, как вы просто смотрите на жизнь.

– А как я должна смотреть?

– Я и говорю. Нет в вас той практичности, расчета. Жизненные удобства для вас вторичны. А первична душа. Я сам идеалист по натуре, выбирал всегда стезю потруднее.

Данила снова зашептал на ухо Насте:

– Стезю он потруднее выбирал. А сам греет брюхо на море.

Анна Николаевна его перебила, одновременно покосившись на дерево.

– А вот тут я с вами не соглашусь. Радости жизни мне совершенно не чужды. С утра я радуюсь тому, что солнце взошло, что на столе у меня замечательная книга, что ребята сыты, одеты и обуты, что ничего не натворили. А здесь, на море, так вообще душа поет и радуется. Только никак не могу мальчишек засадить за книги. Сами понимаете, от купания в море умней не станешь, нужна усидчивая работа.

– Вот я и хотел поговорить с вами о Даниле, – раздался голос Кудеяра.

– Что-нибудь натворил? – спросила Анна Николаевна. – Не обращайте внимания, мальчишки – они и есть мальчишки. Ни минуты не могут посидеть спокойно. Одни приключения у них, вырвались на свободу. Вы о Даниле мне что-то хотели сказать?

Кудеяр замялся и продолжил:

– Данила – парнишка способный, схватывает все на лету. Но методика, по которой он язык изучает, совершенно неправильна.

– Да, с языком у него проблема, мы, кажется, с вами уже говорили об этом.

– Вы знаете, как ему его товарищ преподает английский язык?

– Как?

– Они с ним изучают его по вывескам. Данила думает, если прочитает «Гранд шоп», будет владеть английским.